Сатирические произведения этого удивительного человека и писателя давно встали в один ряд с творениями Аристофана, Рабле, Сервантеса, Свифта, Вольтера, Шарля де Костера, Анатоля Франса, Бернарда Шоу, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Зощенко, Ильфа и Петрова. И если представить на условных весах всемирно известные «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» и россыпь небольших рассказов Ярослава Гашека, стосорокалетний юбилей со дня рождения которого приходится на 30 апреля текущего года, то их перевес по сравнению со многими томами широко и малоизвестной мировой беллетристики будет столь явным и очевидным, что и обсуждать сей факт станет как-то совсем уж неловко.

Не пристало, говорят, выпячивать вещи откровенно гениальные, а то, что всё написанное этим писателем с трудной, можно даже сказать трагичной, судьбой являлось именно таковым, ни у кого из настоящих ценителей литературы никогда не вызывало каких-либо сомнений. Нет их и не может быть в принципе и в наше непростое время, переживаемое ныне Россией. Увы, подзабыли у нас этого потрясающего сатирика-правдолюбца, не устававшего обличать пороки современного ему общества, художника-мистификатора, солдата, большевика, убеждённого противника мировой империалистической войны. Её страшную, разрушительную сущность он постиг до мельчайших подробностей и не преминул рассказать об этом в своих замечательных, неустаревающих произведениях.

«За свою короткую жизнь (Ярослав Гашек не дожил и до сорока лет) этот «праздный гуляка» успел сделать больше, чем иные писатели за восемьдесят лет, — писала в одной из своих статей Мариэтта Шагинян. — Гашек оставил чешскому народу несколько сот рассказов, почти каждый из которых может войти в хрестоматию; несколько пьес, сверкающих остроумием; газетные статьи, ещё полностью не собранные; и, наконец, «Швейка» — бессмертную книгу, по своей художественной силе и вечно живой народности достойную, на мой взгляд, стать в одном ряду с творениями античной литературы, пережившими тысячелетия, такими, как «Облака» Аристофана или романы о «Золотом осле» Апулея и Лукиана. Эту книгу — неисчерпаемый источник простого человеческого наслаждения для миллионов читателей — он писал с великой тщательностью и глубочайшей творческой серьёзностью. Каждый рассказ, каждую главу он проверял на живых слушателях из народа, читая их вслух, жадно впитывая каждое замечание, наблюдая каждую реакцию.

Если прибавить к этому, что Гашек провёл на войне, империалистической и гражданской, пять лет своей сознательной жизни, <…> то перед нами встанет рабочий человек Гашек, очень много потрудившийся за свою короткую жизнь».

Да, Гашек в действительности был чрезвычайно работоспособным, бойким, решительным литератором. Причём здесь в первую очередь следует отметить не само количество рассказов, памфлетов, фельетонов, статей, зарисовок, оставленных им человечеству в наследие, помимо его романа о бравом солдате Швейке, а то, что всё им написанное было сродни гениальным импровизациям, позволявшим писателю удачно обнаруживать абсурдное и комичное в самом повседневном образе жизни, который он вёл, по крайней мере до определённого времени, нескучно, живо, артистично.

Не случайно, конечно, современники, а позже многочисленные исследователи творчества писателя в один голос говорили о том, что Гашек являлся бесподобным, не знавшим себе равных импровизатором и мистификатором. За маской неунывающего завсегдатая кабачков и добровольного шута скрывался редкий дар всепроникающего, беспощадно-трезвого и бескомпромиссного видения мира, со всеми его капиталистическими уродствами, становившимися мишенями сатирического творчества, рождавшегося буквально на ходу в тех самых кабачках и других публичных местах, которые он посещал до того часа, как стал вольноопределяющимся 91-го Чешско-Будей-овицкого пехотного полка.

Причём важно отметить и то, что писательской профессии Гашек, в общем-то, серьёзного значения не придавал. Писал же он легко и быстро, где угодно и когда угодно. Но лучшее из им созданного подолгу обдумывалось, вынашивалось, выверялось на слушателе, обрабатывалось в шутовских проделках и мистификациях, бывших для него чем-то столь естественным и обыденным, без чего жизнь свою он и не представлял.

Самой же значительной, удачной и надолго запомнившейся мистификацией Гашека, вне всякого сомнения, стала созданная им пародийная Партия умеренного прогресса в рамках законности, возникшая из дружеской застольной компании и к 1911 году обретшая все формальные признаки политической организации.

