Года четыре назад учёные Института социологии РАН (ныне это — подразделение Российского научно-исследовательского социологического центра) обратили внимание на то, что уже 10 лет граждане РФ считают самым большим дефицитом в стране социальную справедливость. На это ежегодно указывают 60% респондентов. Недоверчивые коллеги перепроверили эти данные и вынуждены были (в том числе ВЦИОМ) подтвердить их достоверность.
Но после этого возникла неожиданная проблема: о каком дефиците идёт речь? Чего постоянно не хватает большинству соотечественников в современной российской действительности? Странный вопрос. Социологи же ясно указали: социальной справедливости.
Нет, не очень ясно. Например, правящие в нынешней России персоны по-разному её понимают. Тем более что ни в одном солидном справочнике, включая БСЭ и Российскую энциклопедию, энциклопедические и прочие словари, нет этого понятия. В каждом из них растолковывается, что такое справедливость «вообще» («общая справедливость»). А в издании «Всемирная энциклопедия. Философия. ХХ век» (Москва—Минск. 2002) и о ней нет статьи. В общем, придётся нам обращаться к Фридриху Энгельсу — одному из великих родоначальников теории научного коммунизма.
Его справедливость была классовой
Проблема социальной справедливости стоит в ряду тех, которые привлекали внимание К. Маркса и Ф. Энгельса в течение всей их творческой деятельности. В «Манифесте Коммунистической партии» они, опровергая возражения буржуазных идеологов против коммунизма, отмечали не только легковесность, но и лицемерие поклонников золотого тельца. Только им, лицемерием, можно объяснить, что в противостоянии научному коммунизму буржуазия пыталась использовать лозунги справедливости. Маркс и Энгельс писали: «Но», скажут нам, разные идеи, конечно, изменялись в ходе исторического развития, но-де «религия нравственность, философия, политика, право всегда сохранялись в этом беспрерывном изменении. К тому же существуют вечные истины, как свобода, справедливость и т.д., общие всем стадиям общественного развития. Коммунизм же отменяет вечные истины…»
Родоначальники научного коммунизма опровергают буржуазных крючкотворцев, указывая, во-первых, на историческую особенность пролетарской революции: «Коммунистическая революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от прошлого отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого». Во-вторых, буржуазному лицемерию они противопоставляют один из самых гуманных и справедливых во всей мировой истории тезисов: «На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».
Мы же сегодня обращаемся к анализу социальной справедливости, осуществлённому Фридрихом Энгельсом, и делаем это потому, что он первым в мировой литературе показал не только несправедливость положения пролетариата при капиталистическом жизнеустройстве, но и обосновал способность этого класса вести непримиримую борьбу с капиталом за общество не лицемерной, а реальной социальной справедливости. В изданной ещё в 1845 году, за три года до написания вместе с Карлом Марксом бессмертного «Манифеста Коммунистической партии», работе «Положение рабочего класса в Англии» Фридрих Энгельс писал:
«Английская буржуазия и в особенности фабриканты, которые непосредственно наживаются на нужде рабочих, игнорируют эту нужду. Считая себя самым могущественным классом — классом, представляющим нацию, буржуазия стыдится раскрыть перед всем миром эту язву Англии; она не хочет признать бедственное положение рабочих, потому что именно на неё, на имущий класс промышленников, ложится моральная ответственность за это бедственное положение. Отсюда та насмешливая улыбка, с которой образованные англичане — а ведь только их, т. е. буржуазию, и знают на континенте — отвечают обычно на все разговоры о положении рабочих; отсюда характерное для всей буржуазии полное невежество во всём, что касается рабочих… Но отсюда также и то глубокое возмущение всего рабочего класса, от Глазго до Лондона, против богачей, которые систематически эксплуатируют рабочих, а затем безжалостно бросают их на произвол судьбы. Это возмущение через недолгий срок — этот срок можно почти вычислить — выльется в революцию, по сравнению с которой первая французская революция и 1794 год покажутся детской игрой».
