Владимир Бровкин о художнике Василии Закревском

При упоминании  имени Василия Закревского  тотчас по ассоциации мне на ум приходят имена таких раскрученных художников, с коими как бы условно можно было бы его сравнить. Грузина Нико Пиросмани. Француза Анри Руссо. Из наших русских —  с Ефимом Честняковым, выдернутого из небытия в последний миг, в которое тот медленно погружался и раскрученного  стараниями прославленного советского художника-реставратора Саввы Ямщикова.

И вопрос тут в одном. Можно ли его, при  сумасшедшей раскрученности последних,  работы которых хранятся в Луврах и разных Национальных галереях поставить в один ряд с ними?

И можно.

И не стоит.

Он и они при некоторой схожести судеб всех самодеятельных художников, а Василий Закревский был самодеятельным художником, все же разные. Слишком разные.

И по времени, в котором они жили. И по тематике их картин. Да и по подаче материалов.

Он был самодеятельным художником, так называются люди этой судьбы и профессии, которые свой хлеб насущный и духовную пищу себе  добывали, работая на местах  чаще всего  художниками оформителями.

Со всем этим писаниям лозунгов на кумаче, рисования досок показателей, рисования плакатов и вывесок, номеров автомашин, порой, если к тому было еще и призвание — до написания тех или иных своих картин. Всегда ярких и нарядных с желанием покорить внимание зрителей, а в чем-то может быть и потрафить их вкусам — своих земляков.

К творчеству его  определение, как «наивное искусство», а тем более «примитивизм» — банально не подходит.

Если назвать нашу духовную составляющую в русских понятиях понятным русским словом —  это «народное искусство».

У нас в стране  был даже заочной университет народного искусства  имени Н.К. Крупской.

Который  окончили многие и профессиональные художники, прежде чем получить   профессиональное образование.

Не удивлюсь, если  окончил его и он.

По совместительству в родной деревне Василий Закревский был заведующий клубом.

Как человек, умевший сносно (к вируозам-музыкантам отнести его, пожалуй, будет сложно, но ни одна свадьба в селе или еще какой праздник не обходились  без него, где он играл на баяне или на гармони) — музыкальный руководитель в клубе.

Это был художник из глубинки, чаще всего живший в селе, на простой грешной земле.

Что до картин, то он писал их огромного размера,  и они чаще всего были предназначены тематикою своей для конторы, клуба,  на ферме могли они где либо висеть в подсобке.

Но долг ли срок жизни работ художников оформителей? Даже картин, висевших в конторе до очередного ремонта?

И у  многих из них, в отличие от работ мастеров,  которые работают с прицелом  на престижную выставку или музей, век был недолог.

Был он самой  обычной внешности. Несколько даже тщедушный. Как мне  показалось — немножко как бы суетливый с негромким голоском и сбивчивой торопливой речью. В огромных очках, которые говорили о его плохом зрении.

Даже поговорка  была, когда говорили о плохом зрении того или иного человека — в очках как у Васи Закревского.

Таким я его запомнил.

Был, вот  эпизод моей жизни, в 1974 году он гармонистом на моей свадьбе.

У моей сестры двоюродной на свадьбе запомнилось, играл. От  тех времен и остались у меня его фото.

Уроженец нашего села, жил он в нем, однако наездами.

Куда-то постоянно срываясь, уезжал, а по прошествии некоторого времени, опять, как ни в чем ни бывало, возвращался.

Видимо в этом сказывалась его цыганская кровь.

У него, рассказывают, мать была, цыганкой, которая при  родах умерла, а воспитали его в нашем селе, взяв к себе, Нагорные. Была в нашем селе такая семья.

Уехав из села, он через некоторое время вновь в нее возвращался.

Покупал халупку.

При таком образе жизни,  какие могут быть, сами посудите у человека хоромы?

Но она, силою его неуемного  воодушевления и непоседливости, через некоторое время —  всякий раз преображалась.