Разумеется, здравый смысл такую политическую популистскую структуру, имевшую, между прочим, манифест, собственный гимн, выдвинувшую своего кандидата в имперский парламент и проводившую предвыборную кампанию, решительно и бесповоротно отвергал. Но для нас в первую очередь любопытно то, что написанная Гашеком в 1911—1912 годах «Политическая и социальная история Партии умеренного прогресса в рамках законности», оказалась острым политическим памфлетом, который, дабы не вызвать на себя гнев властей предержащих, побоялся публиковать даже искушённый чешский издатель, преследовавший, казалось бы, лишь откровенную коммерческую выгоду.

Ирония и сарказм в этом известном произведении прослеживаются практически в каждой строке. Вот, к примеру, описание Гашеком методов политической агитации: «Каждому такому политическому оратору следует помнить, что опухоли лечатся коларской водой; когда после пощёчины отечёт лицо, то отёк исчезнет, если натирать его смесью хлороформа с оливковым маслом, добавив немного камфорного спирта. Это средство отлично парализует действие новых политических лозунгов и ораторских приёмов. Раны, нанесённые арапником, не надо тереть, — полезно накладывать на них холодный компресс. Что же касается разбитых голов, то вам залатают их в любой хирургической клинике, ибо с ростом количества политических партий наблюдается заметный прогресс в хирургии.

Если вам как оратору плюнут в глаза, не вытирайте их рукою, рукавом или платком: можете получить воспаление роговицы. Здесь вам поможет тёплая вода. Если же политический противник выбьет вам зуб, не приходите в отчаяние: святой Екатерине политические противники выбили все зубы, и она стала святою. Но поскольку в наши дни церковь такими святыми, как вы, не интересуется, спокойно отправляйтесь к врачу, и он вставит вам новый зуб. Если ваши слушатели на собрании оторвут вам ухо, подберите его и, не стремясь закончить речь, скорее бегите к ближайшему врачу, чтобы он пришил вам его. А если вам оторвут голову, не поднимайте её, в политике она не нужна…»

Высмеивая саму избирательную систему Австро-Венгерской империи, в «Манифесте Партии умеренного прогресса в рамках закона, изданном к последним выборам» Гашек писал о программных целях этой так называемой партии:

«Граждане чехи!

Памятуя, что закон охраняет каждого человека от насилия, мы вверили нашу программу охранительным крылам закона, а так как все законы с течением времени претерпевают у нас изменения — то есть идут рука об руку с умеренным прогрессом, — то сей умеренный прогресс стал центром нашей программы. Ибо совершенно немыслимо, чтобы младенец превратился во взрослого мужчину каким-то насильственным способом, — он может стать им лишь путём естественного развития, вырастая день за днём, год за годом».

Как можно сегодня оценивать такие программные речи и те особенности ведения предвыборной кампании, о которых писал Гашек более ста десяти лет назад? Будучи в то время известным юмористом, редактором, имевшим, кстати, уникальный опыт торговли собаками, а также участником шумных политических демонстраций и буффонад, Гашек как лидер этой абсурдной партии заседания руководящего комитета проводил по вечерам в пражском трактире «Коровник». Без сомнения, всю эту деятельность он воспринимал не иначе как возможность свободно пародировать и выступать с зажигательными речами, проделывая к тому же всё то, что полагалось делать кандидату в депутаты.

Успеху тех сатирических партийных выступлений Гашека способствовало, конечно же, то, что он создал для себя надёжную защитную маску «гуляки праздного», трактирного завсегдатая, клоуна, конферансье из кабаре, позволявшую ему скрывать своё истинное лицо как от полицейских, так и от мещан. Сбрасывал же он её, когда выступал перед простым народом, рабочими, бастующими трамвайщиками. Тогда Гашек становился самим собой и не уставал обличать существующий ненавистный ему габсбургский монархический строй со всеми его мерзостями и откровенным мракобесием.

Вообще же, сатирический смысл в содержании деятельности всей этой партийной буффонады просматривался уже в самом названии этой партии некоего «умеренного прогресса», не боровшейся за коренное переустройство общества, а лишь высмеивавшей и разоблачавшей пороки буржуазной демократии с её многопартийной системой и социальной демагогией, пустословием и несбыточными обещаниями, дававшимися политическими авантюристами налево и направо, только бы заполучить голоса доверчивых граждан, в большинстве своём не разбиравшихся в политических хитросплетениях тех лет.

