Сразу после окончания выборов в Госдуму — 21 сентября — в России был установлен очередной чёрный рекорд: за день скончались от COVID-19 817 человек. А главный санитарный врач страны Анна Попова заявила, что численность заболевших растёт уже в 36 регионах.
При нынешних темпах гибели за сутки более 800 человек и с учётом доли России в общем населении СССР можно сказать, что ныне каждые 7—10 дней мы переживаем новый «Афган» по численности потерь. И самое удивительное, что это никого не волнует, обществу и государству наплевать. Цена человеческой жизни приближается к нулю.
Нам могут возразить: но ведь во всём мире от COVID-19 умирают очень много людей (на настоящий момент — 4,7 млн человек)! Нет, не во всём мире. В полуторамиллиардном Китае на 13 сентября от инфекции умерло всего за весь период пандемии 4636 человек, во Вьетнаме — 15936 человек (население страны 99 млн человек).
Вот данные портала worldome-ters.info, где используется только официальная статистика государств. Worldometer — признанный в мире поставщик достоверной информации о статистике COVID-19, которому доверяют правительства и уважаемые СМИ. По числу новых заражений в день (21438) мы на первом (!!!) месте в мире, по числу умерших за день (820) — тоже на первом. По числу погибших от коронавируса на миллион населения (Worldometer использует официальную статистику РФ) Россия находится на 50-м месте с цифрой 1380 человек, обогнав не только Турцию (729 человек умерших на миллион), но и Украину (1273 человека). Все данные за 21 сентября.
КАК ЖЕ ТАКОЕ может происходить в стране, которая чуть ли не первой в мире создала вакцину против коронавируса? Не так давно опубликованы ряд докладов учёных и экспертов с анализом социальных аспектов развития эпидемии коронавируса в России, ответа на неё российских властей, особенностей общественной реакции на угрозы и вызовы эпидемии и, наконец, её предварительных последствий.
К примеру, известный экономист Евсей Гурвич сравнил антиковидные меры с теми, что принимались в других странах. За весь период пандемии, по его расчётам, выведенный им российский интегральный показатель жёсткости антиковидной политики был заметно ниже, чем в среднем это было в большинстве стран. Подход развитых стран, стран ЕС разительно отличался от того, что мы наблюдали у себя. Там вводился жёсткий карантин и при этом население и предприятия получали существенную финансовую поддержку. У нас решили, видимо, сэкономить, и поэтому жёсткий длительный карантин вводить не стали.
Фактически государство пустило процесс на самотёк: как получится, так и получится. Несмотря на продолжающуюся все эти месяцы кампанию по информированию населения о пандемии и мерах защиты от заболевания, всем вскоре стала понятной вся несерьёзность действий властей.
В самом начале — после жёстких ограничительных мер государства весной 2020 года, когда эпидемия уже бушевала в столичном регионе, в целом по стране избыточная смертность была отрицательной в марте и минимальной в апреле. И, как свидетельствуют опросы (ФОМ и других социологических служб), первоначальная реакция российского населения в целом была вполне адекватной. Доля не боявшихся заболеть COVID-19 упала с 57% 23 марта до 28% 3 апреля, доля не следивших за информацией о пандемии упала до 20%. Вполне одобрительно были встречены на этом этапе и жёсткие действия властей: неправильными к началу апреля их считали лишь 10% опрошенных, а не доверяли информации об эпидемии всего лишь чуть более 20%.
В мае 2020 года российские власти сняли значительную часть ограничений. И как результат доля считающих, что эпидемия спадает, достигла 60%, а не следящих за информацией о ней и не боящихся заболеть — до 45—50%. В реальности же эпидемия лишь набирала обороты. В мае — июне избыточная смертность уже составляла 13—14%, а в июле она подскочила до 27%. Эпидемия пошла в глубь России — в регионы, где к ней были не готовы, да и не имели особых стимулов готовиться, поскольку она считалась как бы уже в значительной степени побеждённой.