В этом описании положения английского рабочего класса поражает не только сочетание теоретической строгости и эмпирической точности, но и источаемые каждой строкой человеческое неравнодушие, искреннее сочувствие и бойцовская готовность самоотверженно сражаться на пролетарских баррикадах против жадности, цинизма и ханжества заводчиков, фабрикантов, банкиров. В этом 24-летний Фридрих Энгельс, сын фабриканта и его служащий, откровенно признавался и английским рабочим, и немецким читателям. В предисловии «К рабочему классу Великобритании», написанном 15 марта 1845 года, когда была поставлена точка в последней строке книги, он обращался к тем, о ком повествовал:
«Я искал большего, чем одно абстрактное знание предмета, я хотел видеть вас в ваших жилищах, наблюдать вашу повседневную жизнь, беседовать с вами о вашем положении и ваших нуждах, быть свидетелем вашей борьбы против социальной и политической власти ваших угнетателей. Так я и сделал. Я оставил общество и званые обеды, портвейн и шампанское буржуазии и посвятил свои часы досуга почти исключительно общению с настоящими рабочими; я рад этому и горжусь этим. Рад потому, что получил таким образом возможность плодотворно провести в изучении действительной жизни немало часов, которые иначе были бы потрачены на салонную болтовню и соблюдение докучливого этикета; горжусь потому, что получил благодаря этому возможность воздать должное угнетённому и оклеветанному классу людей, которые, при всех своих недостатках и всех невыгодах своего положения, всё же вызывают к себе уважение в каждом, кроме разве что английского торгаша».
Фридрих Энгельс — и, наверное, справедливо — называл себя «второй скрипкой» по отношению к Карлу Марксу, но, когда дело касается рабочего класса, несправедливости его положения, справедливости его негодования своими эксплуататорами, — тут он был первой скрипкой. Можно даже утверждать, что этот молодой буржуа пришёл к коммунизму через рабочий класс, который был им не только понят, но и прочувствован.
Почему не обойтись без политической борьбы
Яркий памфлет о несправедливости капитализма был написан Ф. Энгельсом в 1881 году, когда за плечами были годы участия в острой классовой борьбе и выдающиеся теоретические открытия двух титанов. У Маркса вышел первый том «Капитала» и «Критика Готской программы», у Энгельса — «Анти-Дюринг», и сегодня остающийся настольной книгой последовательных сторонников научного коммунизма. А тут — «обычная» газетная статья из серии регулярных публикаций в нью-йоркском «Знамени труда». Кстати, работы Энгельса печатались на месте передовых без фамилии автора.
Эта статья — удивительно глубокий очерк о капиталистической эксплуатации труда капиталом, некрикливое обличение несправедливости жизнеустройства в условиях господства частной собственности. Заголовок без претензий, скромный, воспроизводящий лозунг английского рабочего движения последних 50 лет: «Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день». За полвека об этом газеты опубликовали даже не сотни, а тысячи статей на эту «дежурную тему». И вдруг! Вывернута наизнанку вся сущность капитализма. Раскрыта так точно, что и сегодня читается как долгожданный свежий материал для завтрашнего номера «Правды».
«Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день? Но что такое справедливая заработная плата и что такое справедливый рабочий день? Как они определяются теми законами, при которых живёт и развивается современное общество? Для ответа на этот вопрос мы должны обратиться не к науке о морали или о праве и не к сентиментальным чувствам гуманности, справедливости или хотя бы милосердия. То, что справедливо с точки зрения морали или даже права, может оказаться далеко не справедливым в социальном плане. Социальная справедливость или несправедливость определяется лишь одной наукой, а именно наукой, которая имеет дело с материальными фактами производства и обмена — наукой политической экономики».
С точки зрения права забастовка в современной России практически невозможна: столько условий в законодательстве нагорожено, что пока выполняешь второе-третье условия, срок действия первого уже истёк. Что касается морали, то это зависит, с чьей копёшки смотреть: с буржуйско-государственной — забастовка безнравственна, так как ущемляет интересы работодателя, сдерживает рост экономических показателей и всяких ВВП. А для рабочего это самая эффективная форма защиты его интересов и поэтому не может быть аморальной, так как именно она порой спасает детей от дистрофии. Ну а по меркам социальной справедливости её положительная оценка безусловна. Наоборот, отказ пролетариев от забастовки является защитой несправедливого, грабительского социального строя, торможением прогресса в общественном развитии.
«Справедливая зарплата при нормальных условиях есть та сумма, — писал Энгельс в рассматриваемой статье, — которая нужна для того, чтобы обеспечить рабочему средства существования, необходимые, соответственно уровню жизни в его положении и в данной стране, для поддержания его работоспособности и для продолжения его рода. Действительные размеры заработной платы при колебании производства могут быть то выше, то ниже этой суммы; но эта сумма при нормальных условиях должна оказаться средней равнодействующей всех отклонений».