Прямых параллелей с политическим устройством Чехии того времени нам, естественно, проводить не стоит. Но то, что родимые пятна социального естества буржуазных Чехии более чем столетней давности и современной России схожи, думается, очевидно. Как не вызывает сомнений и тот факт, что избирательная система в буржуазном государстве не может быть честной и объективной, что называется, по определению.

Отголоски той бурной деятельности по высмеиванию политических основ австро-венгерской монархии настигнут Гашека в 1918 году в Самаре, в то время когда он в революционной России вступил уже в ряды партии большевиков.

Тогда легионер Р. Медек, работавший с ним в редакции легионерской газеты «Чехословане», прочитал его статью «К чешскому войску. Зачем ехать во Францию?». В ней Гашек разоблачал закулисные махинации русского отделения Чехословацкого национального совета («Одбочки»), стремившегося любым путём оградить чехословацкий корпус от влияния революционных идей Октября, и призывал солдат корпуса остаться в России, тем самым помочь молодой Республике Советов, несущей свободу всему миру, и чехословакам в том числе. Медек обрушился на него с грубой бранью в газете «Ческословенски деник». Намекая на партию умеренного прогресса, он заявлял, что «Одбочка» не даст Гашеку корпус для поддержки новой «юмористической» партии и что его переход к большевикам следует расценивать как «новый маскарад». Как видно, первые статьи Гашека, вышедшие в то бурное время в газете «Прукопник» («Пионер»), издаваемой им совместно с чехословацкими коммунистами, задели главарей корпуса за живое.

Вступление в РКП(б) для Гашека никаким маскарадом или представлением не являлось. Это решение было продуманным. К нему он шёл долго, раз за разом взвешивая и анализируя все те политические события в России, не всегда ему во всём понятные, которые пришлось наблюдать с конца сентября 1915 года, когда он добровольно сдался в плен.

Более полугода находился Гашек в лагерях военнопленных и ничего не писал. Весной 1916 года, находясь в Тоцком лагере под Бузулуком, Гашек вступает в Чехословацкий легион, сформированный в России из военнопленных и эмигрантов, и, числясь писарем Первого добровольческого полка, агитирует соотечественников выступать с оружием в руках против монархии Габсбургов. И открытую борьбу с ней, теперь уже не боясь цензуры, он ведёт на страницах газеты «Чехослован», издававшейся в Киеве.

Произведения того времени, такие как «Дело угнетённых», «Рассказ о гарантиях», «Судьба пана Гурта», «Карл был в Праге», были наполнены откровенной критикой солдат-австрофилов и подчинены одной цели, заключавшейся в национальном сопротивлении, а также в идейном и организационном укреплении формировавшегося чехословацкого войска.

Годы, проведённые в России, сыграли в судьбе Гашека огромную, можно сказать — переломную, рубежную, определяющую роль. Не сразу, а постепенно он приходит к осознанию того, что подлинное освобождение трудящимся и его родине могут принести только социалистическая революция и диктатура пролетариата. Посему решительно и порывает он свои отношения с руководством легиона, заявив ему о своём добровольном выходе из его рядов. Затем, уже в Москве, он встречается со Свердловым, а 12 марта 1918 года слушает выступление Ленина, произведшее на него сильное впечатление. Так, собственно, вполне осознанно, многое переосмыслив в жизни, Гашек и приходит к большевикам, разглядев в них большущую созидательную силу, способную кардинально видоизменить всю огромную Россию и дать свободу и независимость его маленькой родной Чехии, в которую он стремился обязательно вернуться.

После того как в мае 1918 года вспыхнет чехословацкий мятеж, спровоцированный контрреволюционным офицерством по указке Антанты, Гашек, являвшийся тогда политическим комиссаром сформированной при его активном участии чехословацкой красноармейской роты, будет в числе защитников Самары. А с октября 1918 года он находился на ответственной партийной, политической и административной работе в политотделе Пятой армии Восточного фронта, вместе с которой совершит путь от Бугульмы до Иркутска.

Служба Гашека в Красной Армии и работа в красноармейской печати ускорили его идейно-политическое развитие, тесно переплетавшееся с художническим. Став журналистом-интернационалистом, в основном публиковавшимся в газете «Наш путь», он целиком посвящает своё творчество задачам революции и пишет боевые агитационные статьи и фельетоны, призывающие красноармейцев смело громить врага. И, что принципиально важно, Гашек-политработник и Гашек-журналист и литератор были тогда неразрывны и шли в одном боевом строю. Писал же он в то время преимущественно по-русски, на «русскую» и международные темы, писал много, также коротко, содержательно, боевито, сатирично и увлекательно.

