Первейшим основоположником антифашистского движения, вновь ставшего набирать на планете действенную силу, всё громче и решительнее о себе заявляя, называл его Максим Горький. И был, разумеется, прав, так как именно Анри Барбюс, чьё стопятидесятилетие со дня рождения приходится на 17 мая текущего года, был поддержан Роменом Ролланом и нашим великим пролетарским писателем, высоко ценившим его творчество. Барбюс являлся инициатором проведения, по сути, первого Международного антивоенного конгресса, состоявшегося в Амстердаме в августе 1932 года. На этом представительном форуме прогрессивной мировой общественности писателя-коммуниста изберут и председателем Постоянного международного антивоенного комитета, подтвердив тем самым его непререкаемый авторитет среди противников империалистической войны и всё более нагло проявлявшего себя фашизма.

Кстати, этот конгресс, имевший колоссальный общественный резонанс во всём мире, в адрес которого свои приветствия отправили К. Цеткин, Р. Роллан, Г. Манн, А. Эйнштейн и десятки других выдающихся писателей, деятелей науки и культуры, политиков из многих стран, широко освещала на своих страницах и «Правда».

28 августа 1932 года главная газета страны писала: «Мы собрались здесь, — заявил Барбюс, — для того, чтобы обсудить действенные мероприятия, которые должны воспрепятствовать возникновению новых войн. Тем более печально, что голландское правительство запретило въезд в Голландию для участия в конгрессе делегации Советского Союза, в состав которой входят такие люди, как Максим Горький, делегатам страны, которая крайне заинтересована в том, чтобы защитить свою культуру от угрозы военного нападения. Конгресс ещё попытается воздействовать на голландское правительство для того, чтобы оно отменило своё первоначальное решение и разрешило бы советским делегатам въезд в Голландию.

Созыв конгресса уже вызвал мощное антивоенное движение в различных странах. К конгрессу примкнуло свыше 3 тысяч различных низовых организаций.

Эти организации представляют, по самым осторожным оценкам, около 30 млн человек — представителей всех слоёв трудящихся: крестьян, рабочих и интеллигенции».

«Никогда ещё, — закончил Анри Барбюс, — не было такого конгресса, твёрдая воля которого в борьбе против империалистической войны опиралась бы на широкие массы трудящегося населения всех стран и который объединял бы противников войны всех политических направлений».

Советские делегаты М. Горький, Н. Шверник и Е. Стасова так на конгресс и не попадут, обращения Барбюса к голландским и французским властям, а также и к другим влиятельным европейским политикам окажутся тщетными. «Цивилизованная» Европа в лице своих буржуазных правительств покажет тогда своё подлинное шовинистическое, антисоветское и антироссийское нутро. Увы, как видим мы на примерах дня сегодняшнего, оно нисколько не изменилось, скорее наоборот — стало более агрессивным, воинственным, разнузданным, похабным и отвратительным.

Анри Барбюс знал о европейской капиталистической действительности предостаточно. И, что самое главное, он решительно отказывался замалчивать все свои обширные, почерпнутые из жизни знания, постоянно и неустанно работая над тем, чтобы донести их людям. При этом многогранная писательская, журналистская и общественно-политическая деятельность, длившаяся в общей сложности свыше сорока лет, рассматривалась им в первую очередь с позиций художника. Он начинал свой литературный путь с поэтических проб, а со временем осмысленно пришёл к глубинным, философским заключениям, ставшим основой его лучших прозаических вещей, которые давно превратились в классику не только французской, но и мировой реалистической литературы.

Но всё же, несмотря на то, что перу Барбюса принадлежат романы и рассказы, сборник стихотворений и пьеса, очерки и множество статей, он вошёл в мировую литературу всего одной только книгой. Книгой выдающейся, эпической, по-настоящему революционной, совершившей переворот как в самом литературном процессе, так и в мировоззрении миллионов читателей. Книгой, поставившей его в один ряд с Рабле и Сервантесом, Дефо и Свифтом, Лонгфелло и Бичер-Стоу, Фонвизиным и Грибоедовым, Войнич и Джоном Ридом, Гашеком и Николаем Островским, ставших столпами всемирной литературы благодаря одной-единственной своей книге. И такой книгой в писательской судьбе Барбюса станет его роман «Огонь», увидевший свет в июне 1916 года, успех которого сразу же превзойдёт все ожидания.

