Еще в прошлом году один мой хороший товарищ назад прислал письмо следующего содержания:
«У меня снова вопрос — может быть, вы написали бы какой-то разъяснительный текст по поводу марксизма и конкуренции? Мы часто в спорах спотыкаемся о него.
С ним же тесно связан и вопрос о производительности труда. Полностью ли отрицает марксизм биологическую предрасположенность человека к конкуренции, подавлению, войне против другого человека (ведь именно на этом основаны доктрины буржуазных философов и политэкономов)?
Если идея Дарвина о естественном отборе неприменима к миру людей, то что в современном обществе является для человека источником желания творить и вообще жить?
В чем был смысл введения социалистического соревнования? Не было ли это попыткой заместить естественную конкуренцию искусственной? Если такая попытка предпринималась и она действительна послужила в итоге победе товарных отношений (насколько я помню вашу мысль о товарной конкуренции между крупными производителями в СССР), то каким тогда может быть выход?По крайней мере, на этапе социалистического строительства, пока новая культура еще не сформировала у человека потребность к энергичной кооперации и взаимодействию с другими людьми в общих интересах…»
Понятно, что в одной статье разъяснить эти все вопросы не так уж и просто, поэтому пришлось достаточно долго думать, прежде, чем сесть за ответ. Прежде всего, нужно было решить, какой же вопрос здесь главный — о природе человека, о конкуренции, о товарных отношениях, о культуре, о производительности труда? Ведь не случайно эти все вопросы были заданы одновременно!
На самый первый взгляд, главным казался вопрос о конкуренции. Но когда я начал пытаться отвечать на вопрос о природе конкуренции, то очень быстро выяснилось, что до возникновения товарных отношений в человеческих сообществах не наблюдается ничего, похожего на конкуренцию в животном мире. Отношения в родовом обществе скорее напоминают отношения семейные, то есть отношения сотрудничества и взаимопомощи. Разумеется, что семейные отношения нельзя представлять как какую-то идиллию (они нередко могут быть в чем-то и хуже отношений конкуренции), но в любом случае, это никак не отношения конкуренции. Получается, что назвать капиталистическую конкуренцию «естественной» никак нельзя.
А это значит, что и начинать с конкуренции будет неправильно, поскольку она представляет собой нечто производное от чего-то другого. Но от чего именно?
Долгое время даже самые умные мыслители были уверены, что конкуренция — производное от природы человека. Вождем этого направления мысли можно считать Томаса Гоббса, который был уверен, что от природы «человек человеку волк», естественное состояние для человека есть «война всех против всех»,
и без насилия со стороны государства, которое устанавливает «правила игры» и следит за их выполнением, люди бы вообще пожрали друг друга в конкурентной борьбе.
Правда, были и другие — не менее умные -мыслители, которые считали, что от природы люди — добрые, и жили они очень дружно, пока их не испортила цивилизация, то есть частная собственность. Так считал автор другой концепции «общественного договора» — Жан Жак Руссо.
Кстати, обе эти концепции были для своих исторических условий были весьма революционными. Английская концепция провозглашала, что государственная власть не от бога, а устанавливается людьми, и что ничего хорошего в государственной власти нет — что это зло, хотя и, согласно этой концепции, необходимое. Из концепции общественного договора Руссо вообще напрямую следовало право народа на революцию, на вооруженное восстание против власти, которая не выполняет условия этого самого договора, каковое и было записано сначала в Декларации независимости США1, а затем в декларации Прав и свобод человека и гражданина во Франции.
Так что же, человек по природе зол или человек по природе добр? Что является естественным состоянием человека — «золотой век» или «война всех против всех»? Какой из этих предпосылок истории должен придерживаться марксист?
Ответ на этот вопрос достаточно прост — никакой!
Ибо обе эти позиции — сугубо буржуазные и, самое главное — одинаково антинаучные. Собственно, марксизм начинается именно с отказа от рассмотрения истории с точки зрения любых идеологических предпосылок.
Человек от природы ни добр, ни зол, потому что человек вообще не от природы.
В природе, конечно же, есть конкуренция, но как раз те животные, которые остались в рамках этой конкуренции, людьми не стали. Они или остались животными или вымерли. В людей превратились те животные сообщества, которые сумели преодолеть внутривидовую конкуренцию и наладить кооперацию между особями внутри стада, без которой невозможно совместное добывание пищи даже путем собирательства, не говоря уж об охоте, земледелии или скотоводстве.