Первое своё произведение, написанное на русском языке, — «Дневник уфимского буржуа», Гашек опубликовал в «Нашем пути». Небольшой этот занимательный фельетон, вышедший из-под пера писателя более ста лет назад и разоблачавший врагов Советской власти, и сегодня читается бодро, с неподдельным интересом, так как всё написанное в нём правдиво отображало события тех напряжённых революционных лет, имевших для нашей страны, ка к известно, огромное значение.

«…Вступила в Уфу освободительница нас, буржуев и капиталистов, — народная армия императора Колчака I, самодержавного царя всесибирского, омского, тобольского, томского и челябинского, — писал Гашек в этом фельетоне. — С гордостью теперь говорю: «Я буржуй!» Пришла свобода для всех нас, богачей, а для этой

рабочей и крестьянской дряни кандалы, ссылка, Сибирь, верёвка и расстрел. <…>

Сегодня я благоговейно молился в храме с другими купцами и буржуями о благе нашем и счастии. Как нам свободно теперь дышится! На улицах опять стоят городовые, никто не смеет взять ничего на учёт. На своих квартирантов я прибавил по 100 рублей в месяц за комнату. Живёт у меня самая пролетарская сволочь. Я им теперь покажу! Сегодня был с доносом у полицмейстера на портного Самуила, жида беженца, который прежде всего говорил, когда здесь были большевики: «Свет, воздух, свобода!» Я очень рад, что его арестовали и расстреляли. «Свет, воздух, свобода!» Да здравствует крепостное право! Да здравствует император Колчак I!.. <…>

Настоящая весна для нас, буржуев, после большевистской зимы. Все улицы украшены яркими золотыми погонами. Везде слышно: «Ваше благородие, ваше высокоблагородие, ваше превосходительство». Если солдат не отдаёт честь и не становится во фронт, бьют его, мерзавца, по морде. Ясно видно, что без рабства жить невозможно и что должен быть порядок. Сегодня объявлен указ, которым отобрана земля у крестьян и отдана помещикам и дворянству. Крестьянин и рабочий будет лишён всех прав и не смеет уходить от тех владельцев, на чьей земле он сидит или работает. Для пролетарской сволочи отменены все свободы. Каждый рабочий должен ежедневно являться в полицию.

Нам представлена полная власть над рабочими. Указом царя Колчака I введено телесное наказание, закование в кандалы и ссылка в Сибирь. Я говорил с некоторыми фабрикантами. Они будут ходатайствовать перед Колчаком о разрешении им продавать рабочих по своему усмотрению».

Показывая всё бесчеловечное, аморальное, эгоистичное, хамское нутро таких вот русских буржуа, Гашек, не жалевший чёрной краски, рисовал не только объективные их картинки-снимки, а и то жалкое состояние, в котором они пребывали, предчувствуя приход красноармейцев, безжалостно боровшихся с врагами Советской власти.

Потому и завершает Гашек этот фельетон весьма определённо, чётко обозначая «перспективу», ждавшую всех этих ненасытных, выжимавших из народа последние соки буржуа, рано начавших радоваться успешному продвижению Колчака и его разношёрстного воинства: «Сегодня расстреляна в тюрьме третья партия политических заключённых. Разогнаны все профессиональные союзы. Да здравствует император Колчак I!..

Говорят, что большевики во что бы то ни стало возьмут Уфу обратно. Господи, что будет, что будет… Говорят, что отрезали уже от Верхнеуральска путь на Златоуст, деваться некуда.

Проклятая авантюра Колчака…»

Ярослав Гашек — сын скромного пражского учителя, в тринадцать лет лишившийся отца, рано бросивший гимназию, служивший потом «мальчиком» в москательной лавке и на гроши матери-белошвейки окончивший коммерческое училище, отказавшийся от карьеры банковского чиновника. Он много путешествовал, скорее даже бродяжничал по Словакии, Венгрии, Румынии, Балканам, Польше, России, Австро-Венгрии, Германии и Швейцарии. Был редактором, торговал собаками и создал пародийную партию, а после прошёл через горнило мировой и Гражданской войны. Непревзойдённый сатирик-мистификатор, писатель и журналист, он, гениальный Гашек, в мировой литературе займёт подобающее его уникальному таланту достойное место, прежде всего благодаря созданию образа бравого солдата Швейка, с годами ставшего известным всему миру, по достоинству оценившему бессмертный гашековский роман, давным-давно переживший самого автора.

