ПУШКА ДЛЯ РАЙОННОГО КРАЕВЕДЧЕСКОГО МУЗЕЯ
Василий Журавлев, симпатичный и улыбчивый односельчанин мой живет сегодня в Греции.
И не где либо, а в самих Афинах.
Понятное дело, как человек, трепетно относящийся к истории, я в одном из наших с ним первых разговоров тотчас же задал ему вопрос. Самый как бы важный и наиглавнейший для меня.
— А из окна твоего дома Акрополь-то виден?
— Виден! — гордо отвечает он мне
Что еще более подняло во мне градус интереса общению с ним.
Сегодня, правда, не диво, где кто живет.
У меня есть знакомые, внук которых живет на Реюньоне.
Вы знаете, что это такое Реюньон и с чем его едят?
А Греция — это все же вам не Реюньон, который расположен где-то там, на задворках Индийского океана, аж за Африкой в сторону Антарктиды.
Да, разбросала нынешняя жизнь русского человека так, что порой просто диву даешься. Эко ж, мол, дело-то какое!
Василий же в Грецию попал во время всем известных веселых и лихих 90-х.
…
До этого, по моде тех советских лет, он вместе с родителями переехал жить в теплый край, что было тогда в привычке тех лет, в теплую и благоуханную Алма-Ату. Да и там, наверное и сегодня бы жил, не случись как сами понимаете перестройки и всего того что ей потом феерически сопутствовало.
Уезжал, как он рассказывает, в самом начале 90-х. Не раньше-не позже — во время всех этих развеселых там, в Москве, в дни путча, событий.
Рассказывает с улыбкой, пережив перипетии тех лет:
— С Алма-Аты лечу, так получилось тогда у меня с самолетом, в Москве уже, что случилось известно… — а в нем чуть ли не все правительство тех лет, за спиной Козырев сидит с журналистами — переговариваются про то-се…
Прилетел в Москву, а там еще картинка краше — по Москве танки туда-сюда шнырят. Люди в военной амуниции туда-сюда бегают.
Как во время съемок впечатляющего исторического фильма.
…
Вот в эту самую пору, ни днем раньше, ни днем позже, уезжал он из родной из Алма-Аты в которой жил в Грецию.
…
А потом, рассказывает он, самолет взмыл в одночасье над суматохой московского дня в небо и час лету, и Эгейское море легло под ним пьяняще-голубым простором там внизу с россыпью островов.
И началась там, у моего односельчанина с этой поры новая жизнь.
Если меня кто, спросит — почему он переехал жить в Грецию? — отвечаю: у него жена гречанка.
Была бы, например, немка — тогда могла бы появиться в его биографии Германия.
А будь у жены корни в Бразилии — жить бы ему тогда в Бразилии.
И я бы тогда, при общении с ним, как человек до всего дотошный и любопытный, выспрашивал бы у него из первых рук латиноамериканскую экзотику.
Представьте себе — земляк живет в Рио. В том самом, который еще и де Жанейро. И я бы по «Одноклассникам», через видео, и денег никаких палить не надо, и не надо болтаться сутки над океаном, если бы я, подкопив пенсию, решил с женою туда слетать, чтобы все тамошние чудеса экватора лицезреть, выспрашивал бы его улыбчиво:
— Как там, Василий, — спрашивал бы я его — в Рио-то на последнем карнавале был? Как там у вас Крест на горе стоит?
О! — да уж про Бразилию я его знал бы, о чем спросить. Если бы он, случись, там оказался.
Как знаю, что спросить его и про Грецию.
Спрашиваю вот как-то: «Коринфский канал-то видел?»
Вот вы что-либо про Коринфский канал знаете? Слышали?
И он мне про него обо все дотошно рассказал, сполна утолив к этому каналу все мое любопытство.
…
В разговоре нашем помимо россыпи воспоминаний отыскались даже кое-какие родственные связи.
…
Хочу, однако, добавить, что живя там, связи с родиной он не теряет. Его осведомленность о жизни родного края просто покоряет.
Читает чаще, чем сам я, «Алтайскую правду», газету в которой я когда-то долгие работал. И нашу районку «Степную новь».
Кстати спрашиваю: в мятежной-то ныне Алма-Ате (это эпитет не мой, кто этого не знает — отсылаю тех к известному роману Дмитрия Фурманова, имя которого до недавних пор носила главная улица города) — ты кем там трудился?
— В типографии ЦК Компартии республики.
— О, говорю — дай пять! — тогда мы с тобой коллеги.
А я работал в редакции краевой газеты и тоже знаю всю типографскую кухню от А до Я. Еще той поры, когда в ней были линотипы. И заглавной фигурой производства в ней были цинкограф и метранпаж.
Тем для разговора у нас много.
Да хоть по тому же краеведению.
Не могу сказать, что я тут профессор.
Но историей родных мест всегда докучливо и въедчиво интересовался.
А что — у всякой местности есть своя история. И наша родная сторона тут — разве исключение?
И зашел разговор у нас про тот знаменитый некогда бой красных партизан с белыми в 19 году, о котором в массе своей теперь мало кто уже и знает.
