1992 год, Новодевичье кладбище, похороны знаменитой писательницы, лауреата Госпремии Зои Воскресенской. Неожиданно строй скорбящих родственников и литераторов разрезает колонна людей в штатском. «Кто это?» – разносится тревожный шепот. «Мы хороним известную писательницу…» — обращается к пришедшим распорядитель похорон. «А мы хороним советскую разведчицу полковника Рыбкину…»
О том, что автор детских книг, сценарист фильмов о Ленине четверть века проработала в советской разведке, знали единицы. Рассекретил ее глава КГБ Владимир Крючков, назвав Зою Ивановну особо ценным сотрудником, произошло это незадолго до ее смерти…
А я прекрасно помню, как на уроках внеклассного чтения мы, не подозревающие ни о чем «таком» дети, изучали книги Зои Воскресенской. Много лет спустя журналистская судьба подарила встречу с сыном разведчицы Алексеем Рыбкиным (его уже, к сожалению, нет в живых). На основе наших с ним бесед и попытаюсь создать портрет неординарной женщины.
В ритме вальса
1941 год. Москва, бал в германском посольстве. Солисты балета Берлинской оперы, танцовщики Большого театра… Даже среди этих осанистых, нарядных людей выделяется красивая молодая дама в вечернем платье. Высокая, хорошо сложенная, сероглазая, с копной вьющихся волос, точеным носиком и бровями вразлет… «Мадам Ярцева», представляющая Всесоюзное общество культурных связей с заграницей, производит настоящий фурор. Она вальсирует с немецким послом графом Фридрихом фон Шуленбургом. Он что-то шепчет ей на ухо, она, запрокинув голову, звонко смеется, демонстрируя изумительные белые зубы. Кружась в танце, пара передвигается через анфиладу комнат. Зоркий глаз женщины отмечает квадратные пятна на стенах – следы от висевших еще недавно картин, а где-то в конце анфилады – груду чемоданов…
Несколькими часами позже «мадам Ярцева» все в том же бархатном платье со шлейфом будет докладывать своему начальству на Лубянке: «Германское посольство готовится к отъезду из Москвы, бал – для отвода глаз, желание продемонстрировать верность заключенному в 1939 году договору…» Это донесение станет одним из многих, кои отечественная разведка передавала лично Сталину с аналитическими выкладками о неотвратимости нападения Гитлера. Однако то, что произойдет 22 июня 1941 года, все равно для всех станет шоком…
Дама в бархатном платье – на тот момент сотрудник Первого (разведывательного) управления НКГБ СССР Зоя Ивановна Воскресенская – всю жизнь будет задаваться вопросом, почему этим донесениям Сталин тогда не поверил, бросил на стол отчет разведки: «Это блеф…» Почему не поверил сведениям, добытым ею еще в середине 1940-го в ходе допроса бывшего царского штабс-капитана Александра Нелидова, сотрудничавшего с германской разведкой? По его словам, в одной из военных игр, рассчитанных фельдмаршалом Кейтелем, немцы предполагали занять Минск на пятый день после начала наступления… Тогда над признаниями Нелидова лишь посмеялись, хотя он карты-схемы рисовал. А ведь это и был план «Барбаросса», и Минск, как мы помним, был захвачен на шестой день войны… Почему, наконец, Сталин не поверил донесениям немецких антифашистов, взял под сомнения информацию британских источников, тревожные сообщения советских резидентур из центральных столиц Европы, которые она, Зоя, лично проверяла, обобщала и анализировала?