Ослабление карантинного режима соответствовало и настроениям людей, так как без должной финансовой поддержки государства и население, и предприятия испытывали огромные трудности. В то время приоритет Кремля был политический — подготовка к голосованию по поправкам в Конституцию, «обнулявшим» президентские сроки В. Путина. В сценарии Кремля важнейшими элементами этой политической кампании было проведение Парада Победы 9 Мая и сохранение этого «победного» настроя вплоть до недели «всенародного голосования» в конце июня («победили печенегов, победим и вирус»). Режим полукарантина позволял, с одной стороны, сохранить определённые ограничения (например, на реализацию права на свободу собраний) и ввести «чрезвычайный» недельный режим голосования, не позволявший контролировать его ход, а с другой стороны, не создавал психологического и экономического дискомфорта реального локдауна. В то же время угроза эпидемии не должна была слишком отпугивать людей от участия в голосовании.
В эти же месяцы, в отличие от большинства европейских стран, в России сформировалась устойчивая практика манипулирования статистикой распространения вируса и смертности. Публикации в прессе и аналитика свидетельствуют о систематической нерегистрации случаев заболеваний в регионах и фальсификации статистики смертности. По всей видимости, адекватная система статистики эпидемии в масштабах страны сразу оказалась под «политическим контролем». Такой манипулятивный подход к эпидемии со стороны правительства в мае — июне («голосовать можно, митинговать нельзя; здесь считаем, здесь не считаем») был «прочитан» населением и во многом определил его дальнейшее отношение и к эпидемии, и к усилиям властей по противодействию ей.
Непрозрачные действия и намерения властей и предопределили тот крайний скепсис, с которым было воспринято известие о том, что Россия первой в мире создала вакцину от коронавируса. В целом по выборке 40% респондентов сказали, что испытали положительные эмоции в связи с этим известием, а 46% испытали — негативные (сумма выбравших ответы «недоверие», «сомнение», «страх»).
Однако самое роковое решение в истории борьбы с эпидемией было принято осенью 2020 года. Несмотря на очевидное начало второй волны эпидемии в сентябре — октябре 2020 года, российские власти не стали вводить новые строгие ограничения. Страна следовала «одногорбой» модели реакции на эпидемию, то есть, в отличие от европейских стран, не ввела второго локдауна осенью 2020 года.
Это было сделано в том числе и по соображениям экономии. Несмотря на то, что в тот момент в резервных фондах находились средства в размере 12% ВВП, их было решено не тратить. Более того, за 2020 год Фонд национального благосостояния вырос с 7,7 трлн рублей в январе до 13,5 трлн рублей в декабре. А на 1 июля 2021 года его размер составил 13,9 трлн рублей.
Экономя деньги, правительство способствовало избыточной смертности населения. С октября 2020-го по май 2021 года она составляла 34%, а в целом с апреля 2020-го по май 2021 года превысила фоновую смертность на 26% и большинством независимых экспертов оценивается в 530 тыс. жизней.
В 2020 году в России прекратили свою деятельность 515,5 тыс. коммерческих организаций, или каждая шестая в стране. Количество закрытых в 2,4 раза превысило число вновь созданных — такое соотношение оказалось худшим как минимум за последние 18 лет. Это данные аналитической службы международной аудиторско-консалтинговой сети FinExpertiza.
Такого негативного соотношения закрытых и открытых компаний не было за весь доступный период статистических наблюдений — с 2003 года. За 2020 год число действующих предприятий сократилось на 300 тыс., или на 9,6% (речь идёт о чистом сокращении с учётом вновь открывшихся бизнесов). Реальные же потери ещё выше, потому что статистика не учитывает «брошенных» компаний, которые официально не заявили о своём закрытии из-за сложности и дороговизны процедуры.
