«Книга Памяти» Жабинковского района Брестской области Республики Беларусь хранит имена жён и детей пограничников, партийных и советских работников, приехавших туда накануне Великой Отечественной войны. Многие из них погибли в результате гитлеровской карательной операции «Треугольник», которая проводилась в сентябре — октябре 1942 года в Брестском, Жабинковском, Кобринском и Малоритском районах Брестской области и унесла жизни 44837 мирных советских граждан. Профессор, доктор технических наук, бывший проректор Краснодарского политехнического института Владимир Борисович Андрейчев бережно листает эту книгу. Среди «восточников» (так их тогда называли), расстрелянных в октябре 1942 года в западно-белорусском местечке Жабинка, значатся его мать Евгения Андреевна Андрейчева, двухлетняя сестрёнка и… он сам, окончивший к тому времени второй класс.

— Сколько же вы жили «расстрелянным», Владимир Борисович? — спрашиваю у него.

— Да, почитай, 60 лет…

«Год сорок первый, начало июня…»

Лето 1941 года для Вовки Андрейчева обещало стать необычайно увлекательным: они с мамой и младшей сестрой Нелей отправились из Подмосковья к папе в Брест-Литовск. Вовкин отец — политрук запаса Борис Григорьевич Андрейчев — был выдающимся мостостроителем и очередное своё детище возводил теперь на реке Буг, у самой западной границы Советского Союза. У Вовки от перспектив такой поездки захватывало дух: новый город, Брестская крепость, пограничники с собаками!.. Будет о чём рассказать школьным дружкам, когда они после каникул встретятся в 3-м классе.

Брест-Литовск к моменту приезда туда Андрейчевых был небольшим и весьма своеобразным городом. Бледный польский аскетизм соседствовал в нём со здоровым советским румянцем.

4 сентября 1939 года входящий в состав Польши Брест-над-Бугом (так он тогда назывался) захватили немецко-фашистские оккупанты. 17 сентября гитлеровцы без особых усилий заняли Брестскую крепость. Но уже 22 сентября город был передан 29-й танковой бригаде Красной Армии — согласно Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом (пакту Молотова — Риббентропа). Брест включили в СССР как центр Брестской области Белорусской ССР.

Новая жизнь города требовала проверенных человеческих кадров. Вовкину маму сразу назначили заведующей одного из местных магазинов. Сам же Вовка днями пропадал в Брестской крепости. На её территории жили командирские семьи с детьми. К Ромке Левину даже его харьковские дедушка с бабушкой приехали. Мальчишки-сорванцы носились по крепости, дружили с молодыми пограничниками и вместе с ними норовили попасть на местную танцплощадку.

«Рио-Рита», «Рио-Рита»,

вертится фокстрот,

На площадке танцевальной

сорок первый год…»

(Г. Шпаликов).

Вспоминает Владимир Борисович Андрейчев:

— Ранним утром 22 июня 1941 года я проснулся из-за какого-то отдалённого грома. Выбежал на крыльцо, а там — отец. «Что это, пап?» «Гроза, сынок, иди спи…».

Я возвратился в дом, но уснуть уже не смог. Натянул свою любимую «матроску», снова выскочил к отцу и увидел командира, бегущего с двумя красноармейцами. На папин вопрос, что случилось, он крикнул: «Война, товарищ замполит!»

Отец быстро оделся и отбыл в своё подразделение. Появились фашистские самолёты — мне казалось, что они закрыли всё предрассветное небо Брест-Литовска. Мама сдёрнула с кровати детское одеяльце, подхватила на руки мою маленькую сестру и мы бросились в растущую неподалёку рожь. Хлеба в то лето выдались такие высокие, что у скачущего полем всадника была видна только шляпа. Многие женщины с детьми тоже пытались укрыться во ржи.

Землю сотрясали взрывы. Неподалёку строчил наш крупнокалиберный пулемёт — пограничники вели бой с фашистами. Потом пулемёт смолк, наступила тишина. Рожь неожиданно раздвинулась и перед нами возник немец — высокий, в голубой рубашке с закатанными рукавами и автоматом на шее. Указывая на меня с сестрой, он спросил у мамы по-польски: «То твое дзеци?» Мама польского не знала, поэтому молчала. «Хенде хох!» — резко скомандовал фашист. Я закрыл голову руками. «Советы?» Мама кивнула, уточнив, что её муж — строитель. Немец приказал нам убираться домой.

