Из уст антикоммунистов и «глобалистов» всех мастей нередко раздаются утверждения о мнимой тождественности коммунизма фашизму, СССР — Третьему Рейху. Усилиями определённой политической группировки формируется откровенно искажённое представление о действительности (как об истории, так и о современных реалиях). Ставя знак равенства между диаметрально противоположными по своей сути доктринами, некоторые пытаются скомпрометировать коммунистическую идеологию, представив её в качестве нечто ужасающего. Однако мы прекрасно знаем, что пропагандистские штампы либералов не имеют ничего общего с реальностью.
Любому не ангажированному человеку очевидна разница между коммунизмом и нацизмом. Напомним вкратце, что если нацисты отстаивают принципы социального дарвинизма, выступают за вечное разделение человечества на господствующие народы и на «низшие», которым отводят постоянную участь угнетённых, то коммунисты выступают за установление господства принципов равенства, справедливости, за равноправие национальностей и за дружбу народов. Если идеалом нацистов является государство-корпорация, стоящее на страже интересов крупных собственников, то коммунисты выступают за обобществление средств производства, за установление экономической и политической власти трудового народа. Недаром именно Коммунистические партии составили ядро движений антифашистских Сопротивлений в странах Европы в военный период.
Истина в том, что фашизм представляет собой производное буржуазной системы. Вопреки утверждениям поборников «демократии» и «либерализма», вопреки заявлениям любителей беспардонной клеветы на СССР, уравнивающих Иосифа Сталина с Адольфом Гитлером, рано или поздно капиталисты (а вовсе не пролетариат и его авангард в лице Коммунистической партии) прибегают к установлению фашистского режима как наиболее реакционной и террористической формы буржуазной диктатуры. Вполне понятно, что в 1930-ые годы англосаксы в антисоветских целях пестовали мощь Третьего рейха. Тем не менее, они лишь ускорили развитие процессов, ведущих к распространению мирового зла. Рано или поздно нацистская диктатура всё равно установилась бы без всякой помощи со стороны Вашингтона/Лондона/Парижа и т.д.
Капитал, стремясь не допустить окончательного ухода почвы из под ног, усиливает давление на пролетариат, на иные трудовые слои населения. Однако эксплуататоры прибегают отнюдь не только к использованию военно-полицейских способов борьбы с рабочим движением, с революционными силами, но и к внесению раскола в ряды трудящихся. Сталкивая их лбами по национальному и по расовому признакам, буржуазия де-факто содействует направлению народного гнева в безопасное для неё русло. Более того, стремясь минимизировать последствия экономических кризисов, олигархия активнее включается в борьбу за захват нового экономического пространства. Присваивая новые рынки сбыта и источники сырья, капиталисты получают возможность вдохнуть новые силы в меха буржуазной системы за счёт получения дополнительных ресурсов, «излишки» которых можно направить на частичное удовлетворение потребностей трудящихся внутри империалистических государств. То есть, пролетариев рассорили, значительную их часть в странах ядра де-факто подкупили — в результате перспектива социалистической революции миновала.
Казалось бы, оспаривать здесь нечего. Тем не менее, ряд деятелей пытаются опровергнуть выдвинутый тезис. Как правило, они свои аргументы обосновывают тем, что программа НСДАП, экономическая политика Третьего рейха, оказывается, носили едва ли не социалистический характер! Далеко за примерами ходить не надо. Так, Николай Стариков в своей книге «Кто давал Гитлеру деньги?» стремится свести к минимуму влияние немецких промышленников на укрепление нацистского режима. Автор даже пытается доказать, что у германских финансово-промышленных групп якобы не было резона поддерживать гитлеровцев в силу идентичности их позиций политической платформе революционных сил. Видите ли, бизнес никогда не будет поддерживать тех, кто открыто призывает к национализации крупных корпораций и земель, к отмене нетрудовых доходов и процентного рабства, к развитию системы участия рабочих и служащих в прибылях коммерческих компаний. И на этом основании Н.В. Стариков фактически делает вывод о враждебных взаимоотношениях последователей Адольфа Гитлера и немецких капиталистов: «Хороши защитники капитала, нечего сказать!… Ну чем не большевики? Стали бы вы на месте крупного капитала финансировать экстремистов, так удивительно похожих на коммунистов?». Как видим, по сути автор намекает на мнимое сходство идеологических принципов коммунистов и нацистов. Не в прямой, но в косвенной форме. Предположим, данный деятель не желает, чтобы СССР поливали грязью. Однако его трактовки программных позиций гитлеровцев фактически бросают кость поборникам «глобализма», антисоветизма и русофобии.
Надо понимать, что гитлеровская террористическая диктатура представляла собой закономерный и ожидаемый результат торжества монополистического капитализма. Со стороны буржуазии действительно возник запрос на появление на политической арене руководящих государственных деятелей, способных не только минимизировать последствия мирового финансово-экономического кризиса без ущерба интересам «верхних десяти тысяч», не только расколоть пролетарское движение, не только «прижать к ногтю» всех противников эксплуататорской диктатуры, но и усилить международную экспансию.