Эксперты называют две основные модели борьбы с пандемией на национальном уровне: «солидаристскую» и «абсентеистскую». «Солидаристская» модель, реализованная в европейских странах, предполагает: публикацию подробных и вызывающих доверие данных о масштабах и последствиях эпидемии; целенаправленное формирование в обществе устойчивой и значительной группы поддержки жёстких ограничительных мер; последовательность в осуществлении жёстких мер; широкие меры экономической поддержки населения и бизнеса.
Соответственно, «абсентеистская» модель, характерная для многих развивающихся и более бедных стран, характеризуется противоречивыми сигналами со стороны властей относительно опасности эпидемии, непоследовательностью и низким уровнем реального внедрения заявленных ограничительных мер, манипулированием и ограничительными мерами, и статистикой развития эпидемии.
В итоге угроза эпидемии в восприятии населения выглядит неопределённой, взаимосвязь жёсткости карантинных ограничений и избыточной смертности — размытой. Болезни и смерти всё более начинают восприниматься «фаталистически» как «неизбежное зло», а меры предосторожности и ограничения — как частное дело каждого. «Чувствительность» населения к эпидемии и уровень тревоги вырастают лишь в тот момент, когда очередная её волна уже бушует и затрагивает «ближний круг» человека, а карантинные меры вводить поздно.
Различие этих моделей реакции властей на пандемию оказывает принципиальное влияние и на склонность населения к вакцинированию. В жёсткой солидаристской модели общество находится в условиях локдауна (пока прививку получают одна за другой возрастные категории) в ожидании момента, когда будет достигнут популяционный порог вакцинированности. Этот момент определяет перспективу выхода всего общества из тягостного карантина. Поэтому там вакцина — долгожданный, желанный способ прекратить карантин.
У нас всё иначе. Кто хочет — верит в коронавирус, а кто не хочет — не верит, для таких пандемии вовсе не существует. И соблюдение карантина, и столкновение с болезнью являются «частным делом», а коллективная вакцинация никак не связывается с коллективным выходом из эпидемии и карантина. В России наложились недоверие населения к властям и недоверие к вакцинам. Это привело к тому, что огромная часть населения — после начала кампании вакцинации (с января по апрель 2021 года) 60% населения — была уверена, что эпидемия сама собой идёт на спад. А поэтому вакцинироваться нет нужды.
Разгромной критике подверг антиковидную политику доктор экономических наук академик Абел Аганбегян:
— Все страны приняли очень серьёзные меры по недопущению падения доходов, они компенсировали людям и увеличивающуюся безработицу, и снижение зарплат из-за отсутствия работы, увольнения и т.д. Например, в Америке средний доход в 2020 году вырос, а не снизился. В Европе и других странах снижение очень небольшое. А в России, с учётом стагнации, доходы упали в четыре раза больше, чем валовой внутренний продукт.
Ссылаясь на методики расчёта Всемирного банка, А. Аганбегян оценил ущерб от избыточной смертности и инвалидизации населения после COVID-19 в России в размере 9 трлн рублей.
…Из всех медиащелей (телеящик теперь всего лишь одно из этих средств воздействия на массовое сознание) нам ежедневно внушают, что развлечение и удовольствие — единственная достойная цель, ради которой всё вокруг и вращается: экономика, политика, социальная жизнь. К примеру, выборы — это удачная возможность сыграть в приятную лотерею, где призами могут быть квартира или автомобиль. Главный аниматор (или, по-старому, развлекающий массовик-затейник) — государство и чиновники. А поэтому вокруг можно наблюдать непрекращающийся шашлычный пикник с фейерверками на фоне вала смертей от коронавируса. И под эту сурдинку высшие чиновники и олигархи продолжают распихивать по карманам миллиарды и миллиарды бюджетных рублей.
Особенности эпидемии COVID-19 превращают пандемию в своего рода социальный тест на зрелость и солидарность, который проходят разные общества и государства. Новая постсоветская Россия и её нынешние политические лидеры сдали данный тест крайне неудовлетворительно. Цена «неуда» — сотни тысяч безвременно умерших.