ЗЕРКАЛЫ. МАЙ. 1915 год

На этом безмолвной, как  и большинство сохранившихся старых фотографий, фотографии изображен мой дед по матери — Сидоров Александр Петрович.

…

А на фотографии действительно нет никакой поясняющей надписи, ну хотя бы с привычным в те годы посвящением…

Впрочем,  это тот момент, когда посвящения по определению и не могло какого-то быть — фотография была снята в родном селе, где он жил.

Человек он — не с очень длинным веком.  Среди шалых ветров и штормов пролетевшего как теперь кажется на одном дыхании  века.

И все что до некоторых пор я об этом знал, так это то, что рядом с ним сидит бабушка моей одноклассницы Шипулиной Нины, век которой как-то скоро тоже уже давно кончился — Шипулина Дарья.

Но если не относится легковесно к  изображению на фотографии, уже порядком тронутом временем и есть на это  еще желание и время что-то узнать, то фото заговорит.

Вот что оно рассказывает.

Фотография это снята в селе Зеркалы, той же Зеркальской волости,  в мае месяце 1915 года в центре села рядом со сборней, на современный язык если это перевести, около сельсовета, здания ли,  если выражаться новым современным слогом — сельской администрации, небольшого деревянного строения, стоявшего в центре села на противоположной от церкви стороне центральной площади.

Могу назвать время съемки этой фотографии — после обеда.

Зеркалы уже волостное село. Уже на Первую мировую войну ушли на войну, по спискам, составленным в местной волости, защищать родину от «германца» зеркальские ребята и мужики. Тот же дед мой по отцу, Бровкин Макар Матвеевич и по тем  вестям в эту пору уже числился без вести пропавший. 

Волостное правление располагалось  в полутораэтажном здание под ветер от  сборни. Здесь  у этой сборни в лютой схватке в 1918 году сходились потом мужики искать свою правду, на которую всегда был дефицит, одни под одним флагом, а  другие под другим. Потом пропылил по этой площади батальон полковника Окунева с пушками и пулеметами, шедший на партизан и ожесточенный бой с которыми  прошел в августовский полдень 1919 года на поскотине в сторону Урлапово. Площади, помнящей многолюдный митинг на ней, когда  хоронили  Стреляева, отчаянно храброго партизанского командира и уроженца этого села, погибшего в Солоновском сражении.

Время отчаянное и бескомпромиссное, в теплоте майского дня, таилось еще впереди.

Где будет уместен тот же рассказ о молодой женщине ладно одетой в военную форму из штаба белых, офицеры которого стояли на постое несколько дней у прадеда, который был в ту пору в волости волостным старшиной. Одним из ярких и обыденными ставших эпизодами тех лет, эпизоде о  ом, как  в одном из сел, предшествующим Зеркалам пленные партизаны копали себе могилу. (Такие истории были тогда обыденностью) Но выкопав ее по пояс себе, ударили затем лопатами конвоиров и убежали.

И о том, как брат его младший Ленька, живший у потом в Красном Яре  всю жизнь, к имени которого все рассказывающие о нем делают с улыбчивым придыханием приставку — дух, украл у белых патроны (солдаты спали   еще на усадьбе и в завозне) и спрятал их в бане.

Но это повествование уже немного за рамками собственно того, что изображено на фотографии.

И это еще пока впереди.

Уже война. Только ее еще начало, и все еще мнится многим,  что все как-то пусть с какими-то и потерями, но уладится.

Та началась в селе со звона колоколов.  Обычно этот звон вещал о пожаре или о еще какой беде. Впрочем, и это была — беда. Да еще какая. Именуемая войной. Большой. Кровопролитной.  Сгребшей под свою руку не одну сотню ребят и молодых мужиков, вчера еще о ней и не помышлявших. Священник Александр Лавров, степенный и коренастый, приятный все отмечают это лицом, выйдя к собравшимся сообщил им о том,  что на страну напал «германец».

Телеграф в селе тогда был еще роскошью. А что до новости, то ее привез, прискакав на взмыленном коне (помните эту сцену из «Тихого дона» того же) из соседнего села  посыльный.

Потом на этой почве между отцом священником и сыном его, студентом Томского университета пошел раздрай: сын хотел воодушевленный патриотическим порывом идти на войну вольноопределяющим, а отец был решительно против этого.

И после этого всем подлежащим мобилизации дали десять дней отбою — гуляй, ребята!  А потом построили в колонну, привели к церкви, где все тот же Александр Лавров прочитал им в напутствие молитву, после которой тех посадили на подводы и повезли на ее на родную, на войну, встававшую на востоке заревом над страной.

А потом, минет время и придет час и деда Александра Петровича возьмут  в одночасье и оденут в шинель, только уже весной 1917. Война против всех ожиданий будет долгой.  Возьмут уже в ту пору, когда на бляхах солдатских ремней уже  повсеместно сточены орлы.  А кокарды на фуражках уже будут аккуратно обернуты красным сукном.

