С малых  лет и до сих пор живу  под очарованием емких и коротких рассказов Бориса Житкова. И возраст, и время восторга моего тут к ним — не стерло.

И не просто  живу под неувядаемым восхищением ими.  Но и сам пробую на его лад ладить свои рассказы о том, что я видел.

В ту пору, когда  инженеры душ человеческих, токуя на чаепитиях и сходках во славу беззаветной любви к правде жизни в самых ее запредельных и горних высотах, и перемежая все это похвалами в адрес друг друга, пишут с придыханием  фентези — пытаюсь, всматриваясь  в россыпи простодушия жизни, фиксировать ее неброские, на многое не претендующии детали, помня разом о формате доступности рассказанного.

ИЗ ЖИТЕЙСКИХ РАССКАЗОВ ПЕТРА КУЧЕМАСОВА

РУССКАЯ ФАМИЛИЯ

Есть в круге моей родни, — рассказывает он мне, — семья, с более чем русской, по каким азимутам ни глянь, ни возьми, с фамилией — Сидоровы.

Которые приехали на Алтай еще в конце позапрошлого теперь уже века из Симбирской губернии.

Приехали, прижились тут и пустили широко и разлаписто корни.

Дескать, живи и процветай на новых вольных нивах род Сидоровых.

И где затем дерево их семейное пошло ветками вширь.

Тогда  детей в каждой семье было больше,  чем в нынешней квартире на каждого члена семьи телевизоров.

Глава семьи — Петр Сидоров.

У которого было пять сыновей и дочь.

Отметим сразу — ребята все были мастеровые, рукодельные.

Кузнецы. Плотники…

До всего — хваткие.

Про судьбу их всех сагу о Форсайтах можно писать. Но я сагу писать не буду. И «Вечный зов» по подобию Анатолия Иванова тоже писать не стану. Ибо издать такие объемистые книги у меня просто-напросто никаких моих сбережений не хватить. А задарма их тоже кто издавать станет?

Хотя фактура тут такая, талант есть — пиши то и другое разом. Материала и на то и на другое хватит с избытком.

Что до меня, то я здесь предельно коротко излагаю  историю этой династии.

Что до дочери Насти, то мы ее тут сразу же, в самом начале рассказа, из продолжателей рода выбраковываем.

А перейдя к делу, пойдем по сыновьям — в порядке очередности.

Так вот, как там дело-то пошло затем с ветвями кроны этого дерева?

У старшего Александра Петровича было пять девок.

А коли так, то  на этом как видим дело с продолжением рода на первом сыне и привяло.

А у следующего сына, Сергея Петровича —  тоже было три девки.

Что до среднего сына  Федора, жившего рядом с нами, то у него были и сын и дочь, а вот с внуками, продолжателями фамилии дело не пошло. По нулям вышло.

У  следующего — Леньки, Алексея, (тот жил за линией  — район разделен пополам железнодорожной линией на две части, и потому в обиходе такое всегда деление в разговоре присутствует) были и сыновья и дочь, но по внукам  вышел до обидного тоже – ах, ах! — и не в обиду всем прочим и внучкам и внукам будет сказано, тот же самый результат.

А вот у последнего — Дмитрия  было  сразу аж три сына.

Ликуй история!

Но тут генеология их семьи повернулась к истории самым неожиданным образом.

У среднего, в плане продолжения фамилии — две девки.

У старшего и сын и дочь — но с продолжателями рода тоже дело не пошло. Внучки-лапоньки есть, а вот с внуками, чтобы далее несли  фамилию — тоже незадача.

И никому тут не пожалуешься.

Только у среднего – Анатолия — два сына.

Правда, у младшего — не будем вдаваться тут в детали, тоже тут нули.

А вот у старшего, ну наконец-то, слава Богу! — два продолжателя династии.

Ликуй держава!

Но вот чем интересна концовка этой истории.

Ради чего собственно этот разговор и рассказывается

Уехал тот жить, как это водилось в начале 90-х, в Германию.

Там прижился. Все, чин-чином — натурализовался.

Как-то приезжал он в гости на родину малую, и я с ним разговаривал о его тамошнем житье-бытье.

Жизнью тот доволен.  Проблем с языком — нет.

Князь он там, правда, невелик. Работает шофером на большегрузе.

Но кусок хлеба стабильно есть.

И фамилия у него теперь — немецкая.

«Подошел начальник, под локоток меня по дружески берет и говорит мне — это его рассказ, — Пора бы говорит, друг, в Германии-то у нас сколько лет ты уже прожил? — и фамилию на нашу менять?»

«Ну и какая у тебя она теперь? — спрашиваю его.

 «Саак! — отвечает, — Саак по-русски — переводится как  сидор, мешок».

Живет он с семьей под Бременом.

В  бывшем городке английских оккупационных войск.

…

Так вот задача тут мне на размышление. События последних лет многих  нас русских раскидали по белому свету. В том числе и с такими вот метаморфозами.

Сидоров —  это Саак.

А как по-немецки,  скажем,  будут звучать фамилии: Абросимов, Новиков, Петров, Баранов, Никаноров, Немцов, Графов…

Тех мужиков, живших на  улице нашего канувшего теперь в небытие поселка, рядом в котором, рядом с кладбищем  на  ветреном полотне с ковыльного косогора, силами тех, кто еще помнит корни свои и откуда он пошел в большой мир, поставлен пятнадцатиметровый крест.

Как знак толи покаяния, воздаяния то ли… А может быть сразу разом и того и другого…

Это к вопросу о том, что такое национальная идея, и  как ее при всяком удобном случае тут на месте, нет, не там, в заоблачных горних высях, нужно теперь понимать.