Мы возвратились в дом, соседи-поляки потребовали у мамы отдать им ключи от магазина. Пока она с ними разговаривала, я выбрался на улицу и побежал к реке Мухавец. В том месте, где она впадает в Буг, окопались несколько наших бойцов с пулемётом «максим». Я взял каску и начал таскать им с Мухавца воду для охлаждения пулемёта. Вскоре последний тяжелораненый пулемётчик прохрипел мне: «Жми на гашетку, хлопец…». Но тут снова разорвался снаряд и меня присыпало землёй. Когда очнулся — никто уже не стрелял, и я помчался к маме.

Окружённая гитлеровцами Брестская крепость держала героическую оборону. Пограничники сформировали сводную группу, которую возглавил капитан Зубачёв. Его заместитель комиссар Фомин 24 июня издал приказ об организованном боевом противостоянии оккупантам. 30 июня 1941 года немцы расстреляли полкового комиссара Ефима Фомина у Холмских ворот Брестской крепости. Тогда я ещё не понимал, что в свои неполные 10 лет стал свидетелем величайшего подвига советских пограничников. Но с тех пор всё в своей жизни измеряю высотой духа защитников Брестской крепости.

«Мама, бежим!»

Семья Андрейчевых жила в Шпановичах — предместье Брест-Литовска. Дом стоял на сваях и был барачного типа — с общим коридором. После 22 июня в одной из комнат пряталась еврейская семья, а в другой лежал раненый лейтенант-пограничник. Вовка отдал ему для перевязок мамину ночную рубашку, носил в обе комнаты еду и воду.

К лейтенанту каждый день прибегал его пёс — вокруг бегало много пограничных собак. Однажды раненый назвал своего пса по кличке и приказал ему уходить. Пёс больше не появлялся, а пограничника забрали немцы — кто-то его выдал…

На следующий день к Андрейчевым подъехал на повозке незнакомый белорус (вероятно, местный подпольщик) и сказал, что они должны покинуть город. Мужчина перевёз их в село Хмелево, что в 25 километрах от Брест-Литовска. Там они стали жить у многодетной крестьянки Арины Козырко. Вовка пас деревенских овец, а мама, как потом оказалось, помогала партизанам.

В 1942 году немцы расстреляли евреев из Жабинковского гетто и стали свозить туда из окрестных сёл семьи «восточников». Так Евгения Андреевна, Вовка и Неля оказались в местечке Жабинка.

Вспоминает Владимир Борисович Андрейчев:

— Я хорошо помню тот осенний день, когда нам сказали, что всех обитателей Жабинковского гетто будут вывозить в Германию. Нас собрали во дворе местной школы и разделили на группы по 20 человек. Первые группы стали увозить, а мы стояли в самом конце очереди. Учительница-армянка с умершим ночью младенцем подошла к немецкому офицеру. Сказала, что хочет похоронить своего ребёнка. Немец без слов ударил её ногой в живот. И я тогда понял: ни в какую Германию нас увозить не будут, а просто-напросто расстреляют. Гитлеровцы считали женщин и детей обречёнными, поэтому охраняли чисто символически. Мимо проезжали на подводах белорусские крестьяне — возили на спиртзавод картошку. Я предложил маме попроситься на подводу и уехать из этого страшного места. Но мама молча гладила меня по голове…

Уже сгустились осенние сумерки, когда немцы вызвали нашу группу и повезли на лесной хутор. Там проходила линия обороны Красной Армии и от неё остался глубокий противотанковый ров, в который фашисты сбрасывали расстрелянных женщин и детей.

Палачи приказали нам снять одежду. «Мама, бежим!» — отчаянно прошептал я. Но мама находилась в каком-то оцепенении. Тогда я схватил её за руку и потащил в темнеющий рядом лес. Вслед ударили автоматные очереди, я почувствовал острую боль в ноге. И всё равно продолжал бежать вместе с мамой, прижимавшей к себе маленькую Нелю. Мы бежали, не разбирая дороги, пока я не свалился на землю. Мама перевязала мне рану на ноге, мы кое-как замаскировались и уснули.

Утром вышли к просёлочной дороге с надеждой, что нас подвезут в Хмелево. Мама решила возвращаться к Арине Козырко. Показалась подвода, я поковылял к вознице и по-белорусски спросил, куда он едет. Тот недобро осклабился: «Садитесь, садитесь, «советы», я вас обратно в Жабинку отвезу!» Мы испугались и бросились в чащу леса, но возница, к счастью, уехал.

