Беседа с французским революционером Жан-Марком Руйяном, который 24 года провел в тюрьме

Французский революционер-марксист и писатель (род. в 1952), сторонник вооруженной борьбы с капитализмом в странах метрополии, участник антифранкистских ультралевых групп MIL и GARI, основатель и лидер легендарной боевой ультралевой группы Action directe («Аксьон директ» — «Прямое действие»). 24 года содержался во французских тюрьмах строгого режима, из них 10 лет — в абсолютной изоляции. Выпущен как условно-освобожденный в 2011 году. Пишет с 2000 года (под своим именем — Jean-Marc Rouillan, а также под псевдонимом Jann-Marc Rouillan); на 2013 год им уже издано 14 книг.

***

Собственный корреспондент «Правды» в странах Западной Европы Андрей ДУЛЬЦЕВ беседует с Жан-Марком РУЙЯНОМ о его новой книге «Инфинитив настоящего времени» («Infinitif présent»). Жан-Марк Руйян, участник антифранкистского вооружённого сопротивления в 1970-е годы, находился в заключении с 1987 по 2011 год за свою деятельность в рамках группы «Аксьон директ». Он является автором более двадцати книг, опубликованных издательством «Агон».

Jean-Marc Rouillan, one of the leaders of «Action Directe» far-left group, is pictured on May 18, 2012 in a cafe in Marseille, southern France, few hours after being freed on conditional release from Marseille’s prison Les Baumettes. Rouilland had spent 24 years in jail for killing French carmaker Renault’s CEO Georges Besse in 1986. AFP PHOTO / BORIS HORVAT (Photo by Boris HORVAT / AFP) (Photo by BORIS HORVAT/AFP via Getty Images)

— В 1919 году, до того как Роза Люксембург была убита, с подачи министра внутренних дел Германии социал-демократа Носке, солдатами военизированной группировки Фрeйкор, впервые в истории носившими свастику на касках, в своей статье «Порядок царит в Берлине!» она завещала: «Вы, тупые палачи! Ваш порядок построен на песке. Завтра революция, звеня оружием, воспрянет вновь и, к вашему ужасу, звуком боевой трубы возвестит: была я, есть и буду!» Она говорит о революции в прошлом, настоящем и будущем времени. Ваша книга называется «Инфинитив настоящего времени». Почему вы фокусируетесь на неопределённом времени?

— Роза Люксембург спрягает глагол «быть». Для неё это значило быть смертным, созданным и воспроизведённым капиталистической системой. Противостоять эксплуатации. Жить — значит действовать, бороться, обретать самостоятельность и коллективную организацию повсеместно, поминутно, во все времена.

Моя книга была написана в то время, когда медленно угасала мой товарищ Жоэль Оброн, которая умерла от рака после девятнадцати лет тюрьмы. Через её трагическую утрату я пытаюсь задаться вопросом о времени в тюремном лабиринте, вне которого будущее — это чистая абстракция (фантазия), прошлое физически осязаемо (именно в нём развёртывается битва памяти), а настоящее — это неопределённость и одновременно коллективное сопротивление.

В нашем случае мы, политзаключённые, переживали эту внутреннюю борьбу изо дня в день. В этом понимании быть — значит брать на себя ответственность за нашу память, память о борьбе и наших действиях. Политическая тюрьма существует во Франции в первую очередь, чтобы заключённый отступился от своей памяти. И пока он на это предательство не идёт, из него делают зомби…

— Имела ли ваша борьба, с сегодняшней точки зрения, смысл?

— Борьба «Аксьон директ» пришлась на эпоху кризиса капитализма конца 1970-х годов, ознаменованного крахом модели фордизма (способа производства), и была в первую очередь направлена против зарождавшегося тогда неолиберализма. Это была эпоха революционного подъёма, наши соратники стекались со всех концов света в Париж: итальянские, западногерманские, палестинские, курдские товарищи. Наша борьба была одной из отчаянных попыток сохранить социальные и политические достижения послевоенного этапа антифашистской и антиколониальной борьбы и принять участие в создании новой альтернативы.

