В апреле нынешнего года отмечалось 115 лет со дня рождения замечательного русского советского учёного-палеонтолога и прославленного писателя-фантаста – Ивана Антоновича Ефремова (1908-1972). Ефремова вполне можно рассматривать как крупного и самостоятельного мыслителя, одного из представителей русского космизма.

Образ будущего человечества, который был дан Ефремовым в научно-фантастических романах «Туманность Андромеды» и «Час Быка», а также в произведениях на историческую и современную тематику, в рассказах и публицистических произведениях, находится в парадигме ноосферных идей, созданных В.И. Вернадским (ещё одним юбиляром нынешней весны – в марте исполнилось 160 лет со дня его рождения).

Ефремов писал: «Самый великий учёный нашего века и один из величайших во все времена, мой соотечественник Вернадский ввёл понятие ноосферы – суммы коллективных достижений человечества в духовной области, мысли и искусства. Она обнимает всех людей океаном, формирующим все представления о мире, и надо ли говорить, как важно, чтобы воды этого океана оставались чистыми и прозрачными. Все усилия людей творческих должны быть направлены сюда, и нужно не только создавать новое, но и не позволять пачкать прежнее…» («Лезвие бритвы»).

В «Часе Быка» Ефремов образно называет ноосферу «духовной атмосферой» и отмечает, что задолго до Вернадского «к понятию ноосферы приблизились древние индийцы». Их «небесная хроника Акаши» (понятие из арсенала теософии и антропософии, к которым Ефремов проявлял определённой интерес) представляла собой, по его словам, «историческую запись событий на планете, отражала чувства и достижения искусства».

В значительной мере близки ефремовские идеи и взглядам основоположника русского космизма – Н.Ф. Фёдорова, который свой идеал будущего человечества обозначил как «психократию», а этот термин, подразумевающий власть человеческого духа, вполне соотносится с «ноосферой». Другой представитель космизма, православный мыслитель П.А. Флоренский, предложил термин «пневматосфера». Все эти понятия имеют определённые смысловые оттенки, но в целом обозначают одно и то же – высшую стадию развития человеческого общества, когда дух становится основной исторической силой, управляющей всей природной реальностью.

В книге современного исследователя А.Ф. Никольского (1959-2021) «Теория устойчивого развития и вопросы глобальной и национальной безопасности» эта стадия развития обозначается как «духовная цивилизация», или «общинный строй третьего тысячелетия». Причём сам автор отождествляет её с коммунизмом, но понятым не банально – только как экономическая формация. Принцип распределения «по потребностям» необходим именно для того, чтобы «стремление к материальному достатку перестало быть целью существования человека и основными стали духовные стремления».

Идеи космизма (или антропокосмизма – термин Н.Г. Холодного) противостоят как антропоцентризму, противопоставляющему человека и природу, так и современному «экологизму», который лишь переставляет знаки «с плюса на минус», но само это противопоставление сохраняет. Здесь речь идёт о том, что человек является частью природы, но мыслящей её частью. «Не человек переделывает природу, а природа сама себя переделывает, пользуясь нервной системой ею же созданного представителя живой материи. Мы не цари природы, мы сама природа!» – так излагал мысль Вернадского его биограф Л.И. Гумилевский.

В человеке природа осознаёт себя и начинает управлять собой, от стихийного развития переходя к планомерному. Это выражается, в частности, в освоении не только земного шара, но и окружающего космического пространства.

Н.Ф. Фёдоров рассматривал Землю как «кладбище умерших предков», которых необходимо возродить к жизни и поселить на других планетах. Ефремов же, будучи палеонтологом, практически работал с Землёй как «кладбищем», создавая новую науку – тафономию, учение о закономерностях распределения ископаемых останков. В ряде фантастических рассказов (например, «Тень минувшего») он воочию «воскрешал» это прошлое, хотя так и не сделал шага к признанию необходимости достижения бессмертия и физического воскрешения.

Тем не менее, как Фёдорова, так и Ефремова можно обозначить как мыслителей-утопистов, если не придавать этому слову, как часто делается, оттенок пренебрежения. Слово «утопия» в значительной мере дискредитировано в общественном сознании, «утопическое» искусственно противопоставлено «научному» (например, «утопический» и «научный» социализм). Хотя нельзя не отметить, что именно «утописты» создают образ будущего, с которым потом работают представители «неутопических» течений. Ведь, например, в трудах К. Маркса мы практически не видим описания коммунистического общества, они посвящены общей методологии, а также реальности прошлого и настоящего, а не будущего. Очевидно, потому, что его читателям-современникам этот образ был уже и так более-менее ясен благодаря трудам «утопистов».

