КАК МОЖНО ПОБРИТЬСЯ В НАШЕ ВРЕМЯ БРИТВОЮ ОККАМА?
набросок статьи
И так — средневековье.
Вновь — во всю ширь своих необъятно мучительных просторов тьмы.
В котором, на жгучие вопросы взбесившегося дня, мысль просвещённого идеалиста ищет там теперь и только там ответы, причем простые, как в прописях.
Вдохновленная и трепетно потирающая руки, на фоне ужасов Апокалипсиса последней фазы общественного развития строя, богом которой являются деньги и еще раз деньги и преисполненная мечтами о ренессансе своей философии, как это и было в те благостные времена, в абсолют.
С жаждой реванша в наконец-то подвернувшегося для него времени.
Ибо действительно, средневековье было высшим пунктом ее победного шествия и властвования над необъятными умами масс.
Это уже потом пошли его разные разновидности, впрочем, заведшие мысль где по наиву, где по сусанински, в такую пургу мелочей, в полном блеске спекулятивной мысли, что если тут даже ты и почтительно заглядываешь в рот Гегелю и с ним не знаешь проблем в процессе его чтения.
….
И так чаяния о ренессансе — вот, прежде всего восхитительная мысль нынешнего идеализма.
И ПЕРВАЯ ЕГО ЗАДАЧА
Задача как раньше говаривали заидеологизированные издания — идеалистическое направление в философии эпох глобализма.
Со всем далее вытекающим из этого определения вытекающим составом обсуживающей мысли, прикрепленной к этому локомотивчику.
Если иметь под всяким формой мысли и бытия — что это процесс.
Разом и диалектика.
А догма она на то и догма.
Сказали — люминь! Значит — люминь!
Народ-то в массе своей хоть и труженик, но еще и обыватель.
Хотя идеализм, с его волевым началом и субъективностью понятий, предпочитает городить свой огород их жердей метафизики.
Разве где-то в мелочах признавая падчерицское положение и диалектики, если она не противоречит догмах теологии и ни в коей мере не покушается на ее господство.
ВТОРАЯ ЗАДАЧА
Разделаться с материализмом (эпитеты в его адрес вон какие броские раскидываются чуть ли не на уровне орг. выводов) и навешать на него такую пропасть собак, коею и мысль-то никакая, даже двужильная, никак не вынесет.
А поскольку наивысшая фаза развития субъективного идеализма как процесса приходится на это время (возвращаемся опять в столь любимое и лелеемое идеалистами средневековье), то за отправную точку щупания последнего за ребра берется номинализм.
Как исходный пункт последующего скатывания субъективного идеализма в практике и развитии мысли.
Который, ха-ха! — в основополагающих и базовых вопросах практики общественного бытия и традиции стоит почти на тех же позициях примата веры и догмата, а уж только потом в нем есть робкие проблески материализма.
Но, тем не менее — знаковые.
И значит, суть — опасные.
Ибо откат обратно к материализму начался тогда именно с крушения средневековой благодати.
И вот теперь есть повод с ним, с этим как бы позорным явлением, и случай тут представился подходящий, поквитаться. Ты — ужо! — зачем на нашу улицу зашел, негодник, без спросу?
Вот и весь здесь огород.
И при всей любви идеализма к мистики, нет тут никакой мистики.
Идеалисту жить на этом свете проще, просто он знает, в этом вихре вселенской бучи знает — кто виноват.
НАПРАСЛИНА ПО ПОВОДУ ОККАМА
И только то делов, что он один из первых об этом громко заявил (громко!) ни на миг с небом не порывая: догматы теологии — вере, научные истины — науке!
Богу-Богово, кесарю-кесарево.
Если конечно позволительно будет так сказать тут той же броской цитатой из теологии?
Представления, сказал Оккам фразу, обессмертившую его: не поддающиеся проверки опытом понятия (это его и бритва и двойная истина, этой бритвою выбритая) изгоняются. Как не подтвердившиеся.
Казалось бы, спорить-то тут не о чем.