Наконец, после четверти века недовольства рабочих, думских словопрений и правительственных согласований в Российской Федерации нынешняя власть облагодетельствовала трудящихся, признав, что заработная плата не может быть ниже установленного ею прожиточного минимума. Однако этот прожиточный минимум является физиологическим, то есть он много ниже стоимости рабочей силы лиц наёмного труда. Он рассчитан таким образом, чтобы означенной суммы хватало не для восстановления работоспособности и воспитания детей, а только для того, чтобы человек не умер с голода. Кстати, правительство не стыдилось признавать это в своих документах. Таким образом, государство Российская Федерация отказывается принимать на себя обязательство гарантировать справедливую заработную плату. Более того, оно не обеспечивает почти пятой части своих граждан жизненный уровень, соответствующий нищенским обязательствам ельцинско-путинского государства. Выходит, терпеть такое государство несправедливо.
«Справедливый рабочий день, — продолжал Энгельс, — есть та продолжительность рабочего дня и та интенсивность выполненной работы, при которых в течение дня полностью расходуется рабочая сила рабочего, но расходуется так, чтобы не повредить выполнять такое же количество труда и завтра, и в следующие дни».
Хозяева нынешней российской жизни всё чаще ставят под сомнение необходимость сохранения 8-часового рабочего дня. На одном из заседаний Государственного совета, проходившем под председательством В. Путина, долларовый мультимиллиардер М. Прохоров предлагал узаконить 60-часовую рабочую неделю, то есть довести продолжительность рабочего дня в среднем до 12 часов. При этом толстосум нагло уверял, что таким способом он заботится о благополучии рабочих. Примечательно, что никто из присутствовавших, включая президента РФ, не возмутился такой постановкой вопроса. На практике же увеличение рабочей недели набирает силу. В 2020 год экономика страны вступила фактически с 42-часовой рабочей неделей.
Продолжаем читать статью Энгельса: «Сделка, стало быть, состоит в следующем: рабочий предоставляет капиталисту всю свою ежедневную рабочую силу, то есть такое её количество, которое он может дать, не делая невозможным непрерывное возобновление сделки. В обмен он получает как раз столько, и не более, необходимых для жизни предметов, сколько требуется для того, чтобы эта сделка могла ежедневно повторяться. Рабочий даёт так много, капиталист даёт так мало, как только допускает это природа сделки. Такова эта весьма своеобразная справедливость.
Но вникнем в дело несколько глубже. Так как… заработная плата и рабочий день определяются конкуренцией, то справедливость, очевидно, требует, чтобы обе стороны с самого начала были поставлены в одинаковые условия. Но этого-то и нет в действительности. Если капиталист не договорится с рабочим, то он в состоянии ждать, живя на свой капитал. Для рабочего это невозможно. Кроме заработной платы, ему жить не на что, и поэтому он вынужден брать работу тогда, там и на тех условиях, на которых он может её получить. Рабочий с самого начала поставлен в неблагоприятные условия борьбы. Голод ставит его в страшно невыгодное положение. А между тем, согласно политической экономии класса капиталистов, в этом-то и заключается верх справедливости».
Проявлением пролетарской справедливости, то есть альтернативой справедливости капиталистов, может быть только классовая борьба, требующая солидарности рабочих. Пренебрежение этим объективным требованием равнозначно штрейкбрехерству, социал-соглашательству, предательству товарищей по классу. У работников наёмного труда нет ни малейшей обязанности заботиться об интересах капитала. Всякий раз, когда капитал наращивает производство, когда растёт его прибыль, рабочие должны повышать свои требования относительно цены продаваемой ими рабочей силы. Замечательным последним по времени уроком грамотного поведения наёмных работников была забастовка московских курьеров. Пандемия коронавируса привела к резкому повышению спроса на их услуги, владелец компании торжествовал, получая сверхприбыль. При этом он ещё и нагло задерживал оплату труда. В ответ работники объявили забастовку. Уже на третий день требования курьеров были выполнены. Но даже если бы не было задержки с выдачей зарплаты, стачка была бы всё равно целесообразной и справедливой.