В настоящее время более популярны не утопии, а антиутопии, в числе которых «Мы» Е.И. Замятина, «1984» Дж. Оруэлла, «О дивный новый мир» О. Хаксли, «451 градус по Фаренгейту» Р. Брэдбери. Эти книги представляют читателю негативный, пугающий образ будущего, пусть у разных авторов и различающийся в деталях. Говоря о том, что «плохо», эти и подобные авторы не показывают читателю свой положительный идеал, так что иногда создаётся впечатление, что страшному будущему противопоставляется относительно терпимое настоящее. А это означает отказ от социальных изменений как таковых и банальное сохранение, консервацию «того, что есть».

Но гораздо более ценным является создание положительного, «утопического» образа, отрицательный же нужен как контраст к нему. Именно так, совместив утопию и антиутопию, и построил свой роман «Час Быка» И.А. Ефремов. Следует, впрочем, отметить, что в «антиутопической» части Ефремов остался в рамках представлений, характерных для большинства авторов этого направления. Среди них он ближе к Оруэллу, который описал общество будущего как тиранию узкой группы лиц, которые управляют при помощи того, что подвергают террору и лишениям большинство населения.

Надо признать прозорливость Оруэлла в отношении некоторых явлений современности (например, бесконечные «договорные» войны между державами как способ управления массами). Но в целом лучше угадал реальные черты современного общества (а сегодня мы уже живём в мире победившей антиутопии или, по крайней мере, очень близко подошли к его краю) Олдос Хаксли, который демонстрирует читателю общество неограниченного потребления, сексуальных и психоделических свобод, при помощи которых им и управляет каста «контролёров».

И. Ефремов рисует олигархическое общество планеты Торманс более «традиционно». Это открытая тирания небольшой группы лиц во главе с диктатором Чойо Чагасом, почитание которого носит формы «культа личности». Население не всегда лояльно к власти, но запугано спецслужбами и не позволяет себе громко выражать недовольство. Общество разделено на долгоживущих (джи) – представителей интеллигенции, учёных, и короткоживущих (кжи) – пролетариев, занимающихся физическим трудом (аналоги, соответственно, партийцев и «пролов» у Оруэлла). На взаимной неприязни этих «каст» в значительной мере и держится тирания.

Очевидно, Ефремову не приходило в голову, что уже через несколько десятилетий после его смерти технологии манипуляции сознанием достигнут такого уровня, что общественное недовольство не только не будет опасно правящим элитам, но даже будет поощряться и направляться в нужное русло, как это происходит сегодня. Соответственно, современные типы диктатуры не нуждаются в культе вождей и в вождизме как таковом, это диктатуры элит «сетевого» типа.

Проблему перенаселённости Торманса его руководители решают своеобразно: культивируя раннюю смерть, которой «добровольно-принудительно» подвергаются короткоживущие в возрасте примерно 25 лет (по земному счёту). Как мы знаем, сегодняшние мировые элиты решают этот вопрос иначе: через пропаганду половых извращений и «чайлдфри», что также гораздо ближе к антиутопии Хаксли.

Земляне, прилетевшие на Торманс, задаются сложным вопросом о необходимости вмешательства в жизнь планеты с целью вывести её население из состояния «инферно» к нормальному человеческому обществу: «Преступны навязанные силой готовые рецепты, но не менее преступно хладнокровное наблюдение над страданиями миллионов живых существ – животных ли, людей ли».

И возникает некая странная параллель между описанным в романе танцем Фай Родис перед властителем Торманса, с одной стороны, – и другим танцем, описанным в те же годы (конец 1960-х) писателем-современником Ефремова. Это Всеволод Кочетов и его знаменитый роман-предупреждение «Чего же ты хочешь».

Здесь американка Порция Браун, засланная в Советский Союз (почти что «на другую планету») в качестве агента влияния, как один из инструментов этого влияния использует танец – стриптиз, исполняемый в компании советской молодёжи. Роли обеих женщин оказываются очень похожи, хотя мотивация у них совершенно разная. Одна сознательно разрушает общество, в которое внедрена, другая это общество спасает от разрушения. Но возникает вопрос, где грань между тем и другим.

И мы видели, как коллеги и младшие современники Ефремова – братья Стругацкие с их образом «прогрессоров» – постепенно перешли из стана строителей ноосферного коммунизма, критикующих реальные недостатки советского общества как ещё «недостаточно ноосферного», в лагерь его противников и стали участниками антиноосферной «либеральной реформации» 1980-90-х годов. Образно говоря, настолько вошли в роль Фай Родис, что превратились в Порцию Браун.

