Владимир Бровкин: «Гвозди русской истории»

ГВОЗДИ РУССКОЙ ИСТОРИИ

Читаю очередную подборку стихов Тимура ЗУЛЬФИКАРОВА.

И больше к его имени и фамилии ничего не прибавляю.

Он — Устод слова, и этим все сказано.

Разве не взволнуют и не резанут по сердцу болью такие его провидческие слова:


«Русь была страной лесов,
А стала страной пней…
Страной людей — пней…

…И Они двигнулись на двугорбом верблюде по Руси – пустыне,
Среди необъятных свежих погостов… кладбищ…
Среди безымянных придорожных могилок… холмиков…
Заваленных бумажными… китайскими цветами…»

Сказать, что это стихи хорошие, это значит ничего тут не сказать.

Мое давно проверенное временем и опытом правило — меньше всего стихи, даже очень понравившиеся и нужные, нужно хвалить.

Стихи — не халва!

Их надо прочесть и прочувствовать.

Стихи это не продукты потребления, разложенные на прилавке уличной лавки или на витрине супермаркета, оборудованного ныне в корпусах некогда большого и прославленного завода делавшего моторы или летательные аппараты.

И не только прочесть их и прочувствовать их, но и взять в тексте слово ли главное, задохнувшись им, фразу ли…

Пронзительную, как крик улетающей птицы…

Мне тут фраза, павшая с небесных вершин на душу падучей пылающей звездой:

«В бурьянах русских диких поголовных,

Ищут Гвозди…»


О! — эти вечные и ржавые гвозди нашей русской истории.

И ее вечная Голгофа.

Кроме всего в этом бренном мире, где явное перепроизводство и переизбыток горя, смятения людского и слез и много там еще чего запредельного и жутко немилосердного, что кажется, что кроме этого в нем ничего больше и нет, вдруг обнаруживается удивительным открытием уму и сердцу, что есть, есть в нем еще люди с раненой душой…

И больно от этого всего…

И горько….

И разом — радостно…

Есть в этом мире люди с раненой душой!

https://zavtra.ru/blogs/gvozdi_russkoj_istorii

А вот какую переписку  с друзьями в сетях вызвала эта публикация, избранные места из которой я здесь представляю:

Людмила ФЕДОРОВА

 «Русь была страной лесов,
А стала страной пней…
Страной людей — пней…

… И Они двигнулись на двугорбом верблюде по Руси – пустыне,
Среди необъятных свежих погостов… кладбищ…
Среди безымянных придорожных могилок… холмиков…
Заваленных бумажными… китайскими цветами…»

(Тимур Зульфикаров. Плач юродивого нагоходца
Тимофея Измигулапо древлерусским языческим Богам.)

И чему Вы тут, Владимир Бровкин, возрадовались и восхитились?
Неужто тому, что вся Россия по Зульфикарову — страна пней, и люди в ней тоже пни. Так вот, это относится и к нам с Вами, мы — пни. Неужто у Вас на Алтае не осталось лесов или все же они, вопреки всему, есть?

И кто такой юродивый Измигул, от имени которого рекутся сии названные стихи?
Загляните в словарь живого великорусского языка В. Даля. Вы поймете, что имя Измигул в русском языке — нарицательное, а именно в калужской, орловской, курской и других областях означает:
избегать дела, дармоед, тунеядец, уклоняющийся от работы лентяй.
И вот этот лентяй судит честных людей и выносит им приговор — ПЕНЬ, ДУРАК, НИКЧЕМНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Тут нужна мера, как бы не переусердствовать…

Много у нас русских сказок про Ивана-дурачка. Но они все добрые, не унижающие достоинств русского человека. Именно Иван-дурак, а не кто иной поймал Жар-птицу за хвост.

:  

И где Вы, Владимир, увидели движущихся по Руси верблюдов и ослов, как об этом постоянно пишет в своих плачах от Измигула их автор Т. Зульфикаров. Разве что увидишь одного-двух верблюдов в зоопарке. Скорее на Руси можно увидеть медведя, чем верблюда.
Эх, экзотика пришла в литературу! Но не слишком ли она надуманна
и далека от реальности?

Владимир БРОВКИН

ЛЕСОПЕРЕРАБАТЫВАЮЩИЕ КОМБИНАТЫ В СТЕПНОМ РЕГИОНЕ И СТИХИ О ХОДЖЕ НА ОСЛИКЕ

Без околичностей — я потрясен последними его стихами!

И квинсистенция моих взглядов на его поэзию выражена вот в таких моих словах.

«При всем специфическом окрасе этого материала с его живописной драпировкой и со сказками, мифами и даже с отдельными религиозными символами, считаю, что пафосом он своим не менее знаков, по обнаженности души и крику сердца, какому либо советскому плакату времен 41 года с яростью лозунгов того времени на знаменах и перекошенных криком в атаке лиц — «Ни шагу назад!»