Сегодня иные реалии: мы являемся свидетелями кризиса гегемона неолиберализма. До пандемии коронавируса восстания и забастовки были широко распространены в западных странах: выбор между социализмом и варварством сегодня ещё более острый, а нынешнее варварство — это и навязывание новых фашистских партий, и усиление капиталистической эксплуатации, и тотальная слежка за инакомыслящими. Нам предстоит ещё очень жёсткая борьба. А те, кто не борется, считайте, что уже проиграли, и, более того, они тихие соучастники распространения фашизма транснациональных корпораций, фашизма чрезвычайных положений и карантинов.

К счастью, повсюду организуется протестное движение, которое, безусловно, отличается от подъёма 1970-х годов, но оно пропитано тем же духом борьбы, который воодушевлял и нас.

— Вы пишете, что после «долгого пребывания тюрьма приучает к ненависти». Классовая борьба и ненависть имеют точки соприкосновения, но это разнородные явления. Каково, на ваш взгляд, сегодняшнее классовое сознание французских рабочих? Подменили ли его ненавистью и популизмом?

— Недавно во Франции было восстание «жёлтых жилетов». Оно вернуло в заголовки СМИ тему классового антагонизма и обнищания населения, в частности городского пролетариата. Этого спонтанного и всеобщего подъёма власть имущие, заигравшиеся в приватизацию и демонтаж системы пенсионного обеспечения и социальных выплат, явно не ожидали. Движение «жёлтых жилетов» не только было на грани успешного восстания в Париже в декабре 2018 года, но и стало материализацией экономического, политического и структурного кризиса неолиберальной модели.

Глобальное движение «жёлтых жилетов» — это восстание обездоленных и обворованных против элиты… И это движение (вопреки моим скромным ожиданиям) заговорило именно о классовой борьбе. Участвуя в ней (разрешёнными мне средствами, поскольку с 2007 года по сей день я нахожусь на режиме условно-досрочного освобождения), я много чему научился. Тем не менее движение «жёлтых жилетов» вскрыло немало противоречий, которые стали следствием поражения рабочего движения в Западной Европе и тридцатилетней деполитизации населения неолибералами. Прав был Маркс: важно не то, что думает пролетариат в определённый момент, а то, что он обязан сделать, исходя из своего положения в капиталистическом обществе.

— Что послужило спусковым крючком, подтолкнувшим вас отказаться от «нормальной» жизни и перейти к вооружённой борьбе?

— Я родился в Тулузе — в городе, находящемся в 100 километрах от испанской границы и являвшемся столицей испанской республиканской эмиграции. Я вырос в традициях антифранкизма, в среде испанских коммунистов, ветеранов испанской гражданской войны. Освобождение Испании от фашистского режима было моей главной мечтой в молодости. В решающей степени поворотным событием в моей судьбе стал май 1968 года. Революционная обстановка в Западной Европе в 1968 году, когда французские рабочие всенародной забастовкой поддержали студенческое движение, подтолкнула меня к участию в демонстрациях и дискуссиях, а в силу безысходной обстановки в Испании впоследствии и к вооружённой борьбе против фашистского режима Франко. Таким образом, я оказался в подполье в Барселоне. Прячась в Барселоне, я — подчас на ошибках — учился борьбе, последовательности и стойкости. Моя задача — передать этот опыт.

— Ваша политизация началась в Тулузе, столице испанской республиканской эмиграции, и ваши первые действия были направлены против режима Франко в Барселоне. Было бы логично, если Франция, страна-участник антигитлеровской коалиции, отблагодарила вас за антифашистскую борьбу. Но этого не произошло…

— Исторические маски пали, и сегодня мы прекрасно знаем, что заправилами франкистской Испании 1970—1980-х годов были не Франко и его фашистская камарилья, а их высокие покровители в Бонне и Париже. Период конца франкизма и реставрации испанской монархии был кровавым маскарадом, во время которого были убиты тысячи рабочих и бойцов сопротивления. Всё было разыгранным политическим спектаклем вплоть до мнимых попыток «переворота» фашистскими военными.

В любом случае я боролся не за то, чтобы получать ордена из рук империалистов, а за реализацию конкретных задач антифашистского сопротивления и классовой борьбы. И я бы добавил, что то особое внимание, которое французская верхушка до сих пор мне уделяет, для меня очень большая честь.