Другой путь предлагает одна из героинь «Часа Быка» – Чеди Даан: «Если уж находиться в инферно, сознавая его и невозможность выхода для отдельного человека из-за длительности процесса, то это имеет смысл лишь для того, чтобы помогать его уничтожению, следовательно, помогать другим, делая добро, создавая прекрасное, распространяя знание. Иначе какой же смысл в жизни?» На данный момент, как представляется, насыщение ноосферы положительными, светлыми образами – единственно возможный путь выхода из инферно.

Кстати, отметим, что именно в журнале «Октябрь», который редактировал Всеволод Кочетов, планировалась публикация романа «Час Быка», не состоявшаяся не по вине редактора. Ефремовский шедевр появился в журнале «Молодая гвардия», который вместе с одноимённым издательством вскоре, в 1970 г., подвергся преследованиям яковлевского агитпропа за «русско-шовинистическую линию».

Итак, Ефремов во многом продолжает идейную линию русского космизма, восходящую к Н.Ф. Фёдорову. Но в рассказе «Эллинский секрет» мы видим отсылку к образу ещё одного русского философа, но уже не принадлежавшего к числу космистов. Главный герой – молодой советский скульптор греческого происхождения – носит фамилию Леонтьев, что, возможно, является намёком на К.Н. Леонтьева, мыслителя XIX века, известного своим эстетизмом и «эллинофильством».

Как и у К. Леонтьева, в романах и рассказах Ефремова мы видим откровенное любование разнообразием мира, его природы, человеческих культур, а кроме того, практически в каждом из них встречается художник или скульптор. Его произведения на историческую и современную тематику богато «населены» людьми самых разных национальностей – от древних египтян и греков до народов Советской Сибири и Средней Азии.

Ведь он сам исходил их в качестве исследователя-палеонтолога, работал, в частности, в районах будущего строительства БАМа и Комсомольска-на-Амуре. Есть мнение, что героиня «Туманности Андромеды» Чара Нанди получила своё имя не только в честь женских чар, но и от реки Чара в Забайкалье. А именем самого Ивана Ефремова в конце 1970-х годов хотели назвать одну из станций Байкало-Амурской магистрали.

Среди многочисленных научных предсказаний Ефремова, выдвинутых как в научных работах, так и в художественных произведениях, мы видим и относящиеся к Сибири: это открытие сибирских алмазов («Алмазная труба») и ртути на Алтае («Озеро горных духов»). А в рассказе «Голец Подлунный» высказано предположение о существовании в Сибири человеческой культуры уже в эпоху раннего палеолита. Подтверждение этой гипотезы пришло в 1982 году, когда в Якутии была открыта палеолитическая стоянка Диринг-Юрях, возраст которой, по некоторым предположениям, составляет 2,5 миллиона лет (хотя эта датировка и не является общепризнанной).

Ефремов далёк от европоцентризма: «Только недавно началось равноправие истории Запада и Востока, но и теперь ещё ничтожные события Европы мы знаем лучше великих исторических перемен Востока». В каждой культуре он видит её самоценность, её необходимость для будущего. Его интересуют индийская («Скульптура и архитектура древней Индии так и не была превзойдена ни одной страной мира»), китайская, японская культуры – и, разумеется, русская.

Более того, как объясняют тормансианам герои «Часа Быка», многообразие культур и государств на Земле сыграло ту положительную роль, что не допустило появления «монокультуры и мирового государства до тех пор, пока не поднялось общественное сознание». На Тормансе же, где не существовало национальных различий (его жители являлись потомками экипажей нескольких звездолётов с Земли), быстро воцарилась государственно-капиталистическая диктатура.

Сима, героиня романа «Лезвие бритвы» (а это идеальный для Ефремова образ современницы, прототип женщин будущего), «полна любви к русской старине, искусству и обычаям. К русской природе, русским местам, таким, как их изобразили великие художники Рерих, Васнецов, Нестеров». Под её влиянием и к Ивану Гирину (альтер эго автора) «пришло хорошее чувство интереса к русской старине и единства с жизнью своих предков». Ефремов ценил народное творчество, русскую песню – и сетовал на то, что «в русских деревнях перестают петь».

Именно из прошлого вырастает будущее, описанное в «Туманности Андромеды». Вновь вспомним Н. Фёдорова, который писал: «Ширь Русской земли… наш простор служит переходом к простору небесного пространства, этого нового поприща для великого подвига».