Созданный всего за шесть месяцев и печатавшийся с августа по ноябрь 1916 года в газете «Эвр», роман «Огонь» будут восторженно приветствовать Анатоль Франс, Ромен Роллан и многие другие крупные французские литераторы. А 15 декабря 1916 года писателю за него присудят Гонкуровскую премию.

Чем же окажется так примечательна эта в общем-то небольшая по объёму книга, что она в кратчайшие временные сроки завоюет столь высокое официальное и не меньшее народное признание?

Прежде всего, наверное, тем, что её написал творец, выросший и состоявшийся в Париже в замкнутой литературной, журналистской, культурной среде, но, вопреки своим твёрдым пацифистским убеждениям, в августе 1914 года ушедший добровольцем на фронт, где и произойдёт его широчайшее прозрение, позволившее взглянуть на войну совсем с другого ракурса.

Привлёк «Огонь», посвящённый памяти товарищей, павших под Круи и на высоте 119, внимание читателей и цельностью своего построения. Он предстал перед ними единым произведением, в котором вымысел рождался непосредственно из военной действительности. При сём роман выглядел и как реалистическая эпопея о народе на войне, что также придавало ему значимости.

И тем не менее «Огонь», в котором, помимо художественного вымысла наличествовали документальные свидетельства и отдельные смысловые вкрапления, напоминавшие памфлеты, многие восприняли не иначе как отчаянный крик души. Он наглядно демонстрировал все мерзости войны, безжалостно истреблявшей сотни тысяч солдат, а вместе с ними и всех тех, кто попадал в её кровавые объятия. Сама природа, убедительно и красноречиво давал понять читателям Барбюс, обезображенная, искалеченная, раскрывала противоестественный характер войны, на которой люди, созданные для жизни и труда, убивают друг друга.

Посему-то уже в первой главе, названной писателем «Видение», он рисует пророческое явление, посещающее в санатории больных, потрясённых объявлением войны. В грозе на вершине Монблана они различают прообраз надвигающейся резни народов, в котором, однако, присутствует и предчувствие «зари» — надежды, рождённой из апокалиптического ужаса: «И вот в зловещих отсветах грозы, под чёрными взлохмаченными тучами, тяжело нависшими над землёй, как злые ангелы, открывается какая-то широкая лиловая равнина. Из недр этой равнины, затопленной грязью и водой, выходят призраки; они цепляются за поверхность почвы, они обезображены, как чудовищные утопленники. Чудится, что это солдаты. Изрезанная длинными параллельными каналами, истекающая потоками, изрытая ямами, полными воды, равнина непомерна, и погибающим нет числа… Но тридцать миллионов рабов, преступно брошенных друг на друга в войну, в эту грязь, поднимают головы, и на их человеческих лицах наконец появляется выражение воли. В руках этих рабов будущее, и ясно, что старый мир обновится только благодаря союзу, который когда-нибудь заключат те, чьё число и страдания безмерны».

Пока же они остаются рабами сильных мира сего, и война, говорит Барбюс, стала для них источником одичания и варварства. Даже первое впечатление от их внешности вроде бы подтверждает утрату ими человеческого достоинства. Но участник и свидетель всего описываемого, Барбюс и за устрашающим видом разглядывает в них истинно человеческое. «Это не солдаты; это люди, — пишет он в главе «Огонь». — Не искатели приключений, не воины, созданные для резни, не мясники, не скот. Это земледельцы или рабочие, их узнаёшь даже по форменной одежде. Это штатские, оторванные от своего дела. Они готовы. Они ждут сигнала убийства и смерти; но, вглядываясь в их лица между вертикальными полосками штыков, видишь, что это попросту люди.