На фотографии деду — восемнадцать лет.

 Впереди еще,  в ноябре этого же года  — свадьба.

Женится он на моей бабушке Евдокии Семеновне Ждановой. Жившей, пройдись переулком, выше улицей.

В селе праздник. Про увеселения какое-то  наверно и речи не могло быть. Как в прежние годы с каруселью и с  ярмаркой. Но праздник всегда есть праздник. Торжественность момента сохранялась в эти дни даже на фронте. Что это было — троица, пасха. Того я не могу сказать. Я не слишком сведущ в исчислении церковных праздников. Еще не начались  работы  на пашне в полном объеме. Народ собрался у церкви. Прошло богослужение. Около сборни — заезжий из уезда фотограф со всеми своими принадлежностями повесил на  стене экран, с изображенным на нем незамысловатым пейзажем с райскими кущами. Война войной, а жизнь жизнью! Подходи честной народ!  Сделай себе и внукам и правнукам праздник и  фотографию на память.

Дед, молодой еще человек, все радости и горести  человеческие еще впереди. Их будет много.  В косоворотке, подпоясанный ремнем, в одежде в строгом соответствии как бы с реалиями времени и их подчеркивающих. В начищенных до блеска  сапогах.

Дед был парнем грамотным,  за спиной  церковно-приходская школа. Охоч был до чтения. Как  большинство братьев Сидоровых, неплохо играл на гармошке  и неплохо пел.

«Граф Монте-Кристо» была любимой его книгой.

Я смотрю на  эту фотографию. И  исходя из той закономерности, что просматривалась в остальных его братьях и в сестре,  представляю его более чем хорошо и даже слышу отчетливо его голос: приятный, чуточку с резким придыханием и им всем Сидоровым присущий голос.

Отец его Петр Григорьев (повторюсь) был волостным старшиной в эти годы, после того как в 1914 году была образована Зеркальская волость.

В волость по своим делам именно в эту весеннюю пору приехали  землемеры из уездного города, каким был тогда Барнаул. Один из них и одолжил симпатичному молодому человеку для того, чтобы сфотографироваться, для форсу! — свою фуражку. Такие фуражки носили  чиновники министерства земледелия.

Рядом Шипулина Дарья, уже замужняя, в  девичестве Сидорова. Близкая родственница.

Надо полагать человек не робкий и не леший за словом в карман и затем, уже при новой власти возглавлявшая в волости женское движение.

Журнал в руках, с изображением  какого-то храмового сооружения ее  обозначает здесь только одно — это так скажем реквизит,  который возили  с собой разъезжавшие по селам фотографы.

Весенний, теплый, праздничный день.

Волостное село Зеркалы. Самое большое и самое богатое село во всей округе. Даже несравненно богаче, чем  бывший центр Боровской волости Боровское, куда до этого Зеркалы, ранее называвшееся Болвашкино, до 1903 года, входило.

Правда на дворе война, с еще не известно каким исходом.

Это мы теперь умные все о том времени как будто в главных его траекториях (в деталях — не уверен) знаем.

Я как-то читал  девичий дневник той поры, который мне давал почитать один мой коллега по работе, и там тонко и цепко  описано это оцепенение времени, с его как бы затишьем, где еще непонятнасть трагедии не оценилась и не вошла в полной мере в сознание людей. Все это казалось еще уже всерьез и не совсем всерьез. Но все же не настолько драматично.

Вот грустный, как музыка вальса,  снимок, с еще многими неизвестными, тем, кто на нем изображен.

А сегодня со многими живыми деталями, канувшими как бы в одночасье и так малопонятно в пучину промелькнувших лет.

Вот нехитрая история, накоротко рассказанная мне доверительно этой фотографией.

А я этот рассказ бесхитростно пересказываю вам.

В котором  есть не только ведь что-то грустное, но и что-то назидательное.

***

ПРЕДИСЛОВИЕ 

В истории Гражданской войны бросается мне, краеведу, даже не отходя куда-то далеко от  истории родных мест, всякий раз грустная строка с эпизодами о том, как приходит время и как кому-то в нем в одночасье приказали в селе взять в руки лопаты, и повели тех затем за поскотину.

Летом.

А зимой кого-то, босиком ночью уводили в лес и там рубили шашками…

Потом долго копаешься в разрозненных обрывках исторических источников, ибо не сразу понятно  за давностью лет — кто повел?

Вот и в этой, казалось бы такой домашней краеведческой истории история не спит и не глядит  нам благодушием своим умилением нам, нынешним наследникам нашей истории в глаза, но  очерченными своими жесткими на каждом шагу эпизодами зорко зрит за нами, не давая никаких поблажек  ни нашей совести, ни нашему чувству покоя.