Сам Ефремов пишет в рассказе «Катти Сарк» от лица английского моряка: «Из всех европейских наций (тут надо сделать оговорку, что для Ефремова характерно «традиционное» причисление русских к «европейцам», которое едва ли можно признать правильным. – Авт.) русская сформировалась на самой обширной территории, притом с суровым климатом. Этот выносливый народ получил от судьбы награду – способности, сила которых, мне кажется, в том, что русские всегда стремятся найти корень вещей, добраться до основных причин всякого явления. Можно сказать, что они видят природу глубже нас».

А героиня «Часа Быка» Фай Родис говорит, что из поэзии ЭРМ (Эры разделённого мира, то есть современного для нас этапа) она больше всего ценит русскую: «Она мне кажется наиболее глубокой, мужественной и человечной среди поэтического наследия всего тогдашнего мира. Хорошие люди всегда носили в себе печаль неустроенной, инфернальной жизни».

В ефремовском мире восстановлены древние русские церкви, а их звонницы снабжены титановыми колоколами с особо чистым звуком. Русские храмы, наряду с индийскими и эллинскими, он называет «святыми для любого землянина» далёкого будущего. Ефремов в своём мировоззрении выходил за рамки вульгарного противопоставления религии и атеизма. В переписке он отмечал, что не является атеистом в «прежнем, примитивном понимании»: «Признавая связь причин, следствий, времён и процесс мирового развития и соподчиняя ему нормы своего поведения, Вы тем самым религиозны. И я не понимаю Ленина, который так бешено восставал против религии, будучи сам не менее, а более религиозным, чем самые неистовые церковники».

Вспомним В.И. Вернадского, который также выступал против слепого противопоставления науки и религии. Великий учёный писал: «Рост науки неизбежно вызывает в свою очередь необычайное расширение границ философского и религиозного сознания человеческого духа: религия и философия, восприняв достигнутые научным мировоззрением данные, всё дальше и дальше расширяют глубокие тайники человеческого сознания».

Как и К.Н. Леонтьев, Ефремов придаёт красоте определяющее значение. Однако красота для него ценна не сама по себе, она служит внешним выражением скрытой в ней «целесообразности». По словам Гирина из «Лезвия бритвы», «красота – это правильная линия в единстве и борьбе противоположностей, та самая середина между двумя сторонами всякого явления, всякой вещи, которую видели ещё древние греки и назвали аристон – наилучшим, считая синонимом этого слова меру… Я представляю себе эту меру чем-то крайне тонким – лезвием бритвы» (отсюда и название романа).

В мире «Туманности Андромеды» красоте, эстетике уделяется значительное внимание. Например, сообщения по «Великому Кольцу», рассчитанные на восприятие жителями разных планет, читают красивые женщины: «Это даёт представление о чувстве прекрасного обитателей нашего мира».

Интересна почти буквальная перекличка рассуждений об искусстве героев «Туманности» с мыслями, высказанными Н.Ф. Фёдоровым, который противопоставлял «Искусство подобий (мнимого художественного восстановления) и искусство действительности (действительное воскрешение)» (так и называется одна из его небольших статей): необходим переход «от искусства подобия к искусству действительности, от искусства птоломеевского к искусству коперниканскому». В ефремовском же романе Дар Ветер говорит: «Мне всегда хотелось, чтобы путь искусства был в преодолении и изменении мира, а не только его ощущением».

«Герои моих романов, – говорил Ефремов в одном из интервью, – во многом отличаются от героев литературных произведений, отражающих сегодняшний день нашей жизни… Прежде всего это люди очень далекого будущего, это люди высшей формации многовекового коммунистического общества. Они отличаются от нас своим совершенством во всём». Имеется в виду как интеллектуальное, так и физическое, эмоциональное и нравственное совершенство: «сильная деятельность разума требует могучего тела, полного жизненной энергии, но это же тело порождает сильные эмоции».

Хотя, как показал, например. Р. Вахитов в статье «Советское общество в зеркале фантастики И.А. Ефремова», многие черты персонажей «Туманности Андромеды» близки реальным людям 1940-50-х годов: «Как тут не увидеть параллель между Эргом Ноором, рискующим жизнью в далёкой экспедиции на Железной Звезде, и послевоенными героями труда, осваивавшими труднодоступные северные территории, между Ведой Конг, раскапывавшей древние склады оружия, и послевоенными минёрами… между героями Ефремова, готовившими экспедицию звездолёта на Альфу Эридана, и героями послевоенного восстановления СССР, готовившими прорыв в космос».

Но прав и сам писатель, говоря о глубокой пропасти между современным человеком и человеком будущего. Например, для поведения «ефремовских» людей характерна серьёзность (которую, разумеется, нельзя смешивать с унынием и пессимизмом: эти чувства для них как раз абсолютно не свойственны), им чужда разъедающая и бессмысленная ирония современного человека.