— Опишите вашу жизнь сегодня, каких свобод вы лишены после 18 лет в тюрьме?

— Меня просто-напросто лишили свободы с тех пор, как посадили под домашний арест. Я, заключённый под номером 17652, ношу электронный браслет, и мне даже не разрешается высказывать своё мнение о причинах моего приговора.

С момента моего освобождения по приговору суда по делу «Аксьон директ» прошло почти 10 лет, из которых я провёл только один год без судебного надзора. Память о нашем сопротивлении сегодня является причиной самых ожесточённых споров. Правящий класс хочет ликвидировать память о двадцати годах революционной борьбы в Западной Европе. И на этом поле идеологической битвы я являюсь свидетелем, живым оппонентом власть имущих: я пишу, свидетельствую в документальных фильмах, репортажах, и это невыносимо для них. Они добиваются тишины и беспрекословного подчинения.

— Какую роль насилие играет в истории общества?

— Аполитичные слои населения, а цель неолиберализма в том, чтобы всех нас сделать аполитичными, всегда возмущались насилием со стороны бедных и закрывали глаза на насилие, творимое сильными мира сего. Нам это было изначально известно. На примере нашего опыта видно, что наше насилие было каплей в море по сравнению с конвейерным насилием мирового империализма, уничтожавшего целые народы, как это было во Вьетнаме и в других странах.

— При чтении вашей книги ощущается ваша боль, переживается ваша борьба, чувствуется ваше истощение… Подобных искренних книг очень мало. Что для вас является правдой?

— Смерть Жоэль стала для нас тяжёлым испытанием. Мой товарищ умерла в момент, когда подошёл срок нашего выхоа на свободу. Я не назвал бы мою книгу печальной — напротив, несмотря ни на что, мы прошли свой путь и остались себе верны.

Моя книга — это не политический текст, и моё повествование порой эмоционально.

Правда… Правда порой может быть жестокой. Но, в отличие от наших современников, участвовавших в левом движении, мы знали, что нам суждено скорее проиграть, чем выиграть, в неравной схватке и наша правда была в сопротивлении.

Сегодня не проходит и месяца без того, чтобы французская буржуазная пресса не пугала читателей нашим призраком.

— Считаете ли вы, что левые идеалы в среднесрочной перспективе вновь завоюют симпатии большинства французов?

— Проблема не только в завоевании симпатий большинства. Во времена Розы Люксембург революция стояла на повестке дня, и в конце концов именно из-за реальной революционной угрозы фашизм восторжествовал: благодаря сговору буржуазии и фашистов, с одной стороны, но и благодаря сговору буржуазии и социал-демократов против коммунистов, с другой стороны. Нам ещё предстоит бороться с буржуазией, и она ни за что не отдаст тот кусок наживы, который отхватила. И она пойдёт на любой новый сговор, чтобы этот кусок не отдать. Помимо этого, неолиберальная политика Запада под видом «борьбы с терроризмом» практически до основания уничтожила опыт народно-освободительных движений эпохи деколонизации, частью которого мы являлись. Народ и пролетариат сегодня полностью разоружены.

— Был ли у вас соблазн отречься в тюрьме от принципов и пойти на сделку с французским государством?

— Мне посчастливилось никогда не просить о пощаде. Считаю, что я в первую очередь обязан старым испанским революционерам, обу-чавшим меня и воспитывавшим во мне боевой дух: они привили сознание того, что участие в революционных акциях никогда не бывает без последствий. Благодаря им я знал, на что шёл.

— Опасались ли вы, находясь в заключении, за свою жизнь? В ФРГ, к примеру, и по сей день остаются не до конца раскрытыми «самоубийства» ваших товарищей (Ульрике Майнхоф в 1976 году, Ингрид Шуберт в 1977 году, коллективный «суицид» Андреаса Баадера, Гудрун Энслин и Яна-Карла Распе 18 октября 1977 года). Ингрид Меллер, единственная, пережившая 18 октября 1977 года, вошедшее в историю как ночь Штамхейма, в которую, по западногерманской официальной версии, четверо заключённых «Фракции Красной Армии» пошли на коллективное самоубийство, оспаривает эту версию и говорит о покушении на убийство…

— Когда вы участвуете в революционной борьбе, то должны ожидать не только смерти, но и интенсивно жить реальной жизнью. В то же время, когда политические заключённые гибнут от рук врага, — это государственное преступление, в какой бы форме оно ни совершалось.

