В последние три десятилетия нас целеустремлённо приучают обходиться эрзацами. Мы уже привыкли к эрзац-колбасе, стыдливо именуемой «мясосодержащим продуктом», к эрац-сыру, на самом деле являющемуся «сыроподобным продуктом с дырками»; к эрзац-культуре, не возвышающей душу, а обращающуюся к самому примитивному в душе; к эраз-демократии…
Пытаются приучить обходиться и эрзацем счастья, которое сводят к накопительству и приобретательству. Рассуждение агитпропа режима, будто переход к этому представлению – это естественный процесс, возвращение к нормальному состоянию человека, после его «уродования» коммунистической идеологией, — дымовая завеса, призванная скрыть, что насаждение в сознании людей таких стремлений в действительности является курсом власти, который она осуществляет с помощью всех средств идеологического воздействия от рекламы до образования. Реклама не просто предлагает какие-либо товары, а и вбивает мысль, что их приобретение – это путь к счастью: купил – и «счастлив бесконечно!». А в программу образования уже немало лет входят «Основы потребительской культуры». Этот строго обязательный учебный предмет нацелен отнюдь не формирование подлинной культуры потребления, которая заключается в том, чтобы отказаться от приобретательской гонки и ограничивать потребление тем, что действительно нужно для жизни, а фактически на разжигание такой гонки, трактуя приобретение как важную жизненную ценность.
Приходится констатировать, что усилия власти не пропадают втуне. Несколько лет назад в передаче радио ГТРК «Белгород» прозвучал разговор со студентами социально-психологического факультета БелГУ о счастье. Казалось бы, профиль факультета располагал к высказыванием о счастье духовном. Но – нет. О каких-то духовных составляющих счастья и речи не шло. О радости творчества – ни звука. О радости от помощи ближнему – ничего. Все участники передачи сошлись в том, что счастье связано сугубо с благами материальными. От знакомых, имеющих детей старшеклассников и студентов, я не раз слышал сетования, что любимое их слово: «Купи!». Они просили приобрести для них не то, что в самом деле нужно, а какие-то вещи, которые позволили бы им выделиться среди сверстников или, по крайней мере, не отстать т них.
Но, быть может, в этом нет ничего особенно плохого? У каждого свои представления о счастье, и кто стремится к приобретательскому счастью – пусть гоняется за ним. Однако не зря Альберт Эйнштейн предупреждал, что гонка за матблагами «может привести к удовлетворению желудка, но никак не к удовлетворению человека как мыслящего и чувствующего существа». Другой Нобелевский лауреат, Пётр Леонидович Капица, в докладе, представленном на Эйнштейновский конгресс ЮНЕСКО, развил эту мысль и показал, что участникам этой гонки «за высокое материальное благосостояние приходится расплачиваться духовным счастьем».
Потому что приобретательское счастье – это не счастье, а именно его эрзац, пароксизм довольства от временного насыщения материальных вожделений. А настоящее духовное счастье для подобных людей становится недостижимым.
Я успел понять, что у некоторых посетителей сайта РУСО само имя Андрея Тарковского вызывает острое неприятие. Но что поделать, – это никак не может «отменить» того, что режиссёр своим творчеством отстаивал подлинно человеческие ценности бытия. И в фильме «Сталкер», он как раз раскрывает несостоятельность потребительского «счастья». Напомню, что в некой фантастическим образом образовавшейся Зоне есть Комната, чудесным образом исполняющая самое заветное желание побывавшего в ней человека. Но именно самое заветное – то, которое владеет его душой. Один из героев картины, Писатель, — интеллигент, разменявший духовные богатства на материальные блага, — пройдя через все опасности Зоны до порога Комнаты, останавливается. Потому что понимает: потребительское отношение к жизни уничтожило в нём все те стремления, осуществление которых может принести настоящее счастье, а воплощение того, что сейчас владеет его душой, счастья отнюдь не даст.
Подчеркну, что проблема потребительского эрзац-счастья актуальна не только для постсоветской России. Это одна из «болезней» всего капиталистического мира.
Мысль о том, что в погоне за приобретательским счастьем человек может приобрести материальные блага, но теряет настоящее счастье, звучит во многих фильмах, поставленных Италии, Франции, Дании, Швеции, Испании, Голландии в 60-80-е годы, когда эти страны достигли очень высокого уровня материального благосостояния.