Корни последней писатель находит ещё в античности. Так, один из персонажей романа «Таис Афинская» говорит: «Маленькие народы, обитающие между могущественными государствами Египтом и Месопотамией, всегда находились в унижении. Человек платит за унижение осмеиванием того, кто унизил, если не имеет силы». Немудрено, что это и некоторые другие места романа вызвали со стороны либеральной интеллигенции обвинения Ефремова в «антисемитизме», что не могло не отразиться негативно на судьбе его произведений.

Героиня «Лезвия бритвы» Сима «не терпела дешёвой насмешки, того вульгарного осмеяния, которым люди невежественные или слабые нередко прикрывают своё недоверие к новому, зависть к красивому, испуг перед глубиной знания». А ведь именно персонажи «Лезвия бритвы», современники Ефремова, являются своего рода провозвестниками появления людей будущего.

Столь же бессмысленным они считают стремление к спорам, полемике: «словесный спор – это всего лишь схоластика, не более. Единственный серьёзный и реальный спор – делам, не словами. Спорный опыт – поставьте другой, спорная книга – напишите другую, с других позиций, спорная теория – создайте другую» (слова Гирина). А ведь это 60-е годы, задолго до появления интернета, ставшего ареной и для отнимающих время и душевные силы споров, и для массовых упражнений в иронии.

Как пишет Ефремов в «Туманности Андромеды», ко времени действия романа «исчезло искусное жонглирование словами, так называемое остроумие. Ещё раньше отпала необходимость в маскировке своих мыслей, столь важная для ЭРМ (Эры Разделённого Мира – Авт.). …По-видимому, Эра Великого Кольца будет эрой развития третьей сигнальной системы человека, или понимания без слов». Романы самого Ефремова (кстати, как и упомянутого выше В. Кочетова) лишены этого нарочитого «остроумия» и многословия, внешних украшательств, в них – концентрированная мысль.

Психологически герои Ефремова не похожи на персонажей книг братьев Стругацких, которые по своему духовному облику намного ближе к современным, «несовершенным» людям. Впрочем, и действие произведений Стругацких отделено от нас гораздо меньшим временным разрывом, чем у Ефремова: оно происходит в XXII веке или чуть позже, хотя у них и описаны технологические достижения, немногим уступающие ефремовским.

Тем более, человечество будущего по Ефремову (и в целом в советской фантастике) резко отличается от того образа, который даётся в фантастике западной, которая попросту переносит нормы сегодняшнего человечества в отдалённое будущее, с поправкой лишь на технические достижения. Галактика становится ареной «звёздных войн», межимперских столкновений, господства воинствующего индивидуализма.

К написанию рассказа «Сердце Змеи» Ефремова подтолкнул протест против рассказа американца М. Лейстнера «Первый контакт», в котором космические корабли с разных планет при первой встрече атаковали друг друга. В этом отношении символично противопоставление «Дар Ветер – Дарт Вейдер». Персонаж «Звёздных войн» оказывается почти тёзкой героя «Туманности Андромеды» (что, по-видимому, является не случайным совпадением, а сознательным заимствованием).

Гирин в «Лезвии бритвы» так характеризует «американское» представление об освоении космоса: «Уйти на поиски лучших миров, высоких цивилизаций или же на грабёж их, чтобы разбогатевшим пиратом вернуться на Землю… Есть только один настоящий путь в космос – от избытка сил, с устроенной планеты на поиски братьев по разуму и культуре. А для этого человек должен крепко стоять на Земле, переделывая её радостным трудом и становясь всё богаче и крепче духовно».

Возвращаясь в современность, Ефремов постулирует устами Гирина: «Враги наши говорят, что равная жизнь у слабых получается за счёт сильных, но ведь в этом суть справедливости коммунизма, так же как и вершин индуизма или философии чистого буддизма. Для этого и надо становиться сильными – чтобы помогать всем людям подниматься на высокий уровень жизни и познания». Это обоснование коммунистической идеи не с помощью марксистских, чисто экономических аргументов, а с отсылками к религиозно-философским течениям Востока крайне интересно и продуктивно.

Вспомним, что и В.И. Вернадский говорил, что восточная, прежде всего индийская философия «в науках о жизни» представляет «значительно больший интерес, чем западная». Учёному было близко индийское представление о вечности, несотворённости Вселенной и жизни в ней, которая находится в непрерывном круговороте. Что касается России и русских, то, по словам Вернадского: «Мы должны чувствовать себя не только европейцами, но и азиатами, и одной из важнейших задач русской государственности должно являться сознательное участие в том возрождении Азии – колыбели многих глубочайших и важнейших созданий человеческого духа, которое сейчас нам приходится переживать».