Ф. Энгельс приходит к единственно справедливому, теоретически обоснованному глубокому выводу: «Справедливость политической экономии, поскольку последняя верно формулирует законы, управляющие нынешним обществом, эта справедливость оказывается целиком на одной стороне — на стороне капитала. Итак, похороним навеки старый лозунг («Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день». — В.Т.) и заменим его другим:
СРЕДСТВА ТРУДА — СЫРЬЁ, ФАБРИКИ, МАШИНЫ — ВО ВЛАДЕНИЕ САМИХ РАБОЧИХ».
Под этим лозунгом российский рабочий класс однажды уже побеждал. Предстоит снова достичь победы и бдительно беречь её от любых изощрённостей капитала.
Справедливость господ — в утиль
Советская эпоха жила под лозунгом социальной справедливости. Нарушался ли он в повседневности? Не будем ханжествовать: нарушался. Пока остаются классы, пока не достигнуто социальное равенство, реализация социальной справедливости будет, конечно же, противоречивой.
Приведу пример из близкой мне сферы — формирования социального слоя работников преимущественно умственного труда. Социализму была нужна рабоче-крестьянская интеллигенция, не противостоящая основным трудовым классам. Одновременно социалистическое общество, включая рабочих и крестьян, было заинтересовано в высоком профессионализме этого социального слоя, так как из этого резервуара черпались управленческие кадры. Это неоспоримое требование реализовалось в основном через высшую школу. В 1930—1950-е годы был сформирован этот слой, ставший массовым прежде всего за счёт рабочих и крестьян и их детей, окончивших вузы и техникумы. Но чем более массовым он становился, тем заметнее шёл процесс… самовоспроизводства интеллигенции.
При единой, социально однородной, крайне слабо дифференцированной (сейчас это обычно оценивается негативно) школе становилась всё более неодинаковой образовательная среда в семьях. Чтобы поправить ситуацию в масштабе общества, в конце 1950-х государство возродило рабфаки. Для «детей войны» оно же создало широкую сеть заочного и вечернего образования. Нас миллионы, кто получил вузовские дипломы «без отрыва от производства». Но к началу 1980-х уже более половины выпускников вузов имели общение с рабочим классом в основном через телеэкран.
И всё же противоречия с воплощением в жизнь великого принципа социальной справедливости не достигли разрушающих масштабов, советские люди не ставили под сомнение жизненность и реальность социальной справедливости при социализме, хотя и в брежневскую пору, и — особенно — при горбачёвщине подкоп под практику социальной справедливости увеличивался. И всё же оказалось, что советское общество срослось с социальной справедливостью.
Вспомните главный инструмент Ельциных, Памфиловых и их подражателей и клонов: они играли в непримиримых борцов с привилегиями. На массовое сознание сильнее всего действовали их крики и привизгивания о дефиците, а то и об отсутствии не столько товаров, сколько социальной справедливости. Социализм, отлучённый от социальной справедливости, утрачивал в глазах миллионов всякую ценность. И это оружие массового уничтожения homo soveticus (советского человека) тогда сработало.
Горький факт. Но жизнь диалектична, и потому этот же факт становится вдохновляющим. Мы вернём социализм. Россия будет возводить коммунистическое общество. Не случайно же 60% соотечественников убеждены, что главным дефицитом нынешнего общества — общества реставрации социализма — является социальная справедливость. А она сильно влияет на отношение к социальному строю.
Трубадурам капитализма социальная справедливость противна
Повелители душ в обществе всевластия капитала отправили социальную справедливость к коновалам, чтобы те осуществили её кастрацию: удалили социальность, чтобы она скукожилась до уровня отношений между индивидами и не высовывалась из прокрустова ложа, отведённого ими для их морали. Но операция в который раз не удалась.
Социальная справедливость остаётся регулятором отношений в масштабе общества, она сориентирована на сближение больших социальных групп, самыми значительными из которых являются классы. Капитализм упростил социальные отношения в обществе до системы «буржуазия — пролетариат». Поэтому социальная справедливость оказалась зеркалом классовых антагонизмов. Следовательно, она направлена против самого капиталистического строя. Поэтому идеологи и трубадуры общества, основанного на эксплуатации человека человеком, то есть на всевластии частной собственности, стремятся так прооперировать справедливость, чтобы можно было выдать её за регулятор отношений только между отдельными индивидами. А для этого им выгодно декларировать вечность, внеисторичность, неизменность справедливости, её независимость от приходящих на смену друг другу социумов.
