Главным мерилом его жизни всегда была правда. «Полезна только правда. Жизнь остаётся жизнью. Она сурова, многолика и ни для кого не может быть навсегда устланной коврами». Сын гор, с детства познавший тяжкий, совсем не детский физический труд, тем не менее закаливший его. Затем он прошёл дорогами Великой Отечественной войны, пережил временное расставание с родной Кабардино-Балкарией и стал выдающимся поэтом, духовно-нравственным светочем своего народа и одним из наиболее почитаемых национальных стихотворцев многонациональной Советской России. Он возносил правду и к ней всем своим грандиозным поэтическим талантом стремился обратить взоры огромной читательской аудитории, глубоко уважавшей и любившей его.

«Правда не может унизить никого, — писал народный поэт Кабардино-Балкарской АССР, кавалер орденов Ленина, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени (дважды), Отечественной войны I и II степеней, лауреат Ленинской премии (посмертно), Государственной премии СССР и Государственной премии РСФСР имени М. Горького Кайсын Кулиев, — а тем более народ, ибо целый народ не может быть глупым или виноватым. Нет ничего хуже, чем выводить пером ложь на белизне страницы. Лучше быть бездомным, каким когда-то я был. Ужасна изустная ложь. Писать же её на бумаге — противно вдвойне. Даже преступно. Я горячо люблю родную землю, мой народ. А потому не могу о них лгать. Их может унизить одна ложь. Только она».

Служить людям, неся им правдивое, вдохновенное, глубокое, наполненное открытыми и потаёнными смыслами поэтическое слово, стало для Кайсына Шуваевича, чьё 105-летие со дня рождения приходится на первое ноября текущего года, делом всей его непростой, но большой, содержательной, полной многих знаковых и важных событий жизни. Писать стихи Кулиев, уроженец старинного балкарского аула Верхний Чегем, затерянного «в верховьях красивого и сурового Чегемского ущелья, на границе Балкарии со Сванетией», начал рано, лет с десяти. Да и печататься он также начал рано, лет с семнадцати, что, впрочем, не говорит о том, будто жил юный Кайсын лишь в мире загадочных грёз, будораживших его беспокойную, трепетную мысль и всегда отзывчивое сердце.

Детство будущего классика кабардино-балкарской советской литературы было для тех трудных лет вполне обыденным. Потеряв в два года отца, сражавшегося в рядах горских партизан против белоказаков Деникина, которого он, естественно, не запомнил, Кайсын вместе со старшей на два года сестрой остался на попечении матери — простой горянки Узеирхан, учившей детей труду, выносливости и решительности в преодолении любых трудностей и невзгод.

«…Я рос в горах, окружённый трудолюбивыми крестьянами и заботами матери, — напишет поэт в 1971 году в своей автобиографии. — В 1926 году один из старых коммунистов повёл меня, взяв за руку, в только что открывшуюся школу аула Нижний Чегем. Я впервые увидел книги. Получил букварь с красивыми картинками и тетрадки! Это было замечательно! Мои тогдашние чувства я пытался выразить позже в «Горской поэме о Ленине». Учился, а летом пас овец, косил сено. Русскому языку нас обучал старый учитель Борис Игнатьевич. Он носил чеховское пенсне. Слова благодарности ему читатель найдёт в той же «Горской поэме» и в более раннем моём стихотворении «Учитель Борис Игнатьевич». Но тогда я не знал, какое благо принесут его уроки, не знал, что русский язык откроет мне свои несметные сокровища и я приобщусь к великой русской литературе — от Пушкина до Твардовского, от Толстого до Паустовского».