Но вернёмся к «ефремовской футурологии». Герои рассказа «Сердце Змеи», вспоминая о давно прошедших для них временах, говорят о том, что «космическое познание и космическое могущество пришли в противоречие с примитивной идеологией собственника-индивидуалиста. Здоровье и будущность человечества несколько лет качались на весах судьбы».

В нашей существующей реальности эти «весы» качнулись в сторону регресса: ноосферное будущее человечества подменяется его глобалистской имитацией, при которой происходит не возвышение человека, а его принижение, оглупление при помощи технологий тотальной манипуляции сознанием. Вместо «всечеловеческого» мы получаем подделку под него – «общечеловеческое». Разумеется, при этом варианте развития не может быть и речи о достижении человечеством подлинного «совершеннолетия» в фёдоровском понимании.

Однако негативной стороной «ефремовского человечества» является отсутствие значительного внимания к своим «корням», к национальному происхождению. Это отражено даже в самих именах ефремовских героев: все имена состоят из двух частей, но ни первая, ни вторая не являются фамилиями. Имена даются родителями произвольно, хотя при этом, как у Дар Ветра или Мвен Маса, они могут отражать отдалённое по времени национальное происхождение героев (но не их непосредственно семейные связи, о которых говорится очень мало).

Подчёркнуто русский герой романа «Лезвие бритвы» Иван Гирин (в котором заметен облик самого автора) через две тысячи лет передаёт свои черты представителю будущего человечества – Дар Ветру. Однако о нём мы читаем следующее: «У Дар Ветра тоже прежде была длинная родословная, теперь уже ненужная. Изучение предков заменено прямым анализом строения наследственного механизма». То есть исследование жизни всех представителей ушедших поколений, в чём состояла одна из главных идей Н. Фёдорова, здесь прямо объявляется ненужным.

В этом противоречии отражено противоречивое отношение к национальному вопросу советской идеологии как таковой. С одной стороны, этническая самобытность рассматривалась как положительное явление, поощрялось развитие культуры всех, даже самых малочисленных, народов СССР. С другой – в будущем предполагалась ликвидация национальных различий и слияние человечества в единое целое (по Маяковскому, «в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем»). Обычным было обращение к образам великих предков – но в то же время культивировалось представление о линейном прогрессе и заведомом превосходстве настоящего и будущего над прошлым.

Это противоречие не находило приемлемого разрешения, и подобная недиалектичность вела к отрицательным последствиям для всей советской идеологии. Хотя оно могло разрешиться, если бы в СССР было использовано наследие русских космистов.

«Космисты, – пишет А.Г. Гачева в книге «Русский космизм в идеях и лицах», – призывали к осознанию общих, всепланетарных задач рода людского. И в то же время сознание этих задач соединялось в них с уважением к каждому, большому и малому народу, с пониманием ценности национального, которое не противоречит универсальному, но является необходимым условием его полноты. Они были убеждены: всечеловеческое единство не должно стирать цветущего многообразия наций, народов, культур – каждая из них неповторима, каждая вносит свой вклад в строительство ноосферы».

Как существующие локальные цивилизации нашего мира (западноевропейская, ближневосточная, русско-евразийская и т.д.) формируются на основе отдельных этносов, не отрицая их, а органически включая в свой состав, так и единое человечество формируется на основе этих цивилизаций с сохранением их своеобразия. Как впоследствии – если принять ефремовскую картину мира – из отдельных «человечеств» создаётся «Великое кольцо»: разумеется, также с сохранением своеобразия каждого из них.

Таким образом, в «ефремовском человечестве» сохраняется внутреннее противоречие между двумя тенденциями: если воспользоваться терминологией Н.Ф. Фёдорова, к обществу «блудных сынов» и к «восстановлению родства». Для его героев характерна неукоренённость, они легко могут в любой момент перебраться из одной точки Земли куда-нибудь на другой континент, они говорят на одном языке. Хотя при этом, как уже говорилось, не лишены полностью национальных признаков.

В романах Ефремова о будущем часто упоминается принадлежность человека к той или иной расе. Мвен Мас назван «африканцем»: «черты лица и тёмно-коричневый цвет гладкой блестящей кожи указывали на его происхождение от негритянских предков». Родословная Дар Ветра «шла от русского народа». Упоминаются также палеонтолог Ляо Лан – «китаец по происхождению», Миико Эйгоро – японка. Как видим, национальное происхождение часто отражено и в именах персонажей.