Каждый из них знает, что, прежде чем встретить солдат, одетых по-другому, которых он должен будет убивать, ему придётся подставить грудь, живот, всё своё беззащитное тело под дула наведённых на него винтовок, под снаряды, гранаты и, главное, под планомерно действующий, стреляющий почти без промаха пулемёт, под все орудия, которые теперь затаились и грозно молчат. Эти люди не беззаботны, не равнодушны к своей жизни, как разбойники, не ослеплены гневом, как дикари. Вопреки пропаганде, которой их обрабатывают, они не возбуждены. Они выше слепых порывов. Они не опьянены ни физически, ни умственно. В полном сознании, в полном обладании силами и здоровьем они собрались здесь, чтобы лишний раз совершить безрассудный поступок, навязанный им безумием человеческого рода. Их раздумье, страх и прощание с жизнью чувствуются в этой неподвижности, в маске сверхчеловеческого спокойствия, скрывающей истинное выражение лиц. Это не те герои, которых себе представляешь; но люди, не видевшие их, никогда не смогут понять всю величину их жертвы».

Персонажи романа, ясно осознающие, что война — гадкая и подлая штука, героями, в классическом смысле этого слова, не являются. Но им присущ особый героизм, основанный на их способности выстоять и понять суть происходящего. Посему, по разумению писателя, они-то и являются никому не ведомыми героями, не ищущими славы и почестей, но при сём каждодневно совершающими свои подвиги по привычке и чувству локтя. Словно на работу каждодневно отправляются эти люди, которых война превращает в единое существо с эпически великой душой, выступающей как бы символом. Существенно, однако, и то, что эти люди сохраняют человеческое разнообразие темпераментов, чувств, реакций, жизненного опыта, воспоминаний.

«Война и люди» — так первоначально задумывал Барбюс озаглавить свою книгу. И говорило это о том, что в центре романа о войне находится судьба человека. Непростая, драматичная, горестная, но не безнадёжно утерянная для общества. Оттого, похоже, тот же толстяк Ламюз, умевший ловко «выкручиваться», дабы не идти в окопы, осознав, что товарищи находятся в опасности, забывает о себе. «Тут для меня только люди, — говорит он, — и я действую». Да, именно люди, коллектив, который и является главным героем романа. И по мере развития действия понятие коллектива непрерывно расширяется. Писатель вводит в повествование всё новых эпизодических персонажей, создающих уже впечатление массы. А уж тут возрастает и роль самой этой безымянной массы, из которой доносится единый и мощный солдатский клич: «Довольно войн! Довольно войн!»

Недаром Горький, подготовивший в 1919 году предисловие к «Огню» и дополнивший его в 1935 году, в год смерти А. Барбюса, писал: «Это не парадная книга гениального Льва Толстого, гений которого созерцал войну в далёком прошлом; это не жалобное сочинение Берты Зутнер «Долой войну!» — сочинение, написанное с добрым намерением, но неспособное никого и ни в чём ни убедить, ни разубедить.

Это — книга простая, исполненная пророческого гнева, это — первая книга, которая говорит о войне просто, сурово, спокойно и с необоримою силою правды. В ней нет изображений, романтизирующих войну, раскрашивающих её грязно-кровавый ужас во все цвета радуги.

Барбюс написал будни войны, он изобразил войну как работу, тяжёлую и грязную работу взаимного истребления ни в чём не повинных людей, не повинных ни в чём, кроме глупости. В его книге нет поэтически и героически раскрашенных картинок сражений, нет описаний мужества отдельных солдат — книга Барбюса насыщена суровой поэзией правды, она изображает мужество народа, мужество сотен тысяч и миллионов людей, обречённых на смерть и уничтожение великим провокатором народов — капиталом. Этот Дьявол, совершенно реальный, неутомимо действующий среди нас, — это он главный герой книги Барбюса. <…>

Барбюс глубже, чем кто-либо до него, заглянул в сущность войны и показал людям бездну их заблуждения.