Память же детства, те первые занятия в школе оставят в душе поэта и свой неизгладимый, тёплый свет, который можно наблюдать и в стихотворении «Первый урок»:

Тетрадь лежит на коленях,

Волнуюсь, едва дышу,

Пишу под диктовку: «ЛЕНИН»…

Не знаю, о ком пишу…

(перевод Е. Елисеева)

А «Горская поэма о Ленине» справедливо займёт своё почётное место в советской литературной Лениниане. Писал её поэт с особым чувством, навеянным ему не только воспоминаниями о детстве, но и сильным впечатлением, полученным им при посещении кремлёвской квартиры вождя, состоявшемся в июне 1956 года. «В год моего возвращения из Киргизии я впервые попал в кремлёвскую квартиру Владимира Ильича. Она удивила меня своей обычностью, скромностью. В Средней Азии жили мы с именем Ленина на устах. Это истина. После того как я увидел, как жил величайший руководитель великого социалистического государства, волнение заставило меня взяться за перо. Я понимал, какую ответственность беру на себя. Но отступления не могло быть… Я не старался идти по пути Маяковского и других поэтов, писавших поэмы о Ленине. (Я имею в виду характер произведения.) Мне хотелось рассказать о Владимире Ильиче языком моей земли, предельно просто и ясно, попробовать рассказать о великом вожде революции через судьбу так много испытавшего народа, через мою собственную судьбу». И следует признать, что с задачей этой Кулиев справился блестяще, на самом деле создав впечатляющее, оригинальное, отличающееся от других произведение о великом Ленине и восприятии его образа целым народом со своей судьбой, чаяниями и помыслами.

На всю жизнь останется поэт несказанно благодарен и своей матери, вырастившей его, давшей ему возможность получить хорошее образование, научившей его человечности и терпению. С её уходом из жизни Кулиев, которому тогда исполнится сорок пять лет, почувствует себя «настоящим сиротой», о чём сверхтрогательно, с неизбывной сыновьей болью и поведает в поэме «Памяти матери».

Коль у тебя есть мать,

в себе ты носишь свет,

Не зря так говорят. Теперь я это знаю.

Тот свет в моей душе горел так много

            лет,

Что я привык и жил, его не замечая.

Но мама умерла. И свет, что мне светил,

Перед зарёй погас. Конец. Вопрос

            решился.

И для меня в ту ночь рассвет

            не наступил,

И я его не ждал: я матери лишился.

(перевод Н. Коржавина)

Одарённый от природы парень из горного балкарского аула, не задумывавшийся тогда о высоких материях, но мечтавший о получении образования и писавший стихи, он, не достигнув и восемнадцати лет, впервые приедет в Москву и сразу поступит в Театральный институт имени А.В. Луначарского (ГИТИС), при том что артистом Кулиев становиться вообще-то не собирался: «К тому времени уже окончательно решил быть поэтом — твёрдо, без сомнений верил в свои способности, в свою звезду. <…> Считаю, что моё поступление в ГИТИС было удачей. По своим склонностям я мог учиться только в гуманитарном учебном заведении. А другого института с таким широким профилем, где бы изучались все области искусства и культуры, в то время не было».

Кайсын Кулиев был прилежным студентом. Полученные же в этом престижном вузе знания обогатили его прежде всего духовно, на всю оставшуюся жизнь сделав искренним почитателем литературы, театра, музыки и живописи, по-настоящему влюблённым в поэзию Пушкина, в музыку Бетховена и во всё прекрасное и высокогуманное культурное достояние человечества, создававшееся веками и тысячелетиями.

По возвращении в Нальчик Кулиев становится преподавателем литературы в учительском институте. Тогда же, в 1940 году, выходит в свет первая его книга стихов «Здравствуй, утро!», несовершенная, конечно, но явственно говорившая о том, что писал её поэт со своим индивидуальным взглядом на окружающий мир, не желавший при сём как-либо и под кого-либо подстраиваться.

За последующие же с той поры четыре с половиной десятка лет из-под пера Кулиева выйдут получившие широкое признание стихотворные сборники «Горы», «Хлеб и роза», «Земля и песня», «Раненый камень», «Мир дому твоему», «Живу среди людей», а также поэмы «Горская поэма о Ленине», «Памяти матери», «Радость — золотая птица», «Знамя», «Вечерняя звезда», «Говорю Лейле в Чегеме», «Чегемская поэма», «Поэма Любви», «Золотая свирель», «Кремень», «Перевал», «Песнь моей любви» и другие.