И тогда есть искушение — этот метод познания взять ославить и с позором из общественной практики изгнать.
В средневековье еще по этому поводу плюсовались на площадях разные экзекуции.
А что оставить в качестве путеводной звезды познания?
Да кого-либо навроде Фомы Аквинского.
И не надо тут делать в этом деле уж какие-то цветущие катастрофой различия между западной и восточной теологией и обслуживающих их ветвями схоластики.
…
Время, зашедшее в тупик, ставит жестко вопрос о том, кто виноват?
Что делать?
На эти вопросы у субъективного идеализма, прошедшего внушительную школу риторики (а высший градус кипения такой — ибо идеалистическая мысль и материалистическая лишь тогда истину постигает, когда они процесс) ответы несложные. В духе Гриши Яв-го, еще со времен написания книги о 500 днях путей к запредельному счастью, всё популярно рассказывавшего нам тут и там во всякой аудитории, какое зло превнесли в грешный мир с собою материалисты с их все отобрать и поделить поровну. Как пример непростительного и лютого греха.
Нет нам говорят — догма! И еще раз догма!
Как будто либеральная мысль чает только о том, как материализм вознести в горние выси ума и духа, хотя он ему лютая кость в ненасытной его глотке.
Вот и кольцо замыкается.
…
Но тогда во всю ширь мысли песенной, встает вопрос броского недоумения: а кому же тогда материализм партнер, если и те и другие шарахаются от него как от конченной заразы?
Необходимость двоить сущности
О дьявольской природе номинализма
https://zavtra.ru/blogs/neobhodimost_dvoit_sushnosti
У кого там как с книжками, не знаю, а я все как-то больше блукатил, пером балуясь, по многотиражкам, век которых был недолог. Впрочем как и большинству газет, которым пришел, как понимается, кандык, а всякая мысль теперь, вкупе с склокой и пафосом трепа, слилась воодушевленно и громко в сеть.
Почему я отдавал предпочтение многотиражке? Большие газеты испокон веку короткий рассказ по жизни-то как-то в упор не видели. Да и в книжки, которые в пору фурора, да нередко и теперь во времена стабильности выпускаются пародией на них, размером чуть более спичечной коробушки меня не восхищают ну никак.
А кроме сего, в них я, даже если бы деньги и жгли мне ляжку, вижу несусветную мороку. И разорение бюджету. Издай ее, войди в трату, а потом, забота тебе, их рассовывай всем их по карманам. В ту пору когда народ уже и читать-то разучился.
Но в каких-только многотиражках и газетах одного дня я не печатался.
Тем более в отличие от классиков разлива ли московского, местного ли, которые грезили только категориями собраний сочинений, у нас в хаосе промелькнувших лет время было многотиражное и только многотиражное.
Вот один из моих рассказов на вечную и неизбывную тему о диалектике в газете «Диалог — Алтай» (№2, февраль 2001 года) уж не помню кем и выпускаемой. Кроме фамилии редактора там ссылки более ни на кого нет.
Да их тогда ленивый только не выпускал.
Сколько их было тогда в те годы.
Ныне уже тут так не забалуешься.
И я, не страдая от недостатка сюжетов и идей, кажется в них во всех отметился.
Тем более, тем запретных мне в них не было. А рука на перо — зуделась.
И была в нашем городе тогда авторская артель с более чем русским названием «Артель короткого рассказа», обитавшаяся около этого издания.
В публикациях которой на страницах ее кроме коротких рассказов, жанра чаще всего приемлемого на газетной полосе многотиражки, печатались буквально все, что имело отношение к литературной миниатюре.