Сегодня, спустя 80 лет, уже можно ответить на этот вопрос. В конце 30-х – начале 40-х у руководителей Советского государства не было доверия к отечественной разведке: за плечами – тяжелые годы революции и Гражданской войны. Но доверие к разведчикам скоро восстановится – благодаря работе многих людей, чья жизнь и сегодня под грифом «секретно»…
Руки прачки, манеры аристократки
Быть участником мировой истории, творить ее своими руками – о таком можно только мечтать. Но об этом дочь помощника начальника железнодорожной станции Узловая (в Тульской области) Зоя даже не смела в свои 13 лет грезить. Счастливое детство – с книгами, которые читала запоем, с драмкружком – внезапно кончилось: отец умер, мама с тремя детьми уехала в Смоленск, мыкались то по родственникам, то по съемным квартирам. На жизнь зарабатывала, обстирывая людей и моя полы в Гострансе. Зоя помогала во всем. Холодная вода повредила руки девочки. Повзрослев, она научится, когда это нужно, прятать их под перчатками, ее легко будут принимать за аристократку, но это будет потом…
Как, откуда взялись в этой девочке, не успевшей даже получить нормальное образование (школа да курсы), манеры, способность к аналитике, острая реакция, умение находить «ключики» к очень разным людям? Природная одаренность, пытливость, жизнелюбие (недаром имя Зоя – от слова «жизнь»), желание быть нужной, полезной? Да. Но и «героическое» время, щедрое на рождение самородков. Все окружение Зои Ивановны – как на подбор – происхождения самого простого, а высоты, достигнутые в жизни, трудно переоценить.
Вот как о начале пути своей мамы рассказывал Алексей Рыбкин:
– В 1921 году в Смоленске 14–летняя Зоя встретила старого товарища отца, он и устроил ее сначала в библиотеку, потом – в батальон войск ВЧК. А через некоторое время ей дали в руки оружие и сказали, что теперь она – боец частей особого назначения и должна делать мировую революцию. Зоя поняла наказ буквально: собрала узелок и пошла пешком в… Германию – делать революцию. Ее, правда, вернули домой с полпути, но отвага и преданность юного бойца произвели должное впечатление, и вскоре Зою назначили политруком колонии для малолетних правонарушителей…
Любая другая женщина насмерть испугалась бы юных уголовников, а мама вместе с ними курила и в шишки играла. Что такое шишки? Это когда слова наоборот произносят. Сколько я ни пытался научиться этой игре – не получалось, а мама до 80 лет шпарила на этом «языке»…
В 1928 году партия командировала Зою Ивановну на Лубянку, где и началась подготовка в профессиональные разведчики. Спецшкол, разведывательных академий в ту пору еще не было, первые заведения появились лишь в 1936 году – а мама тогда уже вовсю работала в Финляндии. Кто ее обучал навыкам разведчика? Старые большевики, имевшие за плечами опыт подполья, революционной деятельности, Гражданской войны. Своим «крестным отцом» она называла Ивана Андреевича Чичаева… Вскоре Зоя Ивановна отбыла выполнять свое первое задание в Китай. Работала в резидентуре под прикрытием сотрудника советского Нефтяного синдиката, а на самом деле заведовала секретно–шифровальным отделом, обеспечивала оперативную связь, участвовала в вербовке белогвардейцев. Результаты китайской командировки были существенны: во–первых, моя мама познакомилась со многими видными разведчиками, и это положило начало большой дружбе, длившейся всю жизнь. Во-вторых, после Китая профессиональный статус Зои Ивановны вырос – ее посылали теперь работать исключительно в Европу.
…К тому времени Зоя уже успела обзавестись семьей, на руках у нее был маленький сын. Вышла замуж за комсомольского работника Владимира Казутина в 17, в 19 родила, а еще через пару лет развелась. У меня в руках страницы из архивов Службы внешней разведки: анкета Зои Ивановны 1938 г., в которой ее мелким, убористым почерком написано: «связи с ним не поддерживаю, никакой материальной помощи не получаю» – и словно слышен раздраженный голос обиженной женщины. Муж, уехав в Москву по работе, завел себе там интрижку, Зоя не простила…
– Мой старший брат Володя родился в 1926 году, у нас с ним 18 лет разницы в возрасте, его уже нет с нами, – рассказывал Алексей Рыбкин. – Про отца Володи мама не любила вспоминать. Знаю только, что познакомились они в Смоленске. Вероятно, это было комсомольскопионерское увлечение. Когда Зоя Ивановна получила задание ехать в Китай, с ней отправились только бабушка и Володя. Тем же составом они впоследствии жили и в Финляндии. Владимир уже был постарше, бегал с ведром – грибы собирал. И смотрел по сторонам, нет ли чужих. Впитывал разведывательные навыки с младых ногтей, и, надо сказать, они ему пригодились: в дальнейшем брат стал выдающимся радиоинженером, служил в космической разведке…
Перед европейскими командировками Зою Ивановну отправили набираться соответствующего шарма в Прибалтику.