На антиимпериалистическую борьбу ФРГ отреагировала предвзятостью, структурной неподготовленностью и одновременно вовлечением бывших нацистов в работу полиции и судебной системы. Жестокость при арестах, казнях, применение в тюрьме пыток вроде многомесячного заключения в бесшумной камере изоляции с неоновым светом и, наконец, смерть заключённых. Большая разница здесь состоит в том, что Франция выходила из многочисленных войн деколонизации, включая алжирскую революцию, и правители были не только готовы к подрывной деятельности, но и стали, в том что касается репрессий, учителями для многих стран, таких как, например, Аргентина и Уругвай.

Французская школа основана на уничтожении. Психологическая война душит революционный акт, в то время как мы делаем вид, что ничего или почти ничего не происходит. Правители мобилизуют студенчество, средства массовой информации, «бывших революционеров», чтобы распространять о нас ложь. В то время как с 1968 по 1977 год во Франции мы переживали активную революционную мобилизацию, которая, несомненно, была гораздо более значимой и стоила больших жертв, чем события тех лет в Германии. Они не хотят, чтобы память об этом жила, они хотят убить память об этих событиях с течением времени. А когда это было невозможным, барбузы (нарицательное имя агентов французских спецслужб) бесшумно убивали, как доказывают документы «сети Фоккар», только что вышедшие в свет. Они убивали не только иностранных политических противников, но и французских…

— Ваша книга пронизана революционной романтикой великих пролетарских писателей и поэтов XX века: Джека Лондона, Бертольда Брехта, Луи Арагона. Является ли литература для вас способом преодоления повседневности и видения простых и вечных идей (революция, социальная справедливость, дружба) вне средств массовой информации, спекулятивных и оппортунистических рамок? Насколько опасна литература для неолибералов? Поможет ли она сохранить и передать будущим поколениям идеалы социальной справедливости и свободолюбия?

— Для меня писательский труд — не самоцель. Безусловно, я вдохновляюсь пролетарской литературой 1920-х годов. Я пишу, чтобы засвидетельствовать эксплуатацию и угнетение в современной Франции, чтобы передать идею нашего сопротивления, нашей борьбы. В отличие от чисто политических текстов, литература позволяет описать ситуацию во всей полноте, вскрыть причинно-следственные связи, показать множество участников и их взаимоотношения. Книги вдохновляют, а хорошая литература убеждает, она укрепляет нашу приверженность принципам, в ней мы находим себя, ту радость, которую каждый из нас испытывал в жизни в своей собственной борьбе.

В моих книгах я запечатлел ту свободу, которую я испытал в моей юности и которая была отвоёвана благодаря разгрому гитлеровского фашизма, которую мы защищали вплоть до воцарения неолиберализма.

— Какую роль в переходе Запада к неолиберальной модели сыграло исчезновение социалистических стран Восточной Европы? Был ли развитой социализм основной мишенью неолиберализма?

— В конце 1960-х и на протяжении 1970-х годов уровень прибыльности на капиталистическом Западе значительно снизился — модель фордизма вступила в финальную фазу кризиса. Ещё Маркс ясно дал понять, что выходом из этой ситуации для капиталистов является капиталистическая экспансия. СССР, вопреки всему, не входил в зону подчинения капитала. Неолиберализм, утвердившись в качестве нового способа производства, должен был в первую очередь ликвидировать СССР: он подразумевал уничтожение биполярного мира. Помимо этого, неолиберализм поставил целью реколонизацию юга — стран «третьего мира» — и восстановление полного контроля над сырьём, используя при этом дестабилизацию ситуации в мире в качестве новой тактики эксплуатации.

Начался новый виток «холодной войны» (ракетный кризис двойного решения НАТО, программа «звёздных войн», финансовое истощение), приведший к коллапсу Советского Союза.

— Опасаетесь ли вы, что неолиберальная реакция, господствующая в мире с 1980-х годов, окончательно перерастёт в фашистскую диктатуру?