Другое дело, что в условиях нарастания массового возмущения со стороны рабочих, крестьян и всех трудящихся поборники капитализма открыто не могли призывать к реставрации откровенно несправедливых порядков, существовавших до начала «Великой депрессии» (и тем более до начала Первой мировой войны). Для них это было бы равносильно политическому самоубийству. Поэтому силы, ранее отстаивающие откровенно консервативные, антисоциальные и антиреволюционные позиции, начали линять, говорить на языке большинства народа, брать на вооружение левые лозунги. Сами посудите — немецкую буржуазию категорически не устраивало засилье англо-французского капитала. Данная прослойка явно мечтала избавиться от своих международных конкурентов. Но и победа пролетариата тоже была ей чужда. А без привлечения широких масс народа на свою сторону политические представители немецких магнатов не могли добиться собственной цели. Вот поэтому для введения пролетариата в заблуждение они объявили себя «национал-социалистами», перехватили у коммунистов лозунги национализации крупной промышленности, борьбы со спекуляцией, социальной справедливости и т.д. Между прочим, проявление политической двойственности со стороны буржуазных политиков знакомо нам по событиям, разворачивающимся в России (и на постсоветском пространстве в целом) за последние тридцать лет. Так, после очевидного провала прозападного курса «демократических реформ» криминально-компрадорская олигархия осознала, что удержать ситуацию под контролем с помощью оголтелой космополитической, откровенно прокапиталистической и ультралиберальной пропаганды ей и её политическим представителям не по силам. Поэтому главный политический рупор «приватизаторов» в лице действующей «партии власти» с 1999 года одурманивал народ с помощью копирования лозунгов левопатриотической оппозиции о социальной политике, о наведении порядка, о возрождении России, о борьбе с коррупцией, о равноудалении олигархов и т.д. Чтобы общество поверило в это, словам о новом курсе подчас соответствовали отдельные дела. Однако это не меняло и не меняет общей сути проводимой политики.
Вернёмся, однако, к событиям, разворачивавшимся в Германии в начале 1930-х годов. Провозглашение НСДАП левых лозунгов ровным счётом ни о чём не свидетельствовало. В конце концов, национализация средств производства необязательно ознаменует замену буржуазной системы социалистической. Последователи Гитлера, поднимая соответствующий вопрос, ни слова не говорили ни о сломе капиталистической государственной машины, ни о её замене властью трудящихся, ни о диктатуре пролетариата, ни об укреплении международной пролетарской солидарности. Да из уст этой среды подобные призывы по определению не могли раздаться. В целом, становилось совершенно очевидным, что фактически речь идёт о государственно-монополистическом капитализме. Следовательно, эксплуататоры продолжат оставаться «хозяевами жизни». Ведь государство представляет собой не абстрактного социального арбитра, а организацию господствующего класса. Конечно, буржуазное политическое руководство страны подчас ограничивает чрезмерные аппетиты воротил, подчас принимает меры, якобы направленные на удовлетворение потребностей трудящихся. Однако это не меняет классовой сущности государства. Ведь подобные манёвры осуществляются исключительно ради нейтрализации протестного движения. Де-факто капитал как бы передаёт народу следующий посыл: «Вот вам уступки. Мы даже согласны в чём то себя ограничить, даже в больших размеров. Даже готовы похлестать плёткой отдельных наших представителей. Но ни в коем случае не ставьте под сомнения капитализм как таковой, эксплуатацию человека человеком, равно как не мечтайте о борьбе за диктатуру пролетариата». Подобное было в России в годы проведения столыпинских реформ, в США при осуществлении «Нового курса» Ф.Д. Рузвельта, в Германии в период нацистской диктатуры.
Таким образом, если государство остаётся буржуазным, то, передай ему хоть все отрасли экономики, хозяйство будет вестись исчерпавшими себя капиталистическими методами, ценой эксплуатации и разорения трудящихся. В любом случае государственное управление экономикой будет организовано в интересах корпораций, а не широких масс народа, как это имеет место в социалистических странах. Именно на это намекал В.И. Ленин в опубликованной им в 1917 году работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», по сути полемизируя с последователями оппортунизма, фактически расценивших сформировавшийся в Первую мировую войну немецкий государственный капитализм едва ли не как социализм. По его словам, «то, что немецкие Плехановы (Шейдеман, Ленч и др.) называют «военным социализмом», на деле есть военно-государственный монополистический капитализм или, говоря проще и яснее, военная каторга для рабочих, военная охрана прибылей капиталистов». Можно долго доказывать данный тезис теоретическими соображениями. А мы остановимся на практической стороне дела и напомним, что в нашей стране до 1917 года значительная часть промышленных предприятий, земель, транспорта принадлежала государству. Более того, царское правительство нередко осуществляло формальную национализацию важных отраслей экономики (как это было в отношении железных дорог при Александре III). Однако простому народу от этого было ни холодно, ни жарко.