– Это была так называемая акклиматизация, которая проходила сначала в Риге, потом в Вене и Берлине. Мама изучала языки: немецкий, шведский, финский, английский. Набиралась европейских манер… В Латвии даже «разжилась» титулом баронессы. Почему-то никто из иностранных разведчиков не навел справок – откуда этот титул, из какого дворянского рода эта мадам. Видимо, Зоя Ивановна так чисто и профессионально работала, что ее действия не вызывали никаких вопросов. Много лет спустя к маме приезжал журналист – швед по национальности, живший в Финляндии. Он мечтал издать книжку о Воскресенской в стране, где она работала наиболее активно. Он показал маме интересные документы – данные наружного наблюдения тех лет. Согласно им, «мадам Ярцева» не вызывала никаких подозрений у финских спецслужб.
Кстати, та книга так и не была издана. Помимо всего прочего шведа интересовало много специфических вопросов о том, какой ценой советские женщины–разведчики добывали информацию. Естественно, мама не стала рассказывать пикантных историй, на которые он так рассчитывал…
Русская Мата Хари или железная леди?
И все-таки как обойти щепетильную тему красивой женщины в разведке? Ты молода, а вокруг много блестящих мужчин – военные, дипломаты…
Читаю рассекреченную анкету Зои Ивановны: «В 1934 г. в Ленинграде несколько месяцев находилась в интимной связи с оперуполномоченным Е. М. Левитом». В 1938-м его арестуют, и Зое придется доложить начальству о своем скоротечном романе с «врагом народа» – сдержанно, без оценочных суждений.
Вот еще штрих.
В начале 1944 года Зоя готовилась к возвращению в Москву после плодотворной работы в Швеции. Прибыла смена, предстояла сдача дел новому резиденту, передача агентов. Один из них, «Карл», не пожелал продолжать сотрудничество. Резидент долго и безуспешно пытался наладить с ним связь, а потом написал в Центр: «Карл» просто влюблен в Зою, этим объясняется его отказ работать со мной, – и, чтобы не было недомолвок, добавил: влюблен платонически.
Такие истории в жизни обаятельной Зои случались не раз.
Однажды у нее завязался прелюбопытный разговор с советским послом в Швеции Александрой Коллонтай о философии «стакана воды». Яркая представительница поколения первых революционеров, сметающих все религиозные и «буржуазные» условности, Коллонтай считала, что удовлетворить сексуальную потребность – что выпить стакан воды. Зоя с ней была категорически не согласна: «Мне важна любовь». Коллонтай была ярой противницей браков и пытала Зою: «Ну зачем вам все время нужно быть замужем, если вы любите и любимы?!» Зоя отвечала просто: «Мне важно приходить домой, видеть в прихожей на вешалке шинель и понимать, что это шинель моего мужа…»
Признаюсь, я затрагивала в разговоре с сыном Зои Ивановны тему поручений Центра по очаровыванию ценных источников информации.
– Однажды Зоя Ивановна получила задание стать любовницей прогермански настроенного швейцарского генерала, который служил в Генштабе, – вспоминал Алексей Рыбкин. – С его помощью нужно было выведать намерения Германии в отношении Швейцарии и Франции. Мама ответила руководству: «Задание выполнять не буду, станете настаивать – застрелюсь…»
Она бы действительно застрелилась – все знали ее железный характер, поэтому, видимо, решили ценного сотрудника поберечь – задание отменили.
Зое Ивановне, наверное, просто повезло. Она довольно скоро стала начальником отдела и приказы отдавала уже сама. Но главное – в 1936 году она вышла замуж за моего отца Бориса Рыбкина…
Любовь и разлука
– Это был брак по большой любви. Правда, поначалу они друг другу жутко не понравились. Отец работал консулом, мама числилась руководителем советского представительства «Интуриста» в Хельсинки. На самом деле отец был резидентом в Финляндии (псевдоним «Кин»), а маму назначили ему в заместители («Ирина»). Она – женщина властная, а тут пришлось подчиняться человеку тоже довольно жесткому, они спорили по каждому поводу. В конце концов мама послала в Центр рапорт: не могу сработаться с шефом, просьба меня отозвать. Ей ответили: повремените, вникните в дело, присмотритесь друг к другу… Вот они и присмотрелись. Через полгода оба обратились в Москву с просьбой о вступлении в брак, и Центр шифровкой их благословил.