Здесь придётся привести большую цитату из главного в своё время претендента во властители дум на просторах России А.И. Солженицына. Надо заметить, что борьбу с коммунистической идеологией, советским социализмом и неотделимой от него социальной справедливостью он начал ещё задолго до высылки за границу. Так, в октябре 1967 года он из Рязани отправил «Ответ трём студентам». В советскую эпоху адресатам было бы непонятно, как можно совсем отрезать индивидуальное от общественного, поэтому отправителю приходилось ловчить, прятаться за витиеватой фразой. Он писал:
«Справедливость есть достояние протяжённого в веках человечества и не прерывается никогда — даже когда на отдельных «суженных» участках затмевается для большинства. Очевидно, это понятие человечеству врождено, ибо нельзя найти другого источника. Справедливость существует, если существуют хотя бы немногие, чувствующие её. Любовь к справедливости мне представляется чувством отдельным от любви к людям (они совпадают с нею лишь частично). И в те массово-развращённые эпохи, когда встаёт вопрос: «а для кого стараться? А для кого приносить жертвы?» — можно уверенно ответить: для справедливости. Она совсем не релятивна, как и совесть. Она, собственно, и есть совесть, но не личная, а всего человечества сразу. Тот, кто ясно слышит голос собственной совести, тот обычно слышит и её голос. Я думаю, что по любому общественному (или историческому, если мы его не по книгам только знаем, а как-то коснулись душой) вопросу справедливость нам всегда подскажет поступок (или суждение) не бессовестный.
И так как разума нашего обычно не хватает, чтобы объяснить, понять и предвидеть ход истории (а «планировать» её, как вы сами говорите, оказалось бессмысленно), то никогда не ошибётесь, если во всякой общественной ситуации будете поступать по справедливости (старинное русское выражение — жить по правде)…»
Так, вроде бы возвеличивая справедливость, рассуждая о её врождённости (время ещё не позволяло ему уверять студентов, что это — прямо-таки «дар божий»), Солженицын минимизировал справедливость до индивидуального восприятия и поступка, лишал её даже малейшей обусловленности отношениями, существующими в масштабе общества, во взаимодействиях между классами.
Судя по тональности письма, Солженицын уверен, что им написанное — откровение, что на поле справедливости он — первопроходец. А в действительности сия витиеватая тирада очень смахивает на плагиат. За 90 лет до Солженицына Пьер Жозеф Прудон писал в похожем стиле: «Каков основополагающий принцип, органический, управляющий, суверенный принцип общества, который, подчиняя себе всё остальное, правит, защищает, оттесняет, карает, в случае нужды даже подавляет все мятежные элементы? Что это? — религия, идеал, интерес?.. Этим принципом, на мой взгляд, является справедливость. — Что такое справедливость? Сущность самого человечества. — Чем она была во времена возникновения мира? Ничем. — Чем она должна стать? Всем».
Но Прудон был не одинок. Одного из его последователей, мелкобуржуазного немецкого публициста А. Мюльбергера и его учителя был вынужден опровергать Ф. Энгельс. Он делал это довольно жёстко: «Прудон прикрывает своё невежество и свою беспомощность в области политической экономии тем, что судит об экономических отношениях не по экономическим законам, по тому, согласуются ли они или не согласуются с его представлением об этой вечной справедливости… И чем же Мюльбергер отличается от Прудона, когда он требует, чтобы «все изменения в жизни современного общества… были проникнуты правовой идеей, то есть проводились везде в соответствии со строгими требованиями справедливости»?»
В этой жёсткой дискуссии Энгельс решительно выступает против не только идеалистического толкования справедливости, но и против идеалистического понимания общества и его истории. Дело в том, что идеализм мешает пролетариату (в том числе пролетариям умственного труда) понимать эксплуатацию человека человеком в истинном свете, то есть материалистически. Он также мешает рабочему классу использовать социальную справедливость в классовой борьбе с капиталом. Причём такие помехи создают не только идеологи буржуазии, но нередко и те, кто рядится в тогу её оппонентов.
В прошлом году в Санкт-Петербурге вышел «Словарь патриота Отечества». Одним из инициаторов его издания и авторов-составителей является А.А. Проханов, который нежно бережёт, с одной стороны, позицию активного сторонника В.В. Путина, стоящего на страже капитализма, а с другой — давний имидж критика буржуазного жизнеустройства, оппозиционера, чуть ли не «народного заступника». Реальное же политическое лицо его ясно проявилось в толковании справедливости (социальную справедливость он и его приверженцы обходят, как волки красные флажки). Читателю усиленно навязывается внеклассовый характер справедливости, подчёркивается, будто «это общая нравственность», не связанная с характером общественных отношений. Сам Проханов утверждает: «Справедливость — это любовь, милосердие, красота, сила и бессмертие».