Арина Козырко:

— Ярыно, шо ты робыш? Тоби мало, шо сына закатовали? Комуняк насобырала — тэбэ повисять и их повисять!

— Ты ужэ усё зробыл, ты в мэнэ сына забрал. А жинку з малымы детьми я нэ выгоню!

Так Арина Козырко, приютившая у себя сбежавшую из-под расстрела семью Андрейчевых, разговаривала с местным старостой. Гитлеровцы замучили старшего сына Арины — Василька. Мать им гордилась — паренёк имел пытливый ум и золотые руки. Перед самой войной смастерил себе деревянный велосипед. Вася Козырко, один из первых комсомольцев села Хмелево, заведовал до оккупации местной избой-читальней.

Понятно, что с началом войны такой юноша не мог сидеть сложа руки. Он сразу же организовал ребят и стал с ними собирать оружие для партизанской борьбы.

Хлопцы смазывали вечером найденные автоматы, когда в окно Арины Козырко заглянули полицаи и схватили Василька. Фашисты пытали его две недели, а затем, почерневшего от побоев, повесили.

Комсомолец Василий Козырко вошёл в когорту белорусских героев Великой Отечественной войны.

Не желая подставлять под удар Арину, Евгения Андрейчева вместе с детьми ушла в другую деревню.

Их приютила знакомая — поселила в хлеву на сеновале и делилась продуктами. Но против «восточников» неожиданно восстала сестра хозяйки — угрожала, что сдаст их немцам. А потом заболела маленькая Неля — ночи в октябре стояли холодные, и девочка начала кашлять. Деваться было некуда — Андрейчевы возвратились к Арине Козырко, где прожили до июля 1944 года.

Непокорённый

— Вот таким мне запомнилось начало войны. После возвращения в Хмелево мы сотрудничали с местными партизанами, но это уже другая история, — говорит мне Владимир Борисович.

В октябре ему исполнится 90 лет. На праздничном кителе едва помещаются награды, которые Владимир Андрейчев получил за служение своей Родине и человечеству. Почётный строитель России, заслуженный строитель нефтегазовой отрасли, он был первым президентом ассоциации «Кубаньнефтегазстрой», на счету которой такие известные проекты, как «Голубой поток», «Сахалин-2» и другие. Награждён отечественными и международными орденами и медалями, среди которых сверкает яркими красками массивный орден королевы Великобритании, вручённый ему в 2005 году в Оксфорде. Но самой дорогой своей наградой Владимир Борисович считает небольшую серую медаль с надписью «Непокорённые» и датами — 1941—1945, которой самых юных антифашистов награждают за верность Родине — Союзу Советских Социалистических Республик.

— Свидетельство малолетнего узника фашистских концлагерей я получил только в 70 лет, — рассказывает Владимир Андрейчев. — Представитель Жабинковского райисполкома, вручивший мне их «Книгу Памяти», сказал, что теперь из неё нужно вычеркнуть троих человек: меня, мою сестру и нашу маму.

Роман Левин, с которым Владимир Борисович до сих пор поддерживает связь, стал единственным выжившим узником Жабинковского еврейского гетто. Двенадцатилетнего Ромку, сына капитана госбезопасности из Брестской крепости, спасла полька Флория Будишевская. Гестаповцы затравили Флорию овчарками, но светлый образ этой отважной женщины возродился в стихах талантливого харьковского поэта Романа Левина.

Владимир Андрейчев живёт сегодня в Краснодаре, окружённый любовью своих родных и уважением горожан. Он состоялся как счастливый муж, отец двоих детей, имеет 5 внуков и 7 правнуков. Сестры Нели, к сожалению, нет на свете. Но в Норильске есть младший брат Валерий, родившийся уже после войны. Да ещё соседняя улица носит имя Героя Советского Союза Петра Гаврилова. Защитник Брестской крепости майор Гаврилов для Андрейчева тоже родной человек. Владимир Борисович рассказывает о нём и других героях-пограничниках ученикам местных школ. Просит у директора класс, где учатся самые большие непоседы, становится у доски и… превращается в Вовку Андрейчева — мальчишку, сумевшего обогнать войну. Непоседы слушают его так, что тишина в классе кажется звенящей. А он больше всего на свете хочет, чтобы у его маленьких слушателей никогда не было своих Жабинок.