Апофеозом карьеры четы Рыбкиных стала совместная командировка в Швецию.
– Зоя Ивановна работала пресс–атташе советского посольства, отец – советником и резидентом,– рассказывал Алексей Рыбкин. – Родители наблюдали за германским военным транзитом, создавали агентурные группы, занимались антифашистской пропагандой, помогали советскому послу Александре Коллонтай проводить секретные переговоры о невтягивании Швеции в войну. Мама также сотрудничала со знаменитой «Красной капеллой». Неоспоримо, что во многом благодаря их работе Швеция до конца войны осталась нейтральной, а Финляндия в 1944 году вышла из гитлеровской коалиции.
Сколько всего Рыбкиным пришлось пережить! Через все прошли, все вынесли. Война закончилась, казалось бы, вон оно, счастье, спокойствие – живи да живи. В 1947 году им разрешили отпуск — в Карловы Вары. Это было запоздалое свадебное путешествие: Борис каждый день преподносил жене букеты цветов, объяснялся в любви, беря в свидетели памятник Петру I, оставлял нежные записочки – под подушкой, в карманах, сумочке. Они, шутя, подсчитывали, сколько лет еще будут страстными любовниками… Беда пришла откуда не ждали.
– Неожиданно отца срочно отозвали в Прагу, он уехал, сделав маме прощальный подарок – флакончик духов, – рассказывает Алексей Рыбкин. – Больше они не виделись. Что произошло? Можно только гадать, маме сказали, что погиб в автокатастрофе. Незадолго до отпуска отец написал маме письмо: «В Европе я встретил одного старого приятеля, от которого можно ждать неприятностей»… Когда стали распутывать эту ниточку, возникло такое подозрение: в 1945 году на Ялтинской конференции отец обеспечивал связь между спецслужбами СССР, Англии и Америки. В составе американской делегации отец вдруг опознал человека, который имел русские корни и был сыном известного террориста. Отец доложил об этом, человека отстранили от присутствия на конференции – ведь речь шла о безопасности Сталина, Черчилля и Рузвельта! Отца за бдительность наградили, но когда он погиб в Праге, многие связали эту смерть именно с тем человеком.
Спустя годы выяснилась еще одна странная деталь. Мой старший брат Владимир как-то поехал в командировку в Крым. А надо сказать, что папа его усыновил, дал свою фамилию и отчество. В Крыму брата обслуживал водитель, который тут же отреагировал на фамилию Рыбкин: «В 1947 году я был в командировке в Праге, – рассказал он, – там как раз наш офицер по фамилии Рыбкин погиб. Машина в кювете лежала, из нее вытащили два тела, в морг увезли. А в морге напарник вашего отца – майор Волков вдруг ожил, в сознание пришел…»
Этот Волков потом к Зое Ивановне в кабинет приходил, она, как увидела его, рухнула в обморок. Но и тогда мы не узнали всей правды. Зоя Ивановна ужасно тосковала.
После смерти мужа она продолжала писать ему письма! Долгое время пыталась заниматься расследованием обстоятельств смерти. Утверждала, что в гробу, отодвигая цветы от лица любимого, увидела под ухом след от пули… Коллеги считали, что она потеряла рассудок, начальство приказало ей прекратить расследование, она подчинилась.
– Это была любовь, какую сейчас и не встретишь, – рассказывал Алексей Рыбкин. – Я отца практически не помню. Мне три года было, когда он погиб. Естественно, на похороны меня не взяли, я ни о чем даже не догадывался. Отец умер накануне моего дня рождения. Помню, как к нам в дом приехали его товарищи и привезли целый чемодан игрушек – папа их в Праге для меня покупал… Мне тогда сказали, что папа задерживается в командировке. Я долго сидел на подоконнике, всматривался в каждую подъезжавшую машину – все ждал, когда же он приедет…
Я видел Зою Ивановну плачущей всего один раз. Мы с женой были в поездке в Париже и купили маме духи «Нюи де Пари», которые ей всегда дарил папа. Она, как увидела заветный флакончик, расплакалась. А ведь не плакала ни на похоронах мужа, ни сына Володи. Железная была женщина! Правда, и свою бабушку я только однажды видел плачущей – когда умер Сталин. Она – атеистка – в тот момент почему-то крестилась, плакала и приговаривала: «Что же теперь будет? Отец народов умер».