Та же конкуренция, которая есть в обществе, ничего общего с конкуренцией в живой природе вообще не имеет, точно так же, как сам способ существования человека противоположен способу существования животных. Животные приспосабливаются к внешней среде и внутривидовая конкуренция — один из моментов и один из способов этого приспособления; выживает тот вид, в котором выживают наиболее приспособленные индивиды. Человек может приспособиться к внешней среде, то есть, выжить, только приспосабливая внешнюю среду к собственным потребностям, преобразуя ее сообразно этим потребностям, то есть производя себе средства к жизни:
«Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии — вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни…
…Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их производством — совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят. Что представляют собой индивиды, — это зависит, следовательно, от материальных условий их производства»2.
Ясно, что с изменением материальных условий производства будут меняться и индивиды, но неизменным будет оставаться одно — ни при каких условиях производства индивид не сможет производить условия своей жизнедеятельности без связи с другими индивидами. Иногда эта связь является непосредственной и очевидной — как в первобытной общине, где отдельный индивид просто не мог бы существовать вне общины, и любой «супергерой» после изгнания из общины быстро стал бы добычей или диких зверей (ведь даже безопасный сон в одиночку не обеспечишь), или не менее диких соседей — ведь семейные отношения господствуют только внутри рода, а чужаки вообще людьми не считаются и нередко очень даже могут употребляться в пищу: как видите, совсем не идиллическая связь, хотя тоже весьма непосредственная. С теми или иными модификациями родовые связи продолжают господствовать во всех обществах, построенных на натуральном хозяйстве. С развитием разделения труда связь между индивидами опосредуется товарным обменом, который и породил иллюзию того, что конкуренция — естественное состояние человека, как и индивидуализм. На самом же деле, это не более, чем иллюзия. В товарном хозяйстве и подавно ни один индивид не может выжить без общества — ведь, в отличие взрослого участника натурального хозяйства, который хотя и исключительно в рамках общины, но еще мог производить все, нужное ему для жизни, человек эпохи товарного производства в принципе не может обойтись, без продуктов, произведенных другими людьми. Ведь он производит только что-то одно, а потреблять ему нужно многое. Сапожник не может кушать сапоги, а пирожник обуваться в пироги. Можно констатировать, что товарное хозяйство связывает индивидов даже крепче, чем натуральное хозяйство. Соответственно, и конкуренция связывает отдельных товаропроизводителей отнюдь не меньше, чем она их разделяет. Связывает посредством разделения или разделяет посредством такой связи — для нас в данном случае не имеет значения. Значение имеет то, что в определенных исторических условиях такой способ связи между людьми оказывается необходимым условием очень резкого повышения производительности труда.
Бывали периоды в истории, когда конкуренция действительно играла очень прогрессивную роль. Например, ничем иным, как продуктом свободной конкуренции индивидуальных товаропроизводителей стало появление искусства в эпоху Возрождения. Удешевить продукт тогда было почти невозможно. Ведь в условиях городской коммуны, где все друг друга знают, нельзя было фальсифицировать материал — за некачественный продукт тут же и спросят. А крупного машинного производства, которое являются основным фактором снижения стоимости товаров при капитализме, тогда еще не было. Поэтому удерживаться на рынке можно было только за счет все повышающегося качества. Именно таким путем ремесленные изделия превращались в изделия искусства, а ремесленники — в художников.
Эта эпоха действительно знаменует собой невероятный прогресс в истории, сравнимый разве что с античностью. Но вся проблема в том, что такая ситуация не имеет ничего общего с капитализмом. Когда появляется капитализм, свободная конкуренция исчезает. Точнее, капитализм как раз и начинается с уничтожения свободной конкуренции, с экспроприации индивидуальных собственников. Маркс в «Капитале» очень ярко описал, как происходил этот процесс в сельском хозяйстве, когда «овцы съели людей». Но приблизительно такую же картину мы имеем и в городском ремесле, которое уже на заре капитализма очень быстро было вытеснено крупной машинной промышленностью, а бывшие ремесленники превратились частью в капиталистов, а гораздо большей частью — в пролетариев.
Еще более показательна ситуация в сфере торговли и обслуживания. Возьмем гораздо более свежий пример: посмотрим, куда девались многочисленные «свободные предприниматели» 90-х годов? Тех, кто торговал на базарах, давно «съели» сети супермаркетов, и от них не осталось даже воспоминаний. Национальные и транснациональные сети практически вытеснили весь мелкий бизнес из сферы общественного питания. И даже пресловутые «частные парикмахерские», которые были «железным аргументом» экономистов-рыночников против государственной собственности, в крупных городах сейчас находятся на последней стадии исчезновения и заменяются крупными сетями.