В 1980-е годы я был знаком с польским режиссёром Кшиштофом Занусси. Хотя он в это время был политически близок к антисоциалистической «Солидарности», тем не менее, весьма трезво оценивал реальность капиталистического мира, которую знал не понаслышке. Так, он рассказывал, что для большинства американцев просто не существует таких понятий, как духовный смысл жизни, духовные богатства; для них непостижимо, что есть вещи, важнее материального преуспевания и комфорта.
Люди, принявшие потребительскую систему ценностей, редко осознают свою ущербность (осознание её – это уже начало пути к духовному возрождению). Но они всё равно ощущают дисгармонию бездуховного существования. Голландский фильм «Задыхаясь» поведал историю женщины из «среднего класса», которая имела всё, что соответствует представлению о потребительском счастье – хорошее жильё, комфорт, обилие материальных благ, внешне благополучную семью . И, вдруг – на первый взгляд, непонятно почему – решила уйти из жизни. Режиссёр фильма Мади Сакс на встрече с журналистами рассказала, что идея картины возникла у неё после того, как её близкая подруга, имевшая всё это, попыталась покончить с собой. И в своём фильме Мади как раз стремилась осмыслить случившееся. Произведение подводит к однозначному заключению: главной причиной была страшная духовная пустота жизни женщины. Этот случай вряд ли можно счесть исключительным. В середине десятых годов нового века в первой двадцатке рейтинга стран по уровню самоубийств не только экссоветские республики и экссоциалистические страны (что легко объяснить разрушением устоявшихся норм жизни общества), но и государства, которые считаются образцом материального благополучия – Республика Корея, Бельгия, Япония, Швейцария, Франция. А в верхней половине этого списка США, Канада, Австралия и вся «старая» капиталистическая Европа, за исключением Греции, Кипра и Турции.
Думается, именно неосознанное ощущение такой внутренней дисгармонии в значительной степени порождают тягу материально благополучных людей к наркотикам, алкоголю; наконец психические расстройства. А масштабы этих бедствий в ведущих капиталистических странах становятся угрожающими.
Если прежде для подавляющего большинства британцев пабы были чем-то вроде клубов, где не столько пили, сколько общались, то в последние годы их посетители стали «набираться» до такой степени, что их поведение, по признанию властей, стало представлять общественную опасность. Лечение заболеваний, связанных с пристрастием к спиртному, обходится британскому бюджету в 4,3 миллиарда долларов в год. В США, по данным службы Гэллапа, в начале десятых годов нового века потребление алкоголя достигло рекордного уровня. Систематически потребляют спиртное 67% американцев. Несколько позже депутаты Европарламента выразили озабоченность тем, что стремительно растёт алкоголизм в группе квалифицированных специалистов. В частности, от алкогольной зависимости ныне страдают 15% врачей стран Европы…
Положение с потреблением наркотиков в США и Европе ещё тревожней. Проведенные в 90-е годы музыкальным каналом MTV опрос европейцев от 16-и до 24-х лет выявил, что более 60% из них полагают, что в современном обществе наркотики стали нормой. Прошедший уже в середине «нулевых» годов саммит «восьмёрки» в Эвиане, на котором обсуждалось положение с распространением и потреблением наркотиков, только и смог, что констатировать нарастание наркоугрозы.
Власти Нидерландов решили бороться с наркоугрозой не карательными, а «демократическими» методами. И в конце 90-х годов они легализовали потребление и продажу лёгких наркотиков. Им мнилось, что таким путём они предотвратят расширение потребления тяжёлых наркотиков, нанесут мощный удар по организованной преступности, специализирующейся на торговле наркотиками и снизят число преступлений, совершаемых наркоманами. Однако результаты этого эксперимента оказались диаметрально противоположными радужным ожиданиям. Число потребителей кокаина, героина и синтетических наркотиков в Нидерландах продолжает расти. Количество организованных преступных групп за десятилетие такой «борьбы с наркоугрозой» увеличилось, по данным спецслужб, втрое, число преступлений, совершаемых наркоманами выросло на 60%.