Деревянной резьбой узора чуть ли не из скифских курганов наличников, росписью фресок ли, картин — как правило, не знаю — всех стен этого жилища с сюжетами из народных сказок. Затыкающиих за пояс все шедевры того же Нико Пиросмани.

Всякий раз  дом Василия Закревского становился очередной  достопримечательностью. До очередного его отъезда из села.

Но это все  почиталось земляками, то же, как и он, жившими на грешной земле, за обыденность.

По рассказам моего односельчанина Василия Журавлева —  некоторое время Василий Закревский жил в Шипуново. Тонкостей его там жизни не  знаю и где, немного улыбнусь, шипуновцы, время придет,  повесят ему  памятную доску, как это принято сегодня делать во всех столицах во время каких либо очередных чтений, где то тут неподалеку от вокзала за водокачкой, памятном историческом  месте  райцентра.

В пору игры на свадьбе моей, рассказывал, запомнилось, среди прочих мест, где бывал тот, жил он в Казахстане неподалеку от  прогремевших в ту пору  событиями местах, около озера Жаланашколь.

Теперь вопрос о  творческом, так скажем громко, наследии.

В конторе нашего колхоза висело огромное его полотно в вестибюле, на котором  было изображено наше село во всей первозданной красоте.

Это были начало 70-х годов.

И я  успел это полотно снять только-только появившийся в моих руках фотоаппаратом «Чайка», в котором обычный кадр делился  еще на два. На черно белую естественно пленку. И соответственно, такого же качества.

Естественно, что через полвека от этой картины и след давно простыл.

Тем не менее,  осталось воспоминание.

Яркое. И не менее сильное, чем от диорамы Рубо.

В вестибюле конторы висела огромная во всю стену картина, в чем-то с точки зрения немного наивная, но написанная такими чувственно-яркими красками, а главное — душей.

Сохранившей облик бесценный канувшего времени.

Потом время сдуло его.

Да и дивно ли, если прошло полвека с той поры.

А вот его полотно, с элементами плаката героики советских лет, висевшее в клубе.

Когда в начале 90-х была ревизия, то мой  брат взял из клуба  полотно это к себе на животноводческую ферму в подсобку.

Где оно у него и хранится до сих пор.

И еще.

Александр Вакаев, человек  увлеченный и в районе известный, и  знавший  последнего неплохо, работавший в районной  администрации в отделе культуры, рассказывал мне о том,  что несколько его работ  были восторженно куплены заезжими ребятами, любителями именно такого искусства, и удивленные ( нет — уточню еще раз тут их впечатление — ошарашенные!) талантом этого самородка в Москву в какой-то престижный музей.

Вот, пожалуй и все.

Какие-то детали биографии его, наверное, еще можно восстановить.

Найти  где-либо в конторе какую-либо там ведомость по зарплате. Учетную ли карточку в отделе кадров.

Да мало ли нас таких, с виду заурядных, проживших свой Богом нам отпущенный век в реалиях  наших неповторимых лет, людей?

А вот с наследием творческим, пожалуй,  теперь все точки тут окончательно — увы и ах! — и бескомпромиссно расставлены и как в приговоре оглашены, и какая-то апелляция вряд тут к чему-либо и кому-либо даст  результат.

Умер Василий Закревский 1994 году в Ставрополе, куда его забрала дочь, вышедшая за военного и жившая там.

Вот кусочек его души, сердца, таланта, чудом сохранившийся в одном из подсобок хозяйства в его родном селе.

О судьбе дальнейшей, в наше-то время я никак гадать не берусь.

Хотя как знать?

Не все ведь в этом мире так-то уж и безнадежно?

Художник Василий ЗАКРЕВСКИЙ, картины которого хранятся в музеях Москвы

Родное Урлапово. Картина в вестибюле конторы. 

Василий Закревский вместе с земляками.

Полотно, висевшее в сельском клубе.

Сельский Лувр.

Фрагменты этого большого полотна.

image description