По причине хотя бы все той же ныне вездесущей удаленки. В том числе и по времени.
Восполняя этот пробел — рассказываю эту историю тут вкратце.
В 1919 году Сибирь была охвачена партизанским восстанием.
И Алтайская губерния, до этого входившая в губернию Томскую, не была тому исключением.
В августе через наше село на соединение с партизанской армией Ефима Мамонтова двигались отступающие отряды зиминских партизан.
По их следам торопливо, не давая оторваться им, спешно шел след в след батальон егерей полковника Окунева.
(Об этом полковнике я вам истории еще расскажу — он этого достоин. После всего этого он еще успел храбро повоевать в Первой конной армии Буденного во время Польско-советской войны, командуя дивизией)
Это было хорошо обученное и вооруженное спецподразделение, в отличие от партизан, с личным составом в 1200 человек и двумя пушками полевой артиллерии, с пулеметами, в том числе с переносными английскими пулеметами «Виккерс», которые еще иногда можно увидеть в некоторых фильмах о Гражданской войне.
Партизаны — в массе своей жители Зиминской волости (Зимино — село за Алейском в сторону Барнаула), охваченной партизанским восстанием. Вызванного, прежде всего мобилизацией крестьянского населения в колчаковскую армию.
Батальон егерей в своем большинстве был скомплектован из новониколаевских гимназистов, стало быть — из новосибирских, который бросался тогда по всей Сибири во все, какие только тогда были, горячие точки событий.
Но зиминский отряд отступая шел борами со стороны линии, а батальон Окунева шел им на перехват с противоположной стороны бора, высадившись начальным пунктом своего движения с пароходов в Шелаболихе, прибывших туда из Барнаула.
Разметав все встречавшиеся на его пути плохо вооруженные партизанские отряды и разгромив в бою под Малыми Бутырками партизан и частью загнав их в озеро, отряд повернул на Боровское и изящным поворотом вышел затем около Урлапово в соприкосновение с отступающими зиминскими партизанами.
Началом этому бою было первоначальное столкновения разведчиков с обеих сторон в дубровке, что над Курьей.
А потом, одиннадцатом часу, грянул и сам бой на правом берегу Курьи.
Жестокий бой.
Но натиска превосходящих сил партизаны выдержать не могли.
Белые применили против партизан артиллерию, а затем, используя военнослужащих из местных жителей, в том числе — из Зеркал, знавших хорошо местность, зашли с пулеметами к партизанам в тыл.
И партизаны дрогнули.
Окопы, оставшиеся от этого боя можно разглядеть там до сих пор.
Потом во второй половине дня в три часа дня бой шел около Зеркал на Волчихе, Волчихинском логу, где засевшие в естественной на этот раз складке местности были снова смяты. И где опять, как и в первом случае, военнослужащие из местных, пройдя под обрывистым берегом, зашли им с пулеметами в тыл, и те, оставив на поле боя убитых бежали.
Еще раз повторяю — бой был жестокий.
18 человек партизан убито в нем, в этой его второй фазе.
Их потом собрали на поле боя, и в телегах, по трое провезли через Зеркалы и прихоронили в какой-то канаве при кладбище.
После окончания боя белые собрав стариков, баб, ребятишек — остальные были на пашне —страда на дворе! — рубили шашками пленным головы.
Потери белых в этом бою — офицер и трое солдат, были потом похоронены в центре села у церкви, былую роскошь которых до сих пор еще можно видеть в центре села.
Потери были и в первой фазе боя около Урлапово.
Трое мирных жителей Урлапово были убиты в этот день следующим образом. Они были мобилизованы партизанами на рытье окопов, и после завершения работ им захотелось, как ныне это водится при военно-исторических реконструкциях, столь ныне популярных, посмотреть на этот бой.
И они были разом наступающими убиты как партизаны.
Среди прочего, рассказывали старожилы, на той стороны Курьи у дороги, ведущей на Боровское, на взгорке некоторое время просматривалось пять захоронений с павшими в этом бою партизанами.
Вот какую краеведческую историю мы вспомнили Василием во время наших разговоров.
А весь это рассказ вышеприведенный я здесь к чему веду?
А в нашем селе около Канавы, так называется у нас некое подобие речушки, связывающей наше озеро с озером Зеркальским, при въезде в бор есть гиблое место, именуемое в просторечии Грязками.
Это неподалеку от тех мест, где Алексей Прохорович Гайков, учитель нашей школы и заядлый охотник, нашел древнюю стоянку поздней бронзы — раннего железа, а затем, помнится, сделал эту находку предметом интереса к истории, отослал знаменитому в нашем крае археологу Алексею Уманскому.
Места той стоянки назывались в разное время по-разному. Раньше это место называлось из-за необычности захоронений татарскими могилками. Мне несколько раз встречались в этих местах черепа со столь сильно скошенным лбом, что вызывало во мне удивление — а могут ли быть у людей такие черепа? И только впоследствии в краевом историческом музее я увидев реконструкцию подобного черепа из стоянки, не так уж и далеко располагавшейся от нашей, за той стороной линии, найденной в тогда Белоглазовом районе, сделанную знаменитым антропологом Михаилом Герасимовым и мог воочию представить, как выглядели в ту пору жившие в наших местах люди.