Чтобы подобная концепция выглядела ещё полнее, златоусту следовало бы добавить: «…справедливость — это содружество нищих и толстосумов, эксплуатируемых и эксплуататоров, ягнят и волков». Впрочем, работу по окончательному отведению справедливости от земных проблем выполняет г-н Гундяев. Вот как это представлено в «Словаре патриота Отечества»: «Полезно вспомнить, что на парламентских встречах в 2015 году Патриарх Московский и всея Руси Кирилл сказал: «Если задуматься о том, что такое справедливость… мы выходим на идею Бога, потому что справедливость универсальна, и до недавнего времени не возникало никаких сомнений относительно того, как это понятие следует интерпретировать. А если в основе этого понятия — универсальная истина, то она превышает возможности человеческого ума, человеческой инициативы и даже коллективного разума народов и сообществ. Однако сегодня справедливым, а значит, нравственным, стало считаться только то, что находится во взаимодействии с новыми господствующими философскими и политическими установками… Когда мы нравственность обусловливаем коллективными, корпоративными, классовыми, идеологическими и прочими факторами, мы отказываемся от нравственного начала».
В общем, солидарность у этих господ — вещь не практичная, она превышает возможности ума как отдельного человека, так и всего человечества, а значит, в человеческой жизни с нею лучше дела не иметь.
Маркс и Энгельс безусловно выигрывают своим сугубо земным, абсолютно человеческим пониманием социальной справедливости. Энгельс писал: «По законам буржуазной политической экономии наибольшая часть продукта не принадлежит рабочим, которые его произвели. Когда же мы говорим: это несправедливо, этого не должно быть, — то до этого политической экономии непосредственно нет никакого дела. Мы говорим лишь, что этот экономический факт противоречит нашему нравственному чувству. Поэтому Маркс никогда не обо-сновывал свои коммунистические требования такими доводами, а основывался на неизбежном, с каждым днём всё более и более совершающемся на наших глазах крушении капиталистического способа производства; Маркс говорит только о том простом факте, что прибавочная стоимость состоит из неоплаченного труда… Если нравственное сознание массы объявляет какой-либо экономический факт несправедливым, как в своё время рабство или барщину, что этот факт сам пережил себя, что появились другие экономические факты, в силу которых он стал невыносимым и несохранимым…»
Есть ли всё же сегодня адепты капитализма, которые активно используют категорию «социальная справедливость»? Есть. И не только за рубежом, но и в РФ. Так поступает… президент РФ В.В. Путин. В последнее пятилетие он часто в своих речах использует это понятие и даже раскрывает его содержание. Например, раз за разом он утверждает: «Когда мы говорим о социальной справедливости, то она должна выражаться в том, что не может человек получать меньше минимального размера оплаты труда (МРОТ), и когда прожиточный минимум должен соответствовать этому МРОТ». Последний раз эта вдохновляющая формула социальной справедливости была изложена главой государства перед голосованием по поправкам в Конституции РФ. Впрочем, об этом же Путин говорил и год назад, и два, и четыре…
Очень важное уточнение принципа социальной справедливости её выдающимся кремлёвским толкователем было сделано во время большой пресс-конференции 23 декабря 2016 года. Тогда Путин уверенно заявил: «Социальная справедливость может быть достигнута без изменений плоской шкалы налогообложения». Чем не эталон беспредельного цинизма?! Интересно, не этот ли случай имела в виду Генеральная Ассамблея ООН, когда принимала Всеобщую декларацию прав человека, где предусмотрена возможность народа прибегать к «последним средствам» борьбы, когда власть не заботится о его нуждах? Если президент РФ не знаком с этим документом, то пусть обратится к Программе КПРФ.
Кстати, стоит подумать над тем, чтобы включить в её раздел «Программа-минимум» предложение Ф. Энгельса к проекту Эрфуртской программы Германской социал-демократии: «Вместо «за равное право всех» я предлагаю: «за равные права и равные обязанности всех» и т.д. Равные обязанности являются для нас особо важным дополнением к буржуазно-демократическим равным правам, которое лишает последних их специфически буржуазного смысла».
Такое предложение не стыдно и в Конституцию РФ предлагать. Пока созревает субъективный фактор революционной ситуации.