«Похождения бравого солдата Швейка» — роман в значительной степени автобиографический, к тому же вобравший в себя весь жизненный и творческий опыт автора. Он стал, по сути, не просто главным произведением писателя, а его серьёзной попыткой осмысления всего жизненного уклада народа, оформленной в большое полотно, наглядно раскрывавшее конкретную историческую эпоху, активным участником и свидетелем которой и был Ярослав Гашек, личность во всех отношениях неординарная.

Чем же примечателен этот роман о вроде как придурковатом солдате Швейке, дополнившем галерею таких подлинно народных персонажей, как Иванушка-дурачок и его чешский собрат глупый Гонза, Ходжа Насреддин и Гансвурст, Санчо Панса и Тиль Уленшпигель?

Наверное, в первую очередь своей народностью, так как Гашек представит в нём множество народных персонажей, способных рассуждать, острить и смеяться. Да и сам Швейк выступает в качестве этакого простодушно-наивного, но глубоко человечного и проницательного народного увальня, щедро наделённого юмором и не лишённого некоторой хитрости, не преследующей, однако, никакой корысти. Идиотом он воспринимается только в глазах начальства. На самом же деле он вполне разумный, но очень ироничный человек. И ирония его, по существу, носит эпический характер. Потому и иронизирует он не только словесно, а и всем своим поведением. Тем самым вскрывая не только нелепость распоряжений, которые он неукоснительно исполнял, но и самих общественно-политических устоев, эти распоряжения рождавших. А уж в таком положении ему приходилось не только энергично действовать, но и размышлять. Причём размышления эти носили у него достаточно большой размах, позволивший ему стать настоящим народным героем, человеком, призванным защищать человечность в бесчеловечном мире и разум в неразумной действительности.

Как сам Гашек понимал своего Швейка и относился к нему? Он красноречиво и лаконично обозначил это уже в небольшом предисловии к роману, ставшем своего рода зачином истории о бравом солдате, прервавшейся смертью тяжелобольного писателя сто лет назад, 3 января 1923 года.

«Великой эпохе нужны великие люди, — писал Гашек. — Но на свете существуют и непризнанные, скромные герои, не завоевавшие себе славы Наполеона. История ничего не говорит о них. Но при внимательном анализе их слава затмила бы даже славу Александра Македонского. В наше время вы можете встретить на пражских улицах бедно одетого человека, который и сам не подозревает, каково его значение в истории новой, великой эпохи. Он скромно идёт своей дорогой, ни к кому не пристаёт, и к нему не пристают журналисты с просьбой об интервью. Если бы вы спросили, как его фамилия, он ответил бы просто и скромно: «Швейк».

И действительно, этот тихий, скромный человек в поношенной одежде — тот самый бравый солдат Швейк, отважный герой, имя которого ещё во времена Австро-Венгрии не сходило с уст всех граждан Чешского королевства и слава которого не померкнет и в республике.

Я искренне люблю бравого солдата Швейка и, представляя вниманию читателей его похождения во время мировой войны, уверен, что все будут симпатизировать этому непризнанному герою. Он не поджёг храма богини в Эфесе, как это сделал глупец Герострат, для того чтобы попасть в газеты и школьные хрестоматии.

И этого вполне достаточно».

Швейк, бесспорно, был героем своего времени. Таким его и задумывал Гашек. Оттого и предстаёт он перед нами патриотично настроенным, жизнерадостным, неунывающим, способным безропотно выносить притеснения и оскорбления, защищаясь таким образом от более серьёзных неприятностей, и вместе с тем разыгрывать покорность и наивность. И в то же время, он, по всей видимости, искренне презирает своих притеснителей, как презирает и всю обширную социальную скверну, широко показанную в романе и ранее высмеянную Гашеком в произведениях малых форм.

Бороться в одиночку со всей военной системой Швейку трудно. Но он не унывает, а точечно наносит ей определённый вред, создавая путаницу в её деятельности. Как, скажите, иначе можно расценивать такие его поступки, как беспорядок, который он внёс в железнодорожное движение, что позволило на ходу тормозом остановить воинский поезд, или оставленная на складе книга, необходимая для шифровки? А разве не внёс Швейк сумятицу и неразбериху, переодевшись в русскую военную форму?

Что и говорить, Швейк занимался саботажем, бывшим в годы мировой войны единственным доступным средством борьбы. Борьбы с военщиной и тупыми, бессердечными, чопорными командирами, против которых он и настраивал солдат, ведя последовательную антиавстрийскую и антимилитаристскую пропаганду.