По свидетельству специалистов здравоохранения, в десятые годы в Соединённых Штатах возникла настоящая эпидемия опиоидной наркомании. По данным, обнародованным в начале 2017 года, от передозировки опиоидов ЕЖЕДНЕВНО гибнет, в среднем, 128 жителей США. Причём, если в прошлом веке наркомания была болезнь, прежде всего, трущоб, то ныне она уже прочно захватила и районы особняков.
Таким образом, духовная деградация западного «общества всеобщего благоденствия» грозит перейти – вернее, уже переходит – в физические вырождение. «Мы находимся в эпицентре кризиса современного человека, — предупреждал Фромм. – Это угроза не одному классу или одной нации, а всей жизни».
Настоящее счастье – это состояние духовного подъёма. Высокий духовный подъём человеку даёт ощущение реализации своего творческого потенциала. Гёте так выразил его:
Я знаю, не дано ничем мне обладать.
Моя лишь мысль, её не удержать,
Когда в душе ей суждено родиться.
И миг счастливый тоже мой,
Он благосклонною судьбой
Мне послан, чтоб сполна им насладиться.
Издавно повелось считать, что реализация своего творческого потенциала в труде доступна лишь немногим людям – представителям художественной интеллигенции, учёным, поскольку, как утверждал Фрейд, «предполагает наличие особенных, не так уж часто встречающихся способностей и дарований». В обществе потребления подобная точка зрения настолько укоренилась, что даже некоторые учёные, стоящие, в целом, на гуманистической позиции, разделяли её. К примеру, Дэниэл Белл выделял в этом отношении тех, кто «посвящает себя храму науки».
И это относительно капиталистического общества не было ошибкой. Потому что в нём рабочий трудится только ради заработка. Такой труд, как показал Маркс, «является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности».Такой трудотчуждает от человека его человеческую сущность, в нём рабочий не развивает, а разрушает свои духовные силы.
А вот при реализации Сталинского проекта строительства социализма удалось решить и такую небывалую задачу: придать даже физическому труду духовное наполнение, сделать его средством реализации рабочим своего творческого потенциала. Илья Эренбург писал, обращаясь к рабочим: «Люди почему-то всегда думали, что есть труд высокий и труд низкий. Они думали, что вдохновение способно водить кистью, а не киркой. Пала глухая стена между художником и ткачихой, и в духоте шахт люди добывают не только тонны угля, но и высочайшее вдохновение мастера… У нас с вами одни муки, одни радости. Назовём их прямо: это муки и радости творчества». Движение новаторов, принявшее в 30-е годы чрезвычайно широкий размах, свидетельствует, что эти слова не лозунг, а констатация факта.
Для значительной части людей – особенно значительной в 20-50-е годы – был ещё один источник духовного счастья в труде: осознание того, что этот труд служит развитию и укреплению страны, росту благосостояния народа. Я вовсе не хочу сказать, что эти люди жили с постоянным чувством счастья (это вообще свойственно лишь блаженным). Но жизнь их была освещена высокой целью и полна смысла; труд стал для них духовной потребностью, а не только средством обеспечения себя матблагами, и потому сам по себе приносил моральное удовлетворение. Маяковский точно выразил этот чувство: «Радуюсь я – это мой труд вливается в труд моей республики».
Людям с такой жизненной позицией доступно и чувство, которое западные философы-гуманисты назвали «счастьем разделённой радости» и считали «самой глубоко формой человеческого счастья». К примеру, праздники страны вызывали духовный подъём у очень многих людей.
«Новомышленцы» немало постарались, чтобы дискредитировать праздничные демонстрации советских времён. Но я сам помню ощущение, которое они вызывали в во мне в 60-е годы (и оно полностью совпадает с тем ощущением, которое передал в фильме «Мне двадцать лет» режиссёр Марлен Хуциев), — это было именно чувство разделённой радости, которое владело если не всеми нами, то большинством из нас.
Счастье разделённой радости вызывали у людей и выдающиеся достижения страны. Один из самых ярких примеров этого – 12 апреля 1961 года. У нас в Белгороде, как и по всей стране, сразу после сообщения о полёте Гагарина тысячи и тысячи людей вышли на улицы. Это не было «организованное» шествие – просто радость оказалась столь огромной, что люди ощущали необходимость разделить её с другими.
Виктор ВАСИЛЕНКО,
Белгород.