— Единственная логика неолиберального империализма — извлечение максимальной прибыли. Мы живём при капиталистическом режиме. Если никто не станет сопротивляться, то империалистической буржуазии фашизм и не понадобится. Она продолжит совершенствовать существующую эксплуатацию под видом более или менее замаскированного авторитаризма.

В некотором отношении фашизм уже взят на вооружение. Пока это происходит косвенно, избирательно. Но в том же «поддержании порядка» во французских рабочих пригородах мы должны уметь распознавать элементы фашизма.

Фашизм не измеряется успехом вскормленных системой партий «салонных» фашистов на официальных выборах. Фашизм в Европе крепнет за счёт введения режимов чрезвычайного положения под различными предлогами, за счёт участия в военных авантюрах. Фашизм был и остаётся оружием буржуазии. В эпоху насквозь прогнившего неолиберализма фашизм всё более напрашивается в качестве способа управления обществом. Он является конкретным выражением максимальной концентрации капитала и коррупции.

— Не считаете ли вы, что неолиберализм как форма необузданного империализма, одним из столпов которого является трансатлантическая безопасность, является по своему характеру не столько авторитарным, сколько тоталитарным режимом?

— Неолиберализм прошёл путь развития от авторитарных буржуазных демократий до настоящего тоталитаризма. Капиталистическая глобализация, в которой доминируют гиперцентрализация и концентрация капитала, использовала старые политические, финансовые и военные инструменты предыдущей фазы развития — НАТО, МВФ и Всемирный банк — в качестве примеров абсолютной власти. На глобальном уровне их решений у них больше нет противников. Соперники остаются на местном уровне или, что ещё хуже, загнаны в рамки старого национального мышления. Что касается ООН, то эта организация утратила былое значение: когда Совет Безопасности ООН голосует против вмешательства во внутренний конфликт и в дела какой-либо страны, то империалисты попросту игнорируют это решение.

В качестве примера тоталитаризма, я думаю, стоит взглянуть на случай с Грецией. В течение нескольких лет этой страной управлял совет «европейских экспертов» — «экспертов», которых никто не избирал и которые, тем не менее, располагали полнотой власти для «капиталистического ремонта» страны.

— Во время украинского конфликта вы хотели поехать в Луганск для создания документального фильма об антифашистском восстании. Каково ваше впечатление от этих событий и их освещения в западных СМИ?

— Империалисты опираются в своих операциях в основном на самые реакционные и даже фашистские силы. Мы видели это на примере Югославии — поддержку Западом бывших союзников нацистов, таких как хорватское движение Усташи, а в Боснии — Алии Изетбеговича, лидера, который в годы оккупации Югославии вермахтом был членом нацистско-мусульманской партии. Некоторые в Сирии до абсурда поддерживают «умеренных» фундаменталистов «Аль-Каиды»*. И вся пропагандистская машина заставляет подавляющее большинство населения верить в то, что это поддержка демократии. И до сих пор это удаётся. Так, госпереворот на Майдане не вызвал никаких протестов даже в рядах крайне левых.

Со своей стороны я хотел свидетельствовать о борьбе, о сопротивлении. Хотел, в частности, встретиться с бойцами батальона «Че Гевара», чтобы показать реальных оппонентов сторонников империализма. Чтобы дать понять, кто здесь фашисты: те, кто сражался под нацистскими и натовскими знамёнами, или же те, кто сражался в отрядах имени доблестных товарищей?

— Мир начала ХХI века отмечен тотальной слежкой и искусно поставленным на конвейер отуплением населения, насаждаемым западными государствами (идеальным капиталистом) через средства массовой информации. Выживет ли, на ваш взгляд, революционная идея в этих обстоятельствах?

— Революционная идея жива. В историческом масштабе она пережила все подавленные бунты против помещичьего и буржуазного строя, а благодаря революционной дисциплине преодолела и безумие левацких утопий, красивых на словах, а на деле сводивших классовую борьбу к пантомиме. Когда вы становитесь на путь сопротивления, когда вы начинаете любой ценой преодолевать рамки существующего и возможного, когда крепнет полнота вашего понимания прошлого, настоящего и будущего в геополитическом контексте, революционная идея жива и вы становитесь её частью.

* Организация, запрещённая в РФ.