Большим жизненным испытанием для Кулиева, осознанно связавшего свою судьбу с Красной Армией ещё летом 1940 года, станет Великая Отечественная война, дорогами которой он мужественно прошагает с самых первых её дней, неоднократно получив ранения.

Одним же из наиболее известных и любимых стихотворений Кулиева военной поры станет «Сосны России шумят», написанное молодым поэтом в первых числах октября 1941 года на подступах к Орлу.

Дождь отстучал — только листья блестят.

Осень. И тучи плывут в поднебесье.

Грустно. Дорога не радует взгляд.

И, напевая нам хмурую песню,

Сосны России шумят.

К фронту идёт за отрядом отряд.

Сосны, как сёстры под гнётом кручины,

Нас провожая, печально глядят,

И без умолку шумят их вершины,

Сосны России шумят.

(перевод Н. Коржавина)

Кстати, те бои у Орла не прошли для Кайсына Шуваевича бесследно. Десятилетия спустя он вспоминал: «Тяжёлые бои у Орла продолжались несколько дней. После Орла я лежал в Чебоксарском госпитале. Снова писал. Связался с Союзом писателей СССР. С лета сорок второго года уже начали переводиться на русский язык мои военные стихи. Они печатались в газетах «Правда», «Красная звезда», «Литература и искусство», в журналах «Знамя», «Красноармеец», «Огонёк», «Дружба народов», часто передавались по радио. Я слушал их в госпитале».

Необходимо сказать, что во время пребывания Кулиева как на фронте, так и в госпиталях о нём постоянно старался заботиться А. Фадеев. «…Фадеев относился ко мне — совсем молодому тогда стихотворцу малочисленного народа — очень хорошо и внимательно. Это была прекрасная черта характера одного из крупнейших советских писателей, руководителя литературных сил страны в течение многих лет… <…>

Фадеев уговаривал меня демобилизоваться (речь идёт о поздней осени 1942 года. — Р.С.). Он хотел, чтобы я уцелел. В это дело включилась и Елена Дмитриевна Стасова, организовавшая первые переводы моих стихов на европейские языки… Я был благодарен Стасовой и Фадееву за заботу, но отказался от демобилизации. Я не мог, не имел права считать себя лучше тех, кто сражался и погибал. Их также ждали дома матери, как моя в Чегемском ущелье. На этот счёт у меня были твёрдые убеждения».

Ещё же твёрже убеждения Кулиева стали весной 1944 года, когда на Крымской земле, в освобождении которой он также принимал участие, в Симферополе его примут в ряды ВКП (б). При этом подчеркну, что Кулиев в последующие годы, активно занимаясь общественно-политической работой, не единожды будучи избранным депутатом Верховного Совета СССР, не был в числе тех советских поэтов, кто активно писал о партии, всячески восхваляя и прославляя её. Тонкий лирик, гуманист, философ, он больше задумывался над темами вечными, непреходящими, порою стремительно отдаляясь в своих стихах от земных дел и проблем. Но тем, наверное, и ценна поэзия Кулиева, что она о жизни и смерти, о любви, о природе, о человеке, о хлебе насущном, о правде, о нравственных ценностях, о красотах Кавказа, о мужестве и доблести, храбрости и отваге. И потому, к счастью, она не стареет и не теряет своей свежести и привлекательности, оставаясь неизменно возвышенной, глубинной, чарующей, удивляющей, наводящей на целый сонм праздных и непраздных раздумий и размышлений.

На войне ж поэтическое слово Кулиева также было призвано сражаться.

Сегодня стих мой — беспощадный бой,

В строках запеклась человеческая кровь.

Он горьким порохом насквозь пропах,

В нём гул орудий, жаркий стук копыт.

Сегодня стих мой — раненый боец.

Вот пошатнулся он, за штык схватясь,

Вот падает он, кровью исходя,

И поднимается, от боли зубы сжав.