Одновременно заметим, что в США значительная часть основных отраслей промышленности также принадлежит государству. Например, сосредоточенные в сфере добычи полезных ископаемых компании де-факто играют роль подрядчиков правительства. Сам топливно-энергетической комплекс функционирует в жёстком лицензионном режиме, государство осуществляет контроль за использованием сырьевых ресурсов. А взять управление предприятиями ВПК и тяжёлого машиностроения. Джон Гэлбрейт в своих трудах, используя конкретные документы, писал о вхождении американского правительства в капитал компаний в оборонном и в авиационном производствах, о пополнении государством оборотных средств соответствующих компаний и т.д. И не будем ведь мы на этом основании утверждать, что в США социализм функционирует. Так почему тогда многие ведутся на уловку, когда речь идёт о гитлеровской Германии?
Следует иметь в виду, что подчас капитализм не просто допускает кардинальное увеличение прямого участия государства в экономике, но и не может обходиться без этого. Так, в настоящее время целый ряд представителей бизнес-сообщества ставит вопросы о распространении механизмов государственно-частного партнёрства на многие отрасли экономики, о создании новых государственных корпораций. Достаточно вспомнить продвижение банкиром А.Е. Лебедевым проекта консолидации государством сохранившихся в авиационной промышленности предприятий, о рекомендациях участников прошедшего в марте 2013 года в Иваново форума руководителей предприятий и компаний лёгкой промышленности (вроде проекта создания корпорации «Иврегионсинтез»). Причём подобные предложения представители упомянутой публики, как правило, мотивировали фактом затратности стоящих перед секторами экономики масштабных задач, требующих колоссальных капиталовложений. Однако бизнес, даже получив кучу преференций, всё равно не в состоянии всё это переварить. Более того, участники упомянутого совещания доказывали, что отсталость в отраслях достигла таких масштабов, что простое изменение финансовой и денежно-кредитной политики, снятие административных барьеров, предоставление налоговых льгот в нынешних условиях являются полумерами и не в состоянии повлиять на изменение ситуации. И на этом основании капиталисты выступили за активное государственное участие в реализации подобных проектов. Формула «приватизации прибылей и национализации убытков» де-факто была бальзамом на души воротил.
Аналогичными мотивами руководствовались в 1930-ые годы немецкие промышленники. Сформированная при правительстве Третьего рейха система государственного управления экономикой, организация специальных органов, играющих роль посредников между властью и финансово-промышленными структурами, контролирующих выполнение государственных заказов, увеличение государственных расходов на осуществление масштабных программ развития экономики и инфраструктуры, — всё это, конечно, позволило немецким корпорациям укрепить позиции, пошатнувшиеся после поражения Германии в Первой мировой войне и после мирового кризиса. То есть, огосударствление и планирование было организовано отнюдь не в интересах трудящихся. Достаточно упомянуть, что только в 1933 — 1939 гг. прибыль концерна Крупа увеличилась с 6,65 млн. рм. до 21,11 млн.рм. Аналогичным образом в 1932 — 1939 гг. повысился соответствующий показатель у концерна «Ферайнигте штальверке» (с 6,28 млн. марок до 27,60 млн. марок), в 1935 — 1939 гг. — у концерна «И.Г. Фарбениндустри» (с 51,4 млн. марок до 56,1 млн. марок), в 1933 — 1940 гг. — у «Дрезденер банка» (с 1,6 млн. до 9 млн. марок). В 1936 — 1941 гг. наблюдалось увеличение прибылей таких компаний как «Хёш» (со 120 млн. до 164 млн. марок), «Гутехофнунсхютте» (со 123 млн. до 156 млн. марок), «Клёкнер» (со 107 млн. до 164 млн. марок).
В любом случае Гитлер использовал немецких капиталистов, вводя их в составы сформированных нацистским правительством государственных органов, отвечавших за выработку программ развития конкретных отраслей, либо назначая их на ключевые посты в исполнительной власти, в крупных финансовых структурах. Достаточно вспомнить, что Ялмар Шахт в годы коричневой террористической диктатуры стоял во главе Рейхсбанка, а затем находился на важных правительственных должностях (вроде рейхсминистра экономики). Кроме того, главари Третьего рейха в момент разработки планов финансово-экономической эксплуатации СССР в случае его завоевания привлекали к этому немецких финансовых и промышленных воротил. Так, в прошедших 21 января и 18 марта 1941 года по инициативе Германа Геринга обсуждениях создания организации, которой должны были перейти захваченные немцами Советские нефтяные месторождения и нефтеперерабатывающие предприятия, участвовали руководители таких германских бизнес-структур, как «Дойче банк», «Дрездене банк», «Пройссаг», «ИГ Фаберн», «Дойче ойл АГ» и т.д.
Всё вышеизложенное важно не только для правильного понимания истории. Речь идёт о том, что капитализм непременно в перспективе приведёт Земной шар к масштабной трагедии. Ради прибылей буржуазия либо сдаст страну геополитическим противникам, поступиться суверенитетом, либо принесёт человечеству фашистскую звериную диктатуру, угрожающую многим народам. Всё это имело место в 1930-ые и 1940-ые годы, фактически наблюдается в наши дни. Поэтому только активная борьба трудящихся за социализм, за экономическую и политическую власть народа, за смену власти и системы убережёт человечество от нового масштабного геноцида, от кровопролития, от нестабильности в целом.
Дмитрий Лавров, кандидат исторических наук.