Другими словами, вопрос не в том, что конкуренция — это хорошо или плохо, а в том, что капитализм уничтожает свободную конкуренцию и на каждом шагу порождает монополию. Но при этом он не уничтожает конкуренцию вообще. Просто на место свободной конкуренции между индивидуальными производителями, где действительно выигрывает тот, кто производит более качественно и продает дешевле, приходит конкуренция между монополиями за преимущественное право пожирать немоноплизированную «мелочь», и в этой конкуренции все средства хороши — как против конкурирующих хищников, так, тем более, против этой самой «мелочи». Именно на этом этапе конкуренция становится все более похожей «естественную», то есть, ее участники не останавливаются ни перед каким свинством и ни перед каким зверством, особенно в отношении «слабаков», которые не в состоянии продемонстрировать «звериный оскал».
Как только конкуренция порождает монополию, основным законом последней становится «сильнейшему все позволено, другим — только то, что выгодно сильнейшему». Если более сильному что-то невыгодно, другие просто назначаются «плохими ребятами», «нарушителями законов свободной конкуренции», в отношении которых можно все, что угодно — они ведь плохие ребята. И тут нет нарушения законов конкуренции. Ведь в условиях «естественной конкуренции», то есть, в животном мире, так и есть, помните: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
И точно так же, как в животном мире должно воспроизводиться «поголовье» тех, кого будут поедать хищники, в условиях монополистического капитализма, именуемого иначе империализмом, капиталистическая «мелочь» тоже должна постоянно воспроизводиться, притом желательно в расширенном масштабе. Крупные корпорации, банки, обслуживающие их интересы государства и межгосудаственные структуры даже специально заботятся о том, чтобы множились и росли всяческие «стартапы», развивался мелкий и средний бизнес. Они специально устраивают различные бизнес-инкубаторы и потом с удовольствием, заранее облизываясь, посматривают, как нагуливают мясо вылупившиеся в них «бизнес-бройлеры».
Конечно, какой-нибудь Ваня из Хацапетовки, который, научившись какому-нибудь востребованному на данный момент языку программирования, нанялся через трех или четырех посредников, каждый из которых «отщипнет» свою долю от созданной им прибавочной стоимости, гнуть спину на ту или иную американскую корпорацию, в свободное от работы время (потому, что рабочее время строго контролируется, если даже вы на фрилансе), может себе мечтать, что он еще немного поднапряжется, накопит деньжонок, создаст собственную фирму и обязательно выиграет в конкуренции у Билла Гейтса, но самое лучшее, что его ждет на самом деле — это устроиться на работу в Майкрософт непосредственно, а не через «бодишоп», который заберет себе половину его зарплаты. И это, повторюсь, самое лучшее. Обычно же бывает «как всегда», то есть везет очень немногим и отнюдь не навсегда. Притом на место Вани из Хацапетовки можете подставлять любого выпускника МГУ, ничего не поменяется. Капиталистическая конкуренция в этом смысле очень демократична.
В рецензии Мирослава Кравца на фильм «Места в сердце» Роберта Бентона есть очень точные слова:
«Нас, современных обычных работников, от бомжей отделяет одна зарплата. Потеряем ее — потеряем все».
Так вот, представителей мелкого бизнеса от бомжей очень часто отделяет нечто гораздо менее надежное, чем зарплата — надежда, что им уж точно повезет: повезло ведь Биллу Гейтсу и Стиву Джобсу! И редко кому из них приходит в голову, что именно потому, что кому-то повезло, никогда уже не повезет им самим. В любом учебнике по экономике можно прочитать, что ежегодно, например, в США регистрируется около 2 млн. компаний и примерно столько же закрывается. Кому-то такая математика может показаться бессмысленной. Навроде той, которой пользовался герой анекдота, который покупал яйца за рубль десяток, варил их и продавал по 10 копеек за штуку, объясняя это тем, что ему остается навар и всегда есть свежая копейка. На самом же деле, все гораздо интересней. Ведь за цифрами закрывшихся фирм стоят не только утраченные иллюзии неудавшихся «стартаперов», но и вполне реальные их капиталы и не менее реальные усилия по организации дела, которые были успешно «впитаны» капиталами более крупными. А это вполне ощутимый «навар». Кстати, крупнейшие монополии тоже не гарантированы от неудач в конкуренции. Вспомните, например, WorldCom — компанию, которая обеспечивала половину интернет-трафика США, или, скажем, Nokia.