(перевод М. Петровых)

И на фронте не забывал Кулиев о родном крае, о величественных снежных вершинах и тех истоках, которые питали его своей живительной влагой, помогая сражаться и писать…

Как старый горец любит свой Казбек,

Так я люблю все земли и края.

Но, к родине привязанный навек,

Всегда гордился тем, что горец я.

Мне довелось из Волги пить не раз,

Её красой душа была горда.

Но свой любимый, свой родной Кавказ

Носил в душе повсюду и всегда. <…>

Как горд я вами, милые края.

Коварный враг! Оставь свои мечты,

Что эту гордость потеряю я.

Нет, жизнь скорее потеряешь ты!

(перевод Д. Кедрина)

По-своему интересно и фронтовое стихотворение Кулиева «Поэт на фронте», наполненное национальными балкарскими красками, которое он посвятил своему другу — кабардинскому поэту Алиму Кешокову, рассказав в нём о том, как поэт в перерывах между боями умудрялся писать стихи и доносить их до своих слушателей.

Склонясь над взлохмаченной

гривой коня,

Поводья тугие сжимая в руке,

Он мчался в атаку. Отблеск огня

Играл на холодном клинке.

Он молча бродил по уснувшей степи.

Потом, засветив огонёк фонаря,

Писал на седле стихи.

Пока задавали корму коням,

Друзья собирались вокруг огонька

Послушать поэта. И чудились нам

В стихах удары клинка.

Когда у врага отбивали село

И дети сбегались на шумный привал,

Он крошку босого сажал на седло

И тихо в глаза целовал…

(перевод Л. Шифферса)

Непросто складывалась жизнь поэта в первое послевоенное десятилетие, которое он провёл в Киргизии. Но и там он продолжал творить, всё более шлифуя своё мастерство и поднимая в стихах многие серьёзные темы, волновавшие его как поэта и гражданина.

Попрощавшись с городом Фрунзе в конце мая 1956 года, Кулиев выехал в Москву, где его ждали и где ему содействие оказывал лично Н. Тихонов. «Я положил на стол Николая Семёновича большой том моих стихов, — вспоминал Кайсын Шуваевич. — Подстрочники были сделаны мной задолго до отъезда из Фрунзе. Тихонов тут же позвонил в издательство «Советский писатель». Книга моя была принята. Она вышла под названием «Горы» (1957). Сам Николай Семёнович перевёл целый ряд стихотворений. В том же 1957 году издательство «Молодая гвардия» выпустило вторую мою книгу «Хлеб и роза».

Стихи и поэмы Кайсына Кулиева на русский язык действительно переводили маститые поэты, и коль уж речь зашла о выдающемся русском советском поэте и общественном деятеле Николае Тихонове, то не могу не вспомнить такие кулиевские строки, переведённые его старшим русским товарищем:

В землях многих как друг я,

            скитаясь, был,

У чужих очагов грел руки свои.

Хоть многих поэтов земли полюбил,

Сыном гор я остался, горы мои!

Как горец, привыкший к суровому быту, с детства приучающему правде смотреть в глаза, и фронтовик, участник боёв за освобождение Москвы, Орла, Ростова, Крыма, Украины, Прибалтики, прошедший через тяжёлые, зачастую на грани жизни и смерти испытания, Кулиев чрезвычайно ценил дружбу, и друзей у него в самом деле было немало. Наиболее близким из них он посвящал свои стихи, некоторые так и вообще имели вполне определённые названия, в которых поэт называл своих друзей. Вот эти стихотворения: «Симону Чиковани», «Письмо Расулу Гамзатову», «Расулу Гамзатову», «Давиду Кугультинову», «Владимиру Николаевичу Орлову», «Ираклию Абашидзе», «Реквием Саиду Шахмурзе — поэту из Чегема», «Пимену Панченко», «Алиму Кешокову», «Миколе и Нине Бажанам», «Марии Гавриловне Сосюре», «Сибгату Хакиму», «Памяти Мирзо Турсун-заде», «Пока Амо Сагиян глядит…», «Левону Мкртчяну».