Каждая страница его книги — удар железного молота правды по всей массе лжи, лицемерия, грязи и крови, которые в общем зовутся войной. Мрачная книга его страшна своей беспощадной правдой, но всюду во мраке изображаемого им сверкают огоньки нового сознания, — и эти огоньки, мы верим, скоро разгорятся во всемирное пламя очищения земли от грязи, крови, лжи и лицемерия, созданных Дьяволом Капитала. Люди, о которых говорит Барбюс, уже начинают смело отрицать власть Бога над человеком, и это верный признак, что скоро они почувствуют, со стыдом и гневом, как преступна и отвратительна власть человека над подобными себе».

Постепенно, неуклонно нарастая, складывается новая общность фронтовиков, в тяготах, лишениях и крепкой окопной дружбе, осознанно приходящих к революционному отрицанию войны. Неспроста великий Ленин считал романы писателя «Огонь» и «Ясность» «одним из особенно наглядных подтверждений повсюду наблюдаемого, массового явления роста революционного сознания в массах».

Вспомнив же Владимира Ильича, следует обязательно сказать, что к романам Барбюса он и вправду испытывал исключительный интерес. Так, в одной из его бесед с А. Луначарским возникнет вопрос о переводе «Огня» на русский язык. Анатолий Васильевич тогда скажет, что роман многое потеряет в художественности, «но главное сделать, разумеется, можно, — передать всю эту страстную антивоенную зарядку, кошмар фронта, бесстыдство тыла, рост сознания и гнева в груди солдат.

Владимир Ильич был задумчив: «Да, всё это передать можно, но прежде всего в художественном произведении важна не эта обнажённая идея! Ведь это можно и просто передать в хорошей статье о книге Барбюса. В художественном произведении важно то, что читатель не может сомневаться в правде изображённого. Читатель каждым нервом чувствует, что всё именно так происходило, так было прочувствованно, пережито, сказано. Меня у Барбюса это больше всего волнует. Я ведь и раньше знал, что это должно быть приблизительно так, а вот Барбюс мне говорит, что это так и есть. И он всё это мне рассказал с силой убедительности, какая иначе могла бы у меня получиться, только если бы я сам был солдатом этого взвода, сам всё это пережил».

«Великий гнев» — так назовёт Барбюс одну из глав этого не растерявшего и в наши дни своей актуальности романа. И гнев сей будет направлен против «окопавшихся», против тех, кто наживается на войне, кто её прославляет, взывая к патриотическим чувствам простых людей.

« — Я ещё не спятил и понимаю, что тыловики нужны, — говорит Вольпат, вернувшийся из отпуска. — Требуются бездельники, белоручки? Ладно… Но их там слишком много, слишком, и все одни и те же, не люди, а дрянь, вот оно что! <…>

В первом же посёлке, куда меня отправили малой скоростью, я увидел их целые кучи, целые кучи, и сразу они мне не понравились. Всякие там отделы, подотделы, управления, центры, канцелярии. <…> Прямо с ума сойти! <…> Болтаются там, разводят канцелярщину, вылощенные, в кепи и офицерских шинелях, в ботиночках; едят тонкие блюда; стоит им только захотеть, пропускают по стаканчику, моются, да не один раз, а два раза в день, ходят в церковь, бездельничают, не вынимают сигареты изо рта, а вечером ложатся в кровать и почитывают газеты. А потом вся эта мразь будет говорить: «Мы были на войне!»

Больше всего поразила Вольпата одна подробность:

«— Тамошние «солдаты» не таскают с собой котелков и фляг и не едят стоя. Им нужны удобства. Они предпочитают пойти к какой-нибудь шлюхе, сесть за приготовленный для них столик, корчить из себя важных господ, а после обеда бабёнка убирает к себе в буфет их посуду, банки консервов, все их припасы — словом, всё, что бывает у богачей в мирное время, да ещё в этом проклятом тылу!»