Капитализм порождает еще один вид конкуренции — конкуренцию между рабочими, которая ведет к снижению заработной платы и ухудшению условий труда. Границей этого ухудшения условий является только прямое рабство. Сегодня конкуренция между рабочими доходит до этой границы сплошь и рядом, хотя этого никто старается не замечать. Но это факт, что сегодня наемные работники гораздо чаще, чем себе можно это представить, вынуждены добровольно соглашаться на рабские условия труда. И речь здесь идет не только о тех 40 млн. людей, условия труда которых МОТ официально признает рабскими и даже о более чем 100 млн. детей, вынужденных работать, поскольку родители не могут их прокормить. Речь идет о сотнях миллионов, а возможно и миллиардах случаев, когда официально это не признается, но реально условия труда отличаются от рабских только тем, что рабу все-таки был обеспечен «прожиточный минимум» на всю его жизнь, поскольку раб стоил денег, а вот рабочий будет выброшен на улицу сразу же по использованию его рабочей силы, и его дальнейшее выживание — его личные проблемы. И эти проблемы гораздо большие, чем может показаться. Всего один маленький пример, притом из самой привлекательной отрасли наемного труда. Подавляющее большинство высокооплачиваемых наемных работников, особенно это касается работников IT, медиа и т. п. «продвинутых» сфер, получают свою зарплату неофициально. Собственно, не в последнюю очередь она именно потому и высока, что работодатель экономит на налогах. Как правило, это люди молодого и среднего возраста, и они не думают о пенсии. Но, как говорят, «молодость — это недостаток, который быстро проходит» — и вот они из счастливчиков мгновенно превращаются в самых безнадежных «лузеров» с минимальной пенсией. Ведь они всю жизнь были уверены, что вот-вот они «заведут свое дело», и проблем с пенсией у них не будет. Но годы шли, а дело почему-то так и не заводилось.
Когда рассказывают или пишут о благотворности конкуренции, в доказательство обычно называют имена Марка Цукерберга или по старинке Билла Гейтса со Стивом Джобсом, будто не понимая, что эти два последних имени являются скорее символом того, что молодежи на вершину финансового могущества пути нет.
В мировом рейтинге долларовых миллиардеров Forbes в 2018 году — 2 208 имен, но лишь 63 участникам списка еще нет 40 лет. А если из этих 63 вы вычтете тех, кто получил свои миллиарды по наследству, окажется, что людей до 40 лет в этом списке меньше одной десятой доли процента. В этом списке царят не стартаперы, а старпёры.
Что же касается молодежи, то для нее конкуренция приготовила совершенно иные списки. Например, такие:
Безработица среди молодежи в странах ЕС
| Страна | Обновлено | Факт. значение | Пред. значение |
| Австрия | 02.03.2019 | 8.4 % | 8.4 |
| Бельгия | 02.02.2019 | 15.4 % | 15.4 |
| Болгария | 02.03.2019 | 11.8 % | 11.8 |
| Великобритания | 02.03.2019 | 11.5 % | 11.5 |
| Венгрия | 02.03.2019 | 11.4 % | 11.4 |
| Германия | 01.03.2019 | 6 % | 6 |
| Греция | 09.03.2019 | 39.5 % | 39.5 |
| Дания | 02.03.2019 | 9.4 % | 9.4 |
| Евро зона | 01.03.2019 | 16.5 % | 16.5 |
| Европейский Союз | 01.03.2019 | 14.9 % | 14.9 |
| Ирландия | 05.03.2019 | 13.8 % | 13.8 |
| Исландия | 25.02.2019 | 8.6 % | 8.6 |
| Испания | 02.03.2019 | 32.6 % | 32.6 |
| Италия | 07.03.2019 | 33 % | 33 |
| Кипр | 02.03.2019 | 20.4 % | 20.4 |
| Латвия | 02.03.2019 | 13.5 % | 13.5 |
| Литва | 02.03.2019 | 11.6 % | 11.6 |
| Люксембург | 02.03.2019 | 11.8 % | 11.8 |
| Мальта | 02.03.2019 | 11.8 % | 11.8 |
| Молдова | 06.03.2019 | 5.5 % | 5.5 |
| Нидерланды | 23.02.2019 | 6.5 % | 6.5 |
| Норвегия | 02.03.2019 | 9.9 % | 9.9 |
| Польша | 02.03.2019 | 11.6 % | 11.6 |
| Португалия | 02.03.2019 | 17.8 % | 17.8 |
| Румыния | 09.01.2019 | 16.2 % | 16.2 |
| Сербия | 06.03.2019 | 32 % | 32 |
| Словакия | 02.03.2019 | 14 % | 14 |
| Словения | 02.02.2019 | 9.7 % | 9.7 |
| Турция | 15.03.2019 | 24.5 % | 24.5 |
| Финляндия | 02.03.2019 | 16.9 % | 16.9 |
| Франция | 02.03.2019 | 20.1 % | 20.1 |
| Хорватия | 02.02.2019 | 22.7 % | 22.7 |
| Чехия | 02.03.2019 | 6.1 % | 6.1 |
| Швеция | 16.02.2019 | 17.4 % | 17.4 |
| Эстония | 02.03.2019 | 9.1 % | 9.1 |
Сами понимаете, что это не худшие страны в капиталистическом мире в плане безработицы.