Но наиболее точно и глубоко социальную сущность Швейка как удивительной личности, выходца из народа, имевшего устоявшееся мировоззрение и готового его отстаивать, раскрыл Юлиус Фучик.

«Швейк, — писал он, — это типическое изображение простого чешского человека, который не имеет большого политического опыта и не прошёл через просвещающую школу фабрики, но у которого «в крови» сознание, что «всё гнило в Датском королевстве» и что «долго так продолжаться не может». Швейковщина — это прежде всего личная самооборона против безумия империализма, но вскоре эта оборона превращается в наступление. Своей пародией на исполнительность и своим народным остроумием Швейк действует разлагающе на с трудом поддерживаемый мистический авторитет реакционной власти: он, как червь, подтачивает реакционный строй и весьма активно — хотя и не всегда абсолютно сознательно — помогает разрушать то, что было воздвигнуто на фундаменте угнетения и бесправия. Эволюция Швейка, напоминающая эволюцию Гашека, подводит его вплотную к полной политической сознательности, и прямо чувствуешь, как в нужный момент он поймёт всю серьёзность положения, хотя и не перестанет балагурить, а когда дойдёт до настоящего дела, будет решительно и самоотверженно сражаться».

История солдата Швейка, увы, осталась незавершённой. То есть о главных, решающих его сражениях читатели так и не узнали. Они, думается, лишь представлялись Гашеку, жившему после возвращения из России с осени 1921 года в небольшом чешском городке Липницы. Он изредка наведывался в Прагу, заметно угасая, так как серьёзная болезнь взялась за него основательно, а врачей он привык, с присущей ему фонтанирующей иронией, только легкомысленно игнорировать.

Ярослав Гашек, долгие годы посредством сатиры критиковавший и бичевавший буржуазную политическую систему и существовавшие в стране порядки, бюрократию, католическую церковь, правосудие, казённую школу и фальшивую благотворительность, а также с воинствующей непримиримостью высмеивавший эгоизм, лицемерие, жадность, подлость, самодовольную ограниченность правящих классов, с популярностью и славой сталкивался не единожды.

Первая слава пришла к нему в необычном обличье короля пражской богемы, нарушителя общественного спокойствия, непревзойдённого импровизатора, умевшего веселить и объединявшего вокруг себя немалое число людей. Потому-то создав потешно-пародийную партию, Гашек замечал:

«…Смешно писать о самом себе, преувеличивая, поэтому, когда надо похвалить себя, я употребляю самые скромные выражения; однако я решительно придерживаюсь того мнения, что скромность украшает мужчину, а настоящий мужчина не нуждается в приукрашивании, следовательно, мы не должны быть скромными чрезмерно. Отбросим наконец всякую сентиментальность, из-за которой нас прозвали «голубиным народом», и станем настоящими мужчинами. Признаемся открыто, без ложного стыда в своих чудесных качествах! Как прекрасно, что я смело могу сказать: «Сударь, я — гений!» В то время как неуместно скромный человек сказал бы: «Сударь, я — осёл».

Другая, уже более зрелая слава сопутствовала Гашеку-солдату, коммунисту, политбойцу, комиссару-интернационалисту, активному участнику чешского национально-освободительного движения и Гражданской войны в России. Именно в те трудные годы он прошёл революционную школу и приобрёл коммунистическую закалку, помноженную на практический опыт работы в массах, полученный при выполнении им многочисленных заданий партийных органов и военного командования.

Последнюю славу Гашеку, что и неудивительно, принёс роман о бравом солдате Швейке, в котором-то во всю мощь и раскрылся его блестящий талант писателя-сатирика и журналиста, обогащённый уникальными знаниями и опытом бойца-легионера и красного комиссара. Этот-то выдающийся роман о судьбе маленького человека, всеми доступными средствами борющегося против бесчеловечного абсолютизма и оголтелого милитаризма, позволил «периферийному», хотя и известному у себя на родине литератору стать в действительности всемирно известным писателем, сатира которого и до сих пор остаётся неподражаемой.

Земная жизнь великого писателя завершилась до обидного рано, в преддверии сорокалетия… Но столетие, прошедшее с того январского дня, когда он переступил порог вечности, убедительно подтверждает: Ярослав Гашек и его потрясающий, никогда неунывающий Швейк — бессмертны, как бессмертны само естественное стремление к справедливости и вечная борьба со злом во имя человека и человечности, тех главных ценностных ориентиров, на которых и зиждется жизнь на нашей, хочется верить — прекрасной, земле.