Жизнь после Сталина
В начале очерка я упомянула, что Сталин долге время не доверял донесениям разведчиков, многие, в том числе и Борис Рыбкин, подвергались различным проверкам. Но то, что стало происходить после смерти «вождя народов», не поддается никакой логике – начались репрессии, жертвами которых стали корифеи разведки. Наума Эйтингона сажают на 12 лет, Павла Судоплатова – на 15, и они отсидят свои сроки полностью!
– В 1953 году мама находилась в Германии: по заданию Берии она зондировала почву о возможном объединении Германии,– вспоминал Алексей Рыбкин. – И тут умирает Сталин, Берию арестовывают! Мама едва успела выкарабкаться из Германии – ее увез маршал Гречко, который был командующим оккупационными войсками. Не успела мама прийти в себя от этих передряг, как новый стресс: арестовывают Павла Судоплатова!
Мы дружили семьями, когда погиб мой отец, Павел Анатольевич сказал: «Отныне Алексей – мой сын». И с 1947 по 1953 год мы жили одной семьей – на даче. И тут вдруг почему-то именно в момент ареста Судоплатова маме предлагают стать руководящим партийным работником. Она ответила: пока не решится судьба Павла, в партком избираться не имеет права. Мама считала Павла Анатольевича – да и не только она! – кристально честным работником, талантливым руководителем, чудесным человеком. Когда ему дали срок, мама с группой старых товарищей – партизан, подпольщиков – стала писать письма на съезды партии, в Генеральную прокуратуру. Но… поддержка «врага народа» каралась строго. Вскоре мама была уволена с должности начальника отдела. Она просила дать ей любую работу. Предложили должность начальника спецотдела лагеря в Воркуте. По сути это была ссылка. Но она согласилась. Впрочем, с ней поступили еще гуманно: Зое Ивановне не хватало нескольких лет до пенсии – ей дали возможность доработать. А ведь могли уволить, оставив без пенсии, да еще с волчьим билетом – чтобы не везде на работу брали!
…В лагере Воскресенская, верная себе, развернула бурную деятельность – изучала дела зэков, добивалась пересмотра для тех, кто попал сюда без весомых причин. Зэки – а среди них были и уголовники, и политические заключенные – полюбили эту красивую, строгую, но справедливую женщину и однажды преподнесли ей фиалки – знали, что она обожает цветы. Только где они нашлись в таком климате?
Так и не сказала всей правды
В 1955-м Зоя Ивановна вышла в отставку. Помаявшись, решила заняться переводами. Тяжелая была работа, но она справлялась.
— А потом бабушка ей сказала: «Зоя, ты же такие красивые письма из командировок писала, у тебя хороший слог, вы с Борисом в Швеции, Финляндии столько материалов о Ленине насобирали… Почему бы тебе не начать писать книги?»
Зоя Ивановна написала сначала маленький рассказик, понесла его в «Детгиз». Его не приняли, она попробовала еще раз… И начался в ее жизни новый этап – литературный, для которого она выбрала свою девичью фамилию, такую говорящую – Воскресенская.
Она и здесь бралась за дело со свойственной ей одержимостью. По книге Зои Ивановны был снят «программный» фильм о Ленине «Сердце матери». Работа в кино ее увлекла. Правда, с режиссером Марком Донским они ругались страшно – он с норовом, но и у нее характер еще тот! Но результатами оба остались довольны.
Детские книжки Зои Воскресенской расходились миллионными тиражами. Но полноценных мемуаров о своей удивительной жизни она так и не написала.
– Когда все генералы, полковники вдруг стали писать свои воспоминания, причем издавая их за рубежом – чтобы отхватить куш, я спросил маму: «Ну а ты чего молчишь? Ты же у истоков таких операций стояла, таких людей знала! Что ты все о Ленине да о Дзержинском заладила писать?!» Ответ был такой: «Я давала подписку о неразглашении».
Она написала тонюсенькую книжку о себе «Теперь я могу сказать правду» – так я чуть ли не каждую страницу ездил согласовывать в КГБ.