Однако – домыслим за писателя – сохранение расовых признаков на протяжении более чем двух тысяч лет (и при упомянутом образе жизни) возможно лишь в том случае, если такая цель ставится сознательно, то есть этническая самобытность воспринимается как положительное явление. Иначе полное слияние и «усреднение» было бы просто неизбежным: оно ведь уже идёт полным ходом, например, в США и Латинской Америке.

Впрочем, и сам Н. Фёдоров однажды обмолвился, что необходимы межнациональные и межрасовые браки – для того, чтобы все будущие потомки были потомками всех умерших предков одновременно, что спаяло бы человечество в единую семью не только метафорически, но и в буквальном смысле слова. Однако это, помимо других негативных последствий «усреднённости», чревато утратой потомками образа своих предков, который они несут в своём внешнем облике (как и в своём имени). А значит, может дать и прямо противоположный эффект – отрыв от любых корней и забвение предков (как, к примеру, на Тормансе).

Заглавная героиня романа «Таис Афинская» в одном из эпизодов вычисляет, что решающая битва сил добра и зла у Армагеддона произойдёт «через двадцать три с половиной века после года её рождения», то есть примерно в 2000 году. Едва ли это случайная цифра. Впрочем, возможно, что Ефремов имел в виду не будущее для него событие, а уже прошедшее к моменту написания романа – Великую Отечественную войну. Но тогда к чему эта оговорка «с половиной»?

Более вероятно, что он предполагал именно Третью мировую войну, которая должна была разразиться в ближайшем будущем. С другой стороны, и эта война едва ли должна была быть последней, потому что отбытие с Земли звездолёта с будущими невольными основателями цивилизации планеты Торманс относится к существенно более отдалённому времени. А оно связано именно с войнами и прочими неурядицами на Земле.

Среди них – и экологические проблемы, связанные, в частности, с массовой автомобилизацией Эры Разобщённого Мира (то есть нашей эпохи), которая кажется нелепой героям Ефремова: «Тогда почему-то строили очень много машин, способных перевозить на своих мягких сиденьях лишь нескольких людей. …такие машины являлись вопиющей бессмыслицей. Сотнями тысяч они крутились по улицам городов и дорогам, перевозя взад и вперёд людей, почему-то работавших вдали от своего жилья и каждый день торопившихся попасть на работу и вернуться обратно. Эти машины были опасны в управлении, убили огромное количество людей, сожгли сотни миллиардов тонн драгоценных органических веществ, накопленных в геологическом прошлом планеты, отравив атмосферу углекислотой».

Автомобилизация – лишь одно из проявлений стихийности развития. Как писал известный физик и эколог А.П. Федотов (1926-2010): «любая космическая цивилизация, земная или внеземная, оставленная на стихийное, неуправляемое развитие, растрачивает свою творческую энергию на бессмысленную борьбу внутри общества за планетное господство и материальное богатство… и погибает на ранней стадии своего развития». С этим согласны и герои Ефремова.

Правда, человек «ефремовского будущего» так и не победил главного врага – смерть – и даже не поставил для себя практической задачи окончательной победы. Исследования проблемы продления жизни упоминаются в «Туманности Андромеды» (хотя и описываются несколько загадочно: «эти древние структуры – когда-то очаги старения и болезней – стали поддаваться энергетической очистке – химическому и лучевому промыванию и волновой встряске стареющего организма»).

Но продолжительность жизни человека ЭВК и ЭВР составляет лишь около 200 лет, а у звездолётчиков и вообще «настоящих работников» (то есть, возникает вопрос, часть людей даже на таком высоком уровне развития таковыми не является?) она «из-за сильнейших нервных напряжений» вдвое короче. О чём они, впрочем, не сожалеют: «Зато интересно!». Кроме того, упоминается, что «исчезла изнурительная, тлеющая старость».

Но в таком случае не совсем понятны непосредственные причины сохраняющейся смертности. Во всяком случае, Ефремов признаёт её неизбежность, и в этом его противоречие основателю русского космизма Н.Ф. Фёдорову и его ученику К.Э. Циолковскому. Зато, вероятно, его мысль следует Вернадскому, который из одного из важнейших своих постулатов – о постоянстве общего количества живого вещества – делал вывод, «что неизбежна смерть, раз есть рост».