Вот вам и справедливый гнев, приобретающий уже явный и нескрываемый классовый характер. Империалистическая война, заявляет Барбюс, не может быть справедливой по определению. И если простым солдатам она приносит лишь тягостную, опасную для жизни работу, а вместе с ней грязь, холод, болезни, нужду, бескультурье и давление низменных инстинктов, то для начальствующего состава, сформированного из представителей привилегированного сословия, она может стать вполне себе не обременяющим и уж тем более не мучительным времяпрепровождением. Увы, в капиталистическом мире, как известно, всё продаётся, и человеческая жизнь, если носитель её является выходцем из народа, практически ничего не стоит…

Важно отметить и то, что источник войн Барбюс усматривает также и в национализме. Посему и призывает он остерегаться тех, кто проповедует национальную исключительность, кто утверждает, что один народ имеет якобы право властвовать над остальными.

Показав войну в различных ипостасях, рассказав о зарождении в её окопах народного гнева, Барбюс подводит своих персонажей к тому, что они решаются подать руки своему врагу — немцам, задумываясь о том, что, может быть, после войны придётся снова воевать, и на этот раз не с иностранцами… И вот лежавшие ещё вчера в грязи солдаты выпрямляются, встают во весь рост, не желая впредь оставаться бесправными исполнителями чужой воли, обречёнными погибать совсем не за свои кровные интересы. «…Глаза этих людей открылись, — констатирует Барбюс в самых последних строках своего бессмертного романа. — Солдаты начинают постигать бесконечную простоту бытия. А приоткрывшаяся им истина не только пробуждает в их душе зарю надежды, но и возрождает в ней силу и мужество».

Эта увиденная ими реальность, объективности ради, побуждает «тружеников битв» задуматься и об истинном их положении. И дабы представить его в полной мере, Барбюс даёт исчерпывающую, философскую оценку той действительности, современником которой он был сам: «…Вы — всемогущая сила, пока ещё не служащая добру, вы — сонмище, где каждый лик — целый мир скорби <…> Все против вас. Против вас и ваших великих общих интересов, полностью совпадающих с требованиями справедливости. Против вас не только вояки, размахивающие саблей, дельцы и торгаши.

Против вас не только алчные финансисты, крупные и мелкие дельцы, которые забаррикадировались в своих банках и домах, живут войной и мирно благоденствуют в годы войны. <…>

Против вас и те, кто восхищается сверкающими взмахами сабель, кто любуется, как женщины, яркими мундирами. Те, кто упивается военной музыкой или песнями, которыми одурманивают народ, как стаканчиками вина, все ослеплённые, слабоумные, фетишисты, дикари.

Против вас и те, кто живёт прошлым и говорит только на языке былых времён, традиционалисты, для которых злоупотребление приобрело силу закона только потому, что оно освящено обычаем; те, кто хочет жить по воле мертвецов и старается подчинить власти привидений и нянькиных сказок живое, страстное движение вперёд.

С ними священники, которые стараются возбудить или усыпить вас морфием своего рая, лишь бы ничто не изменилось. С ними их пособники — экономисты, историки (да мало ли кто!), которые дурачат вас теоретическими рассуждениями о национальном антагонизме, тогда как любая современная нация — всего лишь географическая единица, заключённая в произвольные границы и населённая искусственной амальгамой рас; с ними продажные исследователи, изготовляющие подложные философские свидетельства и фальшивые грамоты, дабы придать законную силу стремлениям власть имущих к завоеваниям и грабежам».

Сто семь лет прошло с той поры, как были написаны эти слова, но, согласитесь, их смело можно сопоставить и с нынешним временем. Ведь сущность капитализма при внешних видоизменениях никак не поменялась, ну разве что стал он более изощрённым и способным умело маскироваться, прикрываясь громкими фразами о демократии и правах человека, на самом деле ни имеющими для капиталистов никакого практического значения. Стало быть, «Огонь» Барбюса заслуживает того, чтобы вновь обратиться к его содержанию. При том, конечно, что определённые параллели, связанные с войной, будь она неладна, напрашиваются сами собой, так как в мире всё громче раздаются голоса трезвомыслящих людей, призывающих правителей стран коллективного Запада во главе с США не допустить начала мировой войны, последствия которой для человечества могут стать необратимыми.