Из всех этих стихотворений выделю два: «Пимену Панченко» и «Памяти Мирзо Турсун-заде». В них Кайсын Шуваевич заложил глубинный, непреходящий смысл.

Стихотворение «Пимену Панченко» Кулиев написал в 1980 году и адресовал своему ровеснику, белорусскому собрату по перу, народному поэту БССР Пимену Панченко. Говорит же в нём он о том, что не бывает чужого горя, и ужасы Хатыни, Освенцима, Хиросимы и маленького балкарского аула Хулам, как символа горьких дней депортации, Кулиев отождествляет, призывая их не забывать.

Нет горя чужого на свете, коль

ты — человек.

Я так это рано, рождённый в Балкарии,

            понял,

Где каждый утёс — как кулак, гордо

            поднятый вверх,

Куда невеликий народ мой судьбу мою

            поднял.

И мне ль не понять, что такое

чужая беда,

Когда неотвязно саднят мою память

            картины,

Где с высей в долины, дымясь, кровь

            течёт, как вода,

А к высям дымы от руин поднимают

            долины.

Я, видевший горестный пепел аула

            Хулам

И пепел Хатыни, Освенцима

            и Хиросимы,

Могу ль хоть на миг их забыть,

            отдаваясь делам?

Они навсегда — человеческой памяти

            зимы! <…>

Мой брат белорусский, я тоже, как ты,

            уже сед.

Мы всё одолели, а вот над годами —

            не властны.

Мы видели силу народов в годину

их бед,

И к этому, Пимен, с тобою мы,

к счастью, причастны.

(перевод Д. Долинского)

Недолог век людской, говорил нам поэт. И года, словно птицы, уходя безвозвратно, оставляют о себе память, а вот какой ей быть? Хочется верить, что светлой, доброй, то бишь такой, о какой задумывался поэт-гуманист Кулиев и какую в результате о себе и оставил.

Мне кажется подчас,

Что наши годы — птицы,

Летящие от нас,

Чтоб вновь не возвратиться.

Года бог весть куда

Уходят безвозвратно,

Летят, чтоб никогда

Не прилететь обратно.

И всё ж не зря мы ждём:

Года расстались с нами,

Чтоб в памяти потом

Прошелестеть крылами.

(перевод Н. Гребнева)

Дню сегодняшнему, когда Россия воюет с западным антимиром, ополчившимся против нас и выбравшим площадкой для борьбы Украину, погрязшую в оголтелом, жутком неонацизме и русофобии, крайне созвучно стихотворение «Война и молитва», рассказывающее о вечной молитве матери, которая в дни войны рождается в сознании каждой матери мира, отправившей своего сына на поле брани и ждущей его невредимым домой.

Случалось, помню, в дни войны не раз,

В тот час, когда в родном селенье где-то

Свершала мать обычный свой намаз,

Нас в бой звала сигнальная ракета. <…>

Сгорали в мире города дотла,

Друг с другом целые народы бились,

Кровь сыновей людских текла, текла,

А матери молились и молились.

И как бы ни менялись времена,

Во все века бывало так от века,

Молитва сотворялась, шла война,

О том свидетельствуя, как трудна

Жизнь человека.

(перевод Н. Гребнева)

Жизнь в своём бесконечном течении подбрасывает нам немало насущных, вполне конкретных вопросов, зачастую обыденных, а иногда и сложных, неоднозначных, требующих предельной собранности, внимания и способности принимать верные, взвешенные и обдуманные решения. Как-то о существе наиболее распространённых, сопровождающих нас всегда вопросов задумался и Кулиев, озаглавив своё стихотворение чётко и определённо — «Вопросы жизни».

Приходит к каждому в свой час

            его весна,

И спрашивает жизнь:

«А как вспахал ты поле?

Какие в глубь земли ты бросил семена?