Вот анонс этого литературного объединения на первой полосе газеты:
«Диалог — Алтай» продолжает публиковать произведения наших знаменитых земляков: Марка Юдалевича, Сергея Сороки, Владимира Бровкина, Юрия Иванова и других, объединившихся в «Артель короткого рассказа». Смешные рассказы, стихи, забавные случаи из жизни и многое другое. Под рубрикой: «Таланты провинции», редакция газеты начинает публиковать работы начинающих поэтов и писателей, которые пока никому не известны, но могут такими стать. Напоминаем, что любой читатель имеет возможность опубликовать свои произведения на страницах «Диалог — Алтай». Для этого достаточно позвонить нам по телефону, или принести свои работы прямо в редакцию. Коллектив газеты также принимает
любые пожелания касающиеся тематики публикаций, и рассматривает любые предложения и пожелания о взаимовыгодном сотрудничестве».
Отдыхайте с нами на стр. 7
На 7-й полосе предваряет публикации вступительное поэтическое слово организатора этой веселой артели, известного на Алтае поэта и неувядаемой славы литературного деятеля Сергея СОРОКИ:
Смеясь, легко с вас снимет стресс,
Избавит с легкостью от сглаза,
***
Я люблю прокатиться в трамвае,
На троллейбусе в светлый денек.
Не спеша, но везде поспевая,
И уныние мне невдомек.
На трамвае уютно свободно,
На троллейбусе мягко светло.
Я хвалю их стихом принародно.
На Душе от поездок тепло.
И домой я иду напевая,
И доносится ласковый звон.
Говорю я спасибо трамваю,
И троллейбусу — низкий поклон.
Сергей СОРОКА
Тут же был помещен нарисованный мной групповой в полный рост портрет этой артели.
Тут и вождь и вероучитель артели сам Сергей СОРОКА, поэт Андрей ЛУШНИКОВ, писатели Виталий ШЕВЧЕНКО, Марк ЮДАЛЕВИЧ, художник Владимир БРОВКИН, журналист Михаил ГУНДАРИН, и АКЕЛТЬКИН, какая-то тогда до чрезвычайности громкая звезда на местном политическом небосводе, который коим образом тут и как оказался, я уже и не помню.
Вот мой рассказ из этой подборки
ДИАЛЕКТИКА
У Ермошкина в ограде на цепи сидит кобель.
Кобель дурковатый. Породистый, но не злой. Один вид только у него. Посторонний кто войдет в ограду, он вместо того, чтобы лаять, начинает, виляя хвостом, ластиться к тому.
— Убежал бы ты хоть, что ли, — с досадой иной раз думает про кобеля Ермошкин.
А в тот день, точно нарочно, взял да и убежал. Точнее ночью. Утром они с женой
встали, а кобеля у них в ограде нет. Тот из ошейника шею сумел как-то вытянуть и убежал.
И жалко стало Ермошкину тотчас же кобеля. Во-первых, воровство нынче кругом неописуемое; а он, кобель, хоть и дурак, но другой раз нет-нет, да и гавкнет. Да и так — выйдет Ермошкин в ограду — пусто как-то в ней без кобеля, непривычно. То выйдет — кобель возле него крутится, льнет к нему. И опять же забота — нужно где-то новую собаку искать.
А тот убежал и нет его. Нет его день, другой, третий. И тогда решил Ермошкин с женой, что кобель загулял где-то в большом городе. Но больше всего стали грешить на то, что его кто-то на шашдык изжарил. Такое ведь тоже сплошь и рядом нынче случается. И подумав так, поставили они на нем крест.
Но тот, набегавшись, через неделю вернулся. Голодный, ободранный. Радости предела нет; прыгает на них, да все норовит в лицо лизнуть.
— Вот ведь, диалектика, — думает Ермошкин, глядя на вернувшегося кобеля. — Всякому живому существу свободу и волю подавай. И оно, набегавшись, прибегает снова к хозяину на цепь. Тот же кобель — ну и бегал бы он себе свободный. Ан, нет! — как не тяжела всякая неволя и цепь — но и в ней выходит есть свои плюсы и свои прелести. Хоть для собаки, хоть для того же человека. Для человека, скажем — в том же браке. И хитро щуря глаза, итожит свою мысль:
— Вот такая-то она повсюду в жизни диалектика.
Владимир БРОВКИН.