«Предвидя ещё неведомую им Революцию, которая превзойдёт предыдущую, все эти люди из народа начинают понимать, что они сами являются её источником», — резюмирует писатель. Под предыдущей революцией он, конечно же, понимал Французскую буржуазную революцию 1789—1794 годов с провозглашёнными ею принципами свободы, равенства и братства, давно утратившими своё реальное содержание. Следовательно, убеждён Барбюс, — над полями сражений занимается заря социалистической революции.

«Огонь», вне всякого сомнения, относится к тем книгам, которые оставили глубокий след в сознании современников, но, к счастью, перу Барбюса принадлежат и другие значимые произведения, большинство из которых переведены на русский язык и также заслуживают внимания. К таким следует отнести романы «Ясность» и «Звенья», «Правдивые повести», «Палачи. На Балканах. Белый террор», «Вот какой стала Грузия», «Россия», «Сталин», «Золя», «Речи борца», статью «Я обвиняю» (опубликованную 22 мая 1932 года в «Юманите» в защиту Советского Союза), сборники рассказов «В тылу и на фронте», «Лицом к лицу», пьесу «Иисус против Бога», ранние романы «Умоляющие» и «Ад».

Роман «Ясность», где главным персонажем выступает невежественный обыватель конторщик Симон Полэн, выйдет из печати в 1919 году.

Ленин, имея в виду романы «Огонь» и «Ясность», отмечал: «Превращение совершенно невежественного, целиком подавленного идеями и предрассудками обывателя и массовика в революционера именно под влиянием войны показано необычайно сильно, талантливо, правдиво». Ленинские эти слова как раз и помогают уяснить суть эволюции Полэна во всей сложности данного процесса.

Находившийся первоначально во власти широко распространённых взглядов и предрассудков, бедняк Полэн, между тем, презирал людей ещё более бедных. Враждебно он относился и к рабочим, радовался поражениям забастовок. Перелом же в его судьбе вызовет мировая война. На ней-то он благодаря в том числе повстречавшемуся ему революционеру Термиту пересмотрит свои взгляды на жизнь, представшую перед ним в совершенно ином, правдивом и совсем не вселяющем радость виде. Полэн прозревает, увидев ужасы войны и испытав их на себе. Так-то на их фоне к нему и приходит ясность.

«Я верю, невзирая ни на что, в победу истины, — размышляет прозревший герой. — Я верю в значимость, отныне ощутимую, тех немногих людей, подлинно братьев, которые во всех странах мира, среди свистопляски разнузданных национальных эгоизмов, стоят неколебимо, как великолепные статуи права и долга. Отныне я верю, я убеждён, что новое общество будет построено на этом человеческом архипелаге. Даже если нам суждено страдать ещё долгое время, идея, как и сердце человеческое, уже не приостановит своего биения, не перестанет жить, и волю, уже проявляющую себя, нельзя будет сокрушить.

Я возвещаю неминуемое пришествие мировой Республики. Ни временная реакция, тьма и террор, ни трагическая трудность всколыхнуть мир сразу и всюду не помешают осуществлению истины Интернационала. Но если силы тьмы окажут упорное сопротивление, если предостерегающие голоса затеряются в пустыне, о, народы, неутомимые жертвы позорной Истории, я взываю к вашей справедливости, к вашему гневу. Над расплывчатыми дискуссиями, заливающими кровью побережья, над пиратскими нападениями на корабли, над обломками кораблекрушений и рифами, над дворцами и монументами, воздвигнутыми на песке, я вижу приближение великого прилива. Истина революционна лишь потому, что заблуждение беспорядочно. Революция — это порядок».