Что мне самому даже удивительным показалось, когда я с некоторым сомнением сделал сноску в группе «Пролетарское искусство» по этой публикации и публикация была с восторгом принята, как и я задохнувшимися от сказанного в них и прочувствованного людьми, и была ими продублирована.

Я относился до некоторой поры со скепсисом к его Наср-эд-Дину (не Насреддину!) на ослике, на котором он разъезжал и разъезжает время от времени на просторах дикого поля сегодняшнего времени.

И вдруг увидел его как старую пушченку, что протащили на параде на Красной площади в 1941 году, тут же и его ослика с литературным персонажем Востока.

Кстати, во время войны об этом персонаже был снят замечательный фильм, и мой отец-артиллерист, стрелявший снарядами огромной силы по Имперской канцелярии и Рейхстагу, его часто вспоминал.

Это, наверное, лучшее, что из поэзии я последнее время читал.

О лесе.

Леса горят.

Как пожар Московский в песне той еще Наполеоновских времен.

И это надо было видеть, когда чуть ли не с месяц над Сибирью висел смог гари. Над одичалыми, чингисхановского нашествия дикими полями.

У нас от ленточных боров, вчерашних кабинетных лесов Николая Второго, за порубку которых светила каторга, остались теперь только декорации, а внутри ленты жуть тишина и безмолвие стабильности.

В крае степном, работают два спешно построенных лесоперерабатывающих гиганта, и огромные хвосты груженных еще недозрелым зеленым сосняком машин жмутся в долгих очередях к таможне на казахской границе.


И вспоминаю я тут Шукшина, кажется из «Калины красной», когда он к матери приходил: «Я не могу быть тут добрым!» на пределе оголенных чувств своих, кричал он там устами своего шагнувшего в бессмертия героя-рецидивиста Прокудина.

И еще, думая запальчиво о лесе, о пнях, о литературных персонажах, я вспомнил знаковый роман о сибирской тайге красноярского писателя Григория Федосеева «Злой дух Ямбуя». Да, там знаковой фигурой  этого романа был ни кто иной — медведь.

Там действительно все сходится в фокусе времени и персонажей (какая прозорливость взгляда!) один к одному.

 Людмила ФЕДОРОВА

Тимур Зульфикаров — писатель своеобразный. Он был моим кумиром. Но то, что он постоянно публикует в «Завтра», тем более в последнее время, изрядно перегибает. Можно два-три раза читать про верблюдов, ослов и Золотой горе, на которую он взошел и никак не сойдет, а потом устаешь от охов, вздохов. И почему-то во всем виноваты русские. Благодаря русским у них наступил прогресс, женщины сняли паранджу. Вон какие красавицы ходят по улицам их столицы Душанбе.
Вы поражены, Владимир, необычностью слога, экзотичностью образов и не хотите видеть, что писатель весь русский народ унижает, называет пнями. Про каких-то старух с козой в скособоченной одинокой избенке сочиняет. Да не такие мы. Даже в нашей исчезающей деревне нет брошенных старух. Все они получают приличные пенсии, их навещают дети, внуки, родственники, на собственных авто приезжают. Трудовой люд себя уважает. А бездельники, бомжи потихоньку вымирают. Их, например, в нашем городе теперь нет. Депутаты трудоустроили их на стройки, дали кров и кусок хлеба. Не сидят на лавочках возле маркетов, не попрошайничают. Всё зависит от людей. А в Таджикистане, в частности в столице Душанбе, русские получают копеечные пенсии, на которые можно купить десять лепешек, они голодают. Об этом писатель молчит. Иначе лишится привилегий, которыми окружило его правительство республики. А русские, как бельмо в глазу. Не согласна!

Владимир БРОВКИН

Что до  поэта Тимура Зульфикарова, то меня  покорила не образность его поэзии.

Ни диковинность фактуры откровений его сюжета.

Хотя  его образность даст фору поэзии многих причисляющих себя к поэтическому цеху.

Речь о другом.

Идет третья мировая война по всем азимутам.

Не знаю как кто, я это — ощущаю.

И факт этого, при всяком мысленном взоре на происходящее, потрясает мое воображение.

И он, Тимур Зульфикаров, один из немногих, над этой всей сумятицей бегающих туда-сюда  витиев и корифеев чувственного слова,  при всем колорите его образов, вздымается в прозрении своем большой, а может быть даже и исполинской фигурой.

В этом-то прежде всего и состоит правда его слова.

В ту пору, как другие нам рассказывают, про то, что все-то у нас тишь, да гладь, и  Божия у нас  благодать.