Кстати, на самом деле и здесь все не так плохо, как вам может показаться после изучения этого списка. Все намного хуже. Дело в том, что безработными в ЕС считаются только те, кто не работает и активно ищет работу. А если человек ее не уже и не ищет, то и безработным он не считается.
Вот например, как это выглядит в Германии. Здесь безработными не считаются:
« — Те, кто уже потерял право на пособие по безработице и в течение определенного времени не регистрировался на бирже труда, а также те, кто после потери работы вообще на бирже труда не регистрировался.
— Лица, вынужденные уволиться с работы по причине хронического заболевания или инвалидности.
— Все лица, оставившие работу, но получающие при этом средства на существование из других источников (от родителей, от супругов, заботящихся о своих маленьких детях; людей, ухаживающих за больными и престарелыми в семье).
— Безработные в возрасте старше 58 лет, на которых биржа труда поставила «жирный крест» в связи с тем, что они имеют крайне низкие шансы на трудоустройство».
Автор процитированной статьи считает, что официальная цифра безработицы в Германии занижена примерно на четверть. Можно предположить, что в менее благополучных странах со статистикой по безработице, а особенно, по безработице среди молодежи, дело вряд ли обстоит лучше.
Но в конце концов, ни официальные, даже неофициальные цифры почти ни о чем не говорят. Ведь здесь речь идет о гражданах перечисленных стран, а действительными конкурентами молодых европейцев на рынке труда выступают в основном мигранты, которых ни официальная, ни даже неофициальная статистика старается по возможности вовсе не замечать, не смотря на то, что их в Европе уже много миллионов и работают они на условиях, весьма далеких от европейских. Сами европейцы могут и не понимать, что мигранты только показывают их собственное будущее, но это факт — что по законам все той же конкуренции, удержаться на рынке труда молодые европейцы очень даже скоро смогут, только соглашаясь работать на таких же условиях, на каких работают мигранты. Впрочем, это является реальностью уже сегодня.
Да и это еще не все. Ведь эти самые трудовые мигранты не с неба свалились. Трудовая миграция — тоже продукт конкуренции. Притом не только конкуренции между рабочими, которые вынуждены следовать за капиталом, поскольку на родине не находят работы, но и конкуренции между монополиями за рынки, за ресурсы, за контроль над путями транспортировки этих ресурсов. Ведь современная война есть не что иное как, позволю себе несколько перефразировать классика, «продолжение конкуренции иными средствами». И коль конкурируют между собой монополии мирового масштаба, то и война приобретает мировой характер.
Логика тут такая: появляется товарное хозяйство — возникает конкуренция; с превращением конкуренции в капиталистическую конкуренцию она неизбежно порождает монополию; а конкуренция между капиталистическими монополиями, достигшими общенационального и транснационального уровня, то есть способными подчинить себе государство с его вооруженными силами, неизбежно ведет мировой войне. Другими словами, если вам нравится конкуренция и вы считаете ее естественной — получите мировую войну. А вот насколько можно считать «естественной» мировую войну в условиях, когда атомным оружием не обзавелись только совсем ленивые государства, это вопрос второй, который мы обсуждать не будем.
А вот вопрос о соотношении конкуренции и социалистического соревнования, л влиянии их на производительность труда, как и вопрос о судьбе конкуренции при социализме вообще, постараемся обсудить в следующей статье.