Когда мама умерла, ко мне тотчас приехали сотрудники органов – изымать ее архивы, все думали, не оставила ли она чего сверхсекретного. Я тогда им сразу сказал: «Можете даже не проверять, мама была великий профессионал, все секреты она унесла с собой».
Прожившая долгие годы за границей, хорошо зарабатывавшая, привыкшая к внешнему лоску, она осталась кристально честным, немеркантильным человеком… Когда Борис Аркадьевич умер, в их дом приходили друзья, оставляли деньги – помощь вдове с маленьким ребенком. Подсчитала потом – 70 000! Через несколько дней случилась денежная реформа, и они превратились в 7000 – даже на памятник мужу не хватило, но эти потери по сравнению с гибелью любимого человека ничего для нее не значили.
Так же относилась к наградам и званиям. При всем сделанном для страны – осталась полковником.
– В то время женщине нереально было подняться выше, – вспоминал Алексей Рыбкин. – Ее дважды представляли к ордену Ленина, и дважды Берия вычеркивал ее из списков – наверное, считал, что для женщины это «чересчур». А мама даже не реагировала на это. Она была невероятно скромным человеком. У нас была дача в Переделкине (которую, кстати, отобрали после смерти мамы), а тут от Литфонда поступило предложение купить участок на Истре. Я, конечно, загорелся, а мама тут же меня отрезвила: «У советского человека не может быть двух дач!» Так же решительно она пресекала мои робкие просьбы поменять машину. У нас были «жигули», а мечтал я, конечно, о «Волге». Мама однажды решила положить моим мечтам конец: «Мне никаких «Волг» не надо, я на такси езжу». «А мне надо», – попробовал поспорить я. «А ты кто такой?» – поинтересовалась мама. «Твой сын». – «Вот именно. По Сеньке и шапка…»
«Если его реабилитируют, я покончу с собой»
Бытовые привычки порой характеризуют человека ярче, чем многолетние наблюдения за ним. Какой была наша героиня дома, в кругу семьи?
– В быту она была обычной мамой: иногда нежничала, иногда и подзатыльник могла дать. Обеды готовила в основном бабушка, и вкус этих котлет, сухариков с орехами и пирожков у меня до сих пор во рту. Мама старалась повторять за бабушкой, но у нее получалось не так вкусно. А личная жизнь… Она была женщиной! Любила красиво одеться. За ней постоянно увивались ухажеры, но замуж после отца она так и не вышла. Помню, однажды она вроде уже была близка к этому шагу, но ее ухажер вдруг заявил: «Вот поженимся, Алешку в Суворовское училище отправим…» Больше я этого человека не видел.
Выпить мама могла разве только 30 граммов коньяка. Правда, курила по три пачки в день. Но когда легла на операцию, врачи сказали: «Будете все время лежать!» Она возмутилась: «Как же я лежа курить буду?» «А вы бросайте», – ответили ей. И что вы думаете? Эта железная женщина, которая курила 30 лет подряд, бросила! И больше к сигаретам не прикасалась. Лично я так не могу…
Но настал момент, когда и она сломалась. Наступили перестроечные времена, страна, чьим интересам она посвятила всю жизнь, рушилась как карточный домик…
– Мне кажется, все, что происходило тогда, усугубило болезнь Зои Ивановны, – рассказывал Алексей Рыбкин. – Поначалу она еще кипятилась, спорила, доказывала, например, своей домработнице–демократке, что Ельцин страну до добра не доведет. А потом просто сломалась. Был такой момент, мама уже не вставала с постели. И тут в прессе стали раздувать миф о Троцком. Что он-де – настоящий революционер и было бы хорошо его реабилитировать. Мама тогда мне сказала: «Если его реабилитируют, я покончу с собой. Мы всю жизнь сражались против Троцкого, внедрялись в его организации, разрабатывали план по его ликвидации, потому что он был непримиримым врагом нашей родины, а теперь он, оказывается, герой?!»
Зоя Ивановна была человеком высоких принципов: жить в беспринципное время в беспринципной стране она уже не смогла. Сегодня нам трудно представить себе людей той закваски. Без преувеличений — от их усилий зависел мир на земле. Они отбрасывали все личное, верой и правдой служили Отечеству, ничего не требуя взамен, мыслили иными категориями, порой забывая о том, что они – просто люди.