Побывав в 1925 году в составе Международной комиссии по расследованию фактов белого террора на Балканах, Барбюс напишет документальную книгу «Палачи…». Собранными же «в аду Европы» документами писатель воспользуется и при написании своих «Правдивых повестей», увидевших свет тремя годами позже.

Вооружившись богатым фактическим материалом, на конкретных примерах, Барбюс в этой книге, разделённой на три части, с характерными названиями «Война», «Белый террор», «И всё прочее», ставит вопрос о бесчеловечности буржуазного общества, проявившейся в XX веке, «веке крови», с особой, не знающей преград силой.

Размышляя о событиях Первой мировой войны, осветив их несколько по-новому, но при сём подтвердив равенство существа немецкой и французской буржуазии, писатель приходит к куда как более важным обобщениям и заключениям. И главным здесь становится утверждение о преступной природе фашизма. В небольших рассказах о белом терроре в Румынии, Венгрии, Югославии — странах, где в предвоенные годы утверждались фашистские порядки, Барбюс поведает о пытках, которым подвергались революционеры.

Уместно, что называется, на злобу дня, сказать и о том, что есть в «Правдивых повестях» рассказ «Пока мы праздновали мир», повествующий о зверствах петлюровцев над евреями, творившихся в городишке Проскуров на Подолье в феврале 1919 года. Когда вчитаешься в него, становится очевидно: бесчеловечная, звериная, аморальная первооснова украинского национализма во все времена была и остаётся одинаковой. Нелюди с человеческими физиономиями готовы были не просто насиловать и убивать, но совершать эти преступления с особой жестокостью, густо сопровождая их кровью жертв, подвергавшихся жутчайшим мукам, пыткам и «экспериментам», не укладывающимся в сознании.

Одной из последних внушительных работ Барбюса станет книга «Сталин», написанная им в 1935 году, незадолго до смерти. «Это — железный человек, — писал в ней французский писатель-коммунист и интернационалист, досконально изучивший биографию Иосифа Виссарионовича и не устававший восхищаться гением великого вождя. — Фамилия даёт нам его образ: Сталин — сталь. Он несгибаем и гибок, как сталь. Его сила — это его несравненный здравый смысл, широта его познаний, изумительная внутренняя собранность, страсть к ясности, неумолимая последовательность, быстрота, твёрдость и сила решений, постоянная забота о подборе людей. <…> Ленин живёт всюду, где есть революционеры. Но можно сказать: ни в ком так не воплощены мысль и слово Ленина, как в Сталине. Сталин — это Ленин сегодня».

Большой друг Советского Союза, бывавший в нашей стране неоднократно, Анри Барбюс и последние свои дни проведёт в горячо любимом им первом в мире государстве рабочих и крестьян. Заболев воспалением лёгких, 30 августа 1935 года писатель навсегда покинет этот мир, а в Москве тут же начнут приготовления к прощанию с ним и отправке тела славного сына французского народа на родину.

3 сентября 1935 года «Правда» посвятит памяти выдающегося писателя целую полосу и на первой странице опубликует официальную телеграмму такого содержания: «Париж. «Юманите». Кашену, Торезу, Кутюрье. Копия — Москва. «Правда».

Скорблю вместе с вами по случаю кончины нашего друга, друга рабочего класса Франции, достойного сына французского народа, друга трудящихся всех стран, глашатая единого фронта трудящихся против империалистической войны и фашизма, — товарища Анри БАРБЮСА.

Пусть его жизнь, его борьба, его чаяния и перспективы послужат примером для молодого поколения трудящихся всех стран в деле борьбы за освобождение человечества от капиталистического рабства.

И. СТАЛИН».

Земная жизнь Анри Барбюса закончилась рано, ему было всего шестьдесят два года… Но он по-прежнему с нами: с французскими и российскими коммунистами, с коммунистами и антифашистами всех континентов и стран, со всеми теми, кто борется против фашизма и войны, капитализма и новых форм эксплуатации. Жизнеутверждающий, вселяющий в нас веру в торжество идеалов социальной справедливости, огонь Анри Барбюса никогда не погаснет!