Андрей Телегин, наш нынешний знаменитый археолог и тоже уроженец наших мест, при разговоре с ним, называл эти места дюнами.
Там часто можно было найти наконечники стрел. Остатки костей. Той или иной сохранности керамику. Элементы конской сбруи. Приходилось встречать горшки с пеплом сожженных людей.
Что говорит о том, что захоронения здесь были по времени многослойные.
Что до пепла в горшках, то, как видим, мир от чего ушел — и к тому же вернулся.
Теперь же, когда, как известно прогресс на месте не стоит, там песчаный карьер.
…
— Слушай — когда я коснулся с ним в разговоре этого боя, сказал Василий, — я тебе про тот бой тоже кое какую историю расскажу.
И рассказал мне необычную историю об этом месте, до этого мной никогда не слышанную.
Которая расцвечивает новыми красками то неординарное событие, случившееся в наших местах теперь уже век назад.
Когда он с друзьями был как-то в этом месте, а у него отец был по профессии лесником и ему в этих местах доводилось бывать часто, к ним подошел пожилой мужчина, и сказал, чтобы они были в этих местах поосторожней. И попутно рассказал им историю о том, что в этом месте у белых ушла в трясину во время Гражданской войны пушка.
Всё теперь взвешивая, я это так для себя решаю, что они, белые, в том бою хотели и здесь обойти партизан с тыла, но теперь уже с артиллерией.
А полевая артиллерия — это не одна пушка. Это и шесть лошадей тяги с 4 ездовых на первых лошадях верхом, и передок с зарядным ящиком, и только следом в этом обозе последней была прицеплена к нему в самом конце пушка.
И получилось тогда видимо так в азарте боя: что полегче — проскочило у них, а хвост орудийного обоза — сама пушка оказалась для зыбкой дороги тяжеловатой.
А место это такое — коварное. Подсохнет, рассказывают старожилы — порой и не приметишь его. Если этого о нем заранее не знаешь. Там до этого и люди тонули. И скотина, случалось, гибла.
И когда он им эту историю рассказал, то у них, мальцов, заблестели тотчас же азартно глаза. Как бы эту пушку вытащить-то! Тогда ведь от той поры находки были не в редкость в селе. То саблю кто найдет ржавую, кто заржавленный штык, кто насквозь проржавевший маузер.
То веселое время оставило от себя и много следов. И в воспоминаниях старожилов. И пусть не такими уж частыми, но для ребятишек знаковыми находками, дававшими пищу для фантазий и разговоров и долго, потом бередивших их души.
А тут — у белых пушка утонула.
Вот вам целая история для детского рассказа в журнал тех лет «Пионер» или «Костер».
Были тогда в ту пору два замечательных детских журнала, которыми мы ребятишки зачитывались.
Повторяюсь тут еще раз по этому поводу: зная историю этих мест, я же для себя так решил: белые и здесь решили повторить свой удачный маневр, зайдя партизанам в тыл, только теперь уже с артиллерией, чтобы теперь уже противоположного берега озера ударить им в тыл.
Но случилось другое.
И приплюсовалось серьезной потерей для них. Потерей пушки.
Мне потом дед Федор Сидоров, а белые офицеры из этого батальона у них остановились на постой, прадед был в селе волостным старшиной, говорил уже только об одной пушке.
И я тогда уже, въедчиво и вплотную занимаясь этим вопросом, недоумевал — а куда вторая-то пушка у них исчезла?
А она оказывается вона куда исчезла.
И рассказ земляка из Греции все тут расставил на свои места.
…
Уже потом, немного раскинув умом и так и этак, я ему весело и говорю:
— А что, Василий, — давай-ка, наверное, этим летом приедем с тобой в родную деревню, да эту пушку и выкопаем. Свой, по моде нынешнего времени, поисковой отряд создадим. Чем, мол, черт не шутит. И чем мы людей-то хуже?
— А куда потом мы с ней, когда ее из трясины вытащим? — озабоченно спрашивает он меня.
— Как куда? Отдадим в районный краеведческий музей. И ее там, в экспозиции рядом с танком, ты танк-то видел у них там сейчас стоит, да поставят.
— А возьмут ли они ее себе?
— Да, а куда они поди денутся?
Эти места помнят события тех грозных лет.
А это здание волостной управы в селе Боровском, через которое в те годы проходили и красные партизанские отряды, и шедший вслед за ними батальон егерей полковника Окунева и которое тоже было очевидцем разворачивавшихся всех этих событий.
Вот видеоролик, на котором хорошо просматривается место, на котором развернулся тогда бой, в котором участвовало как минимум тысячи три человек, с оплывшими остатками окопов на нем.
А это фото, взятое в сетях, дает представление о том, что из себя в полном объеме представляет артиллерийский обоз, и что с ним делают, когда местность препятствует быстрому по ней передвижению.