Как пестовал весну, расцветшую

            на воле?»

Приходит к каждому и лето на порог.

Вновь спрашивает жизнь: «Усердно

            ли трудился?

От сорных трав свои посевы ты сберёг?

И хорошо ли хлеб на поле уродился?»

Приходит к каждому и осени пора.

Вновь спрашивает жизнь:

            «Своё свершил ли дело?

Собрал ли ты зерно? И много ли добра

Ты на зиму припас усердно и умело?»

Приходит к каждому его зима

в свой срок.

Вновь спрашивает жизнь:

«Готов ли встретить холод?

Всё, что задумал ты,

сумел ли сделать впрок?

Нашёл ли, что искал,

когда был свеж и молод?» <…>

О жизнь моя, твои люблю я голоса,

Вопросы трудные не прекращай вовеки,

Пусть слышатся они, как ветры и леса,

Пусть движутся они, как поезда и реки.

И если горечи в словах ты не таишь, —

Без этой горечи и сладость незнакома.

В тот день, когда свои вопросы

            прекратишь, —

Ни пеший, ни верхом не доберусь

            до дома!

(перевод С. Липкина)

Однако не только стихи писал Кайсын Кулиев, окончивший в 1958 году также и Высшие литературные курсы. Более тридцати пяти лет работал он над первой книгой романа «Была зима», рассказывающей о трагических событиях, происходивших в его родных местах в первую зиму Великой Отечественной войны. Роман-сказание у поэта получился и сразу привлёк внимание читателей и критиков. Но, увы, смерть, не позволила Кулиеву завершить задуманное им повествование и написать вторую книгу данной эпической дилогии. К великому сожалению, в вечность, после тяжёлой болезни, большой национальный поэт и гражданин многонациональной России ушёл достаточно рано. Ему не было ещё и семидесяти…

И когда известного далеко за пределами Советского Союза поэта не стало, его большой друг, великий аварский советский поэт Расул Гамзатов написал проникновенные строки, в которых вылилось всё его неизбывное дружеское горе и в которых он попытался мельком сказать и о той настоящей большой дружбе, бывшей среди советских писателей:

Друзья мои — Чингиз, Давид, Мустай,

Осиротила нас кончина брата.

Сказав Эльбрусу тихое «прощай»,

Ушёл он в путь, откуда нет возврата.

Совсем недавно, кажется, его

Проведывал я в Кунцевской больнице,

И вот не стало друга моего —

Скалы, к которой можно прислониться.

Скорби, Чегем…

И ты скорби, Кавказ,

Под траурною буркой южной ночи.

Балкария, закрой в последний раз

Сыновние безжизненные очи. <…>

Кайсын Кулиев умер… Нет, погиб

В неравной схватке с собственной

            судьбою.

Не траурный мотив, державный гимн

Пускай звучит над каменной плитою.

И если скажут вам, Кайсына нет,

Не верьте обывательскому вздору.

Чтоб во весь рост создать его портрет,

Нам нужен холст снегов, укрывший горы.

Друзья мои — Давид, Мустай, Алим,

Я вас прошу, поближе подойдите

Не для того, чтобы проститься с ним,

В залог слезу оставив на граните.

Балкария, пускай ушёл твой сын

Туда, откуда нет пути обратно…

Но закричи призывное:

— Кайсы-ы-ы-н! —

Он отзовётся эхом многократным.

(перевод М. Ахмедовой)

Вот уж более тридцати пяти лет прошло с того июньского дня 1985 года, когда Кайсын Кулиев направился в свой последний, невозвратный путь… Но живёт память о нём, и не только в названиях улиц, учреждений, памятниках и мемориальных досках. Она живёт в балкарском и других народах России, помнящих этого выдающегося подвижника, воина-радетеля, коммуниста, поэта-философа, стремившегося сделать жизнь людскую чище, краше, светлее, наполняя её верой в добро и справедливость, правду и человечность… А такая память, уважаемый читатель, как известно, превращается уже в генетический код, что естественно и закономерно…