Однако поэтический монолог Мвена Маса в «Туманности Андромеды» напрямую перекликается с идеями Фёдорова и его последователей (например, В.Н. Муравьёва – автора книги «Овладение временем»): «Разве миллиарды безвестных костяков в безвестных могилах не взывали к нам, не требовали и не укоряли? Мне видятся миллиарды прошедших человеческих жизней, у которых, как песок между пальцев, мгновенно утекла молодость, красота и радости жизни, – они требуют раскрыть великую загадку времени, вступить в борьбу с ним! Победа над пространством и есть победа над временем…»

Овладения временем в «ефремовскую эру» ещё не произошло, не совершилось и освобождения человечества от необходимости питания, достижения автотрофности. По Вернадскому, автотрофные организмы – это те, что «берут все нужные им для жизни химические элементы в современной биосфере из окружающей их косной материи и не требуют для построения своего тела готовых органических соединений другого организма». Об этом писал и Н. Фёдоров, в представлении которого питание «полноорганного организма» человека будущего должно представлять собой «сознательно-творческий процесс обращения человеком элементарных, космических веществ в минеральные, потом растительные и, наконец, живые ткани».

«Ефремовский человек» не достиг автотрофности, о которой говорили русские космисты, он лишь на подступах к этому этапу своего развития. В «Часе Быка» упоминаются «научные открытия в производстве синтетической пищи, минуя посредство организмов высшего порядка».

В «Туманности Андромеды» даётся описание отдалённой планеты в созвездии Тукана, информацию о которой получают земляне. «Может быть, – размышляет Дар Ветер, – их цивилизация шла больше за счёт развития самого человека, его духовного и физиологического могущества, и меньше за счёт техники? Наша культура долго оставалась насквозь технической и только с приходом коммунистического общества окончательно встала на путь совершенствования самого человека, а не только его машин, домов, еды и развлечений».

В земном обществе будущего, описанном в романах Ефремова, уже преодолено разделение труда между людьми, каждый обладает многими профессиями и может менять сферу деятельности по своему усмотрению. Более того: «В эпоху Великого Кольца считалось неполезным держать людей подолгу на одной и той же работе. Притуплялось самое драгоценное – творческое вдохновение, и только после большого перерыва можно было вернуться к старому занятию».

Поэтому в «Часе Быка» землян на Тормансе удивляют спортивные состязания, где выступают «тщательно отобранные люди, посвятившие всё своё время упорной и тупой тренировке», и выступления столь же узко специализированных артистов-«звёзд», вызывающие ажиотаж у «слабых физически и духовно» тормансиан. В данном случае Торманс продолжает «традиции» современного нам общества.

При этом Ефремов подчёркивает, что «специализированность» стала приметой именно ЭРМ (Эры разобщённого мира), когда люди стали «ничего не значащими придатками узких и мелких своих профессий». До того, в традиционном обществе (в подлинном понимании этого слова, а не в представлении некоторых современных «традиционалистов») землянин «был довольно разносторонне развитой личностью – он мог своими руками построить жилище или корабль, знал, как обращаться с конём и повозкой, и, как правило, всегда был готов с мечом в руках сражаться в рядах войска».

В обществе индейцев хопи или жителей древнего Чатал-Гююка в Малой Азии Ефремов видит признаки, близкие к коммунистическим, которые вели «к высокой интеллигентности и психической силе». В рассказе «Путями старых мастеров» им воссозданы образы людей, являющихся носителями знания и глубинной культуры старого русского Урала. Таким образом, он далёк от высокомерного отношения к «архаике», третирования её как «дикости», и видит корни подлинного прогресса именно в опоре на историю.

В «ефремовской эре» осуществлена одна из главных идей Н.Ф. Фёдорова и русских космистов – регуляция природы. Полярные ледяные шапки растоплены, наиболее благоприятный для жизни субтропический пояс стал вдвое шире, пустыни превращены в цветущие сады. Земледелие сосредоточено в тропической зоне, умеренные же широты используются для животноводства. Погодные явления стали более управляемыми, прекратились ураганы. Более того, в соответствии с проектами даже не Фёдорова, а Ш. Фурье «сделаны искусственные солнца, “подвешенные” над полярными областями».

Природа в человеке приходит к сознанию самой себя и управлению собой – вот одна из основных идей космизма. И Ефремов пишет: «Огромной длительности процесс эволюции пока не смог ни избавить мир от страдания, ни нащупать верную дорогу к счастью. Если этого не сделает мыслящее существо, то океан страдания будет плескаться на планете до полной гибели всего живого от космических причин» («Час Быка»).

Различные «эры», на которые Ефремов разделил будущую человеческую историю, можно представить как стадии развития ноосферы или стадии «созревания» человека. Человек «Эры встретившихся рук» (ЭВР) – это, если воспользоваться фёдоровской терминологией, человек «совершеннолетний», преодолевший такой этап своего развития, как борьба с себе подобными. Враг для него – лишь «косная неживая материя» (впрочем, по Фёдорову, «враг временный, но друг – вечный»).

Павел ПЕТУХОВ