100 лет назад, 12 октября 1920 года, Советская Россия и Польша заключили перемирие, вступившее в силу 18 октября, а также подписали Договор о прелиминарных (предварительных) условиях мира, что явилось окончанием Советско-польской войны. Пять месяцев спустя был подписан Рижский мирный договор. Одним из наиболее тяжких последствий развязанной Варшавой войны стала массовая гибель советских военнопленных и других выходцев с территории бывшей Российской империи в польских лагерях смерти.

В СОВРЕМЕННОЙ Польше стараются предать забвению это чудовищное преступление против человечности, вычеркнуть его из истории. На вопросы о причинах массовой гибели красноармейцев польские политики и журналисты чаще всего не отвечают, обещая разобраться и рассказать об этом позже (чего, как правило, не делают). Зато сравнение польских лагерей с нацистскими времён Второй мировой войны вызывает громкие протесты и угрозы со стороны официальной Варшавы.

О том, что творилось в германских концлагерях, читателям «Правды» хорошо известно. Сегодняшний рассказ — об ужасах польского плена.

«Острова» польского «ГУЛАГа»

Система польских лагерей возникла сразу же после появления на политической карте Европы Второй Речи Посполитой и задолго до прихода нацистов к власти в Германии. Название «лагерь №1» получил лагерь для военнопленных в Стшалкове, где во время Первой мировой войны немцы содержали военнопленных. В мае 1919 года лагерь в Стшалкове принял первых красноармейцев и вскоре стал самым крупным на территории Польши.

Польский историк Веслав Ольшевский отмечает: «Существующую на то время инфраструктуру лагеря польские власти оценивали как хорошую, однако есть основания сомневаться в достоверности этой оценки. Несмотря на то, что при немцах лагерь был хорошо оборудованным и бесперебойно функционировал, за полгода он пришёл в негодность… Ситуация в Стшалкове с самого начала была ужасной. До правительства и прессы доходила информация об условиях содержания в лагере: пленные страдают от голода, вшей и инфекционных заболеваний, пациенты лагерной больницы лежат на голой земле. Становились известными также случаи насилия в отношении заключённых и даже стрельбы на поражение при попытках к бегству». Ольшевский также констатировал факт «широко распространённого воровства среди лагерной администрации».

Печальным символом лагеря в Стшалкове стал поручик Владислав Побуг-Малиновский. Перед тем как стать историком и одним из редакторов собрания сочинений руководителя Польши Юзефа Пилсудского, он отметился многочисленными зверствами в лагере в Стшалкове. Эсэсовцы, охранявшие гитлеровские концлагеря, могли бы многому у него научиться. Побуг-Малиновский ходил по лагерю в сопровождении капралов, которые по его приказу зверски избивали красноармейцев жгутами-плётками из проволоки. Тех несчастных, кто стонал или просил пощады, Побуг-Малиновский лично пристреливал. А если часовой убивал пленного, давал в награду три папиросы и 25 польских марок.

Другими «островами» польского «ГУЛАГа» стали лагеря в Домбе, Вадовице, Рембертове, Ланьцуте, Щиперно, Тухоле, Брест-Литовске, Пикулице, Александруве-Куявском, Калише, Плоцке, Лукове, Седльцах, Здуньской-Воле, Дорогуске, Петркове, Острове-Ломжиньском и других местах.

На полную мощность польские лагеря заработали осенью 1920 года — после поражения войск советского Западного фронта под Варшавой. Тогда в плен к полякам, по данным биографа Пилсудского Влодимежа Сулея, попали около 70 тысяч красноармейцев. Многие из них не дожили до весны 1921 года. Поляки оправдывают высокую смертность тем, что их лагеря не были готовы к приёму такого большого числа военнопленных. Однако указанная причина не была главной. Чтобы убедиться в этом, надо обратиться к событиям, происходившим в лагерях и тюрьмах Второй Речи Посполитой в 1919-м — первой половине 1920 года.

Первые красноармейцы были взяты поляками в плен в феврале 1919 года в результате боевого столкновения в районе белорусского местечка Берёза-Картузская. Дальше — больше. В сентябре польский пианист и композитор, премьер-министр и министр иностранных дел Игнаций Падеревский заявил в Париже, что поляками пленено около 30 тысяч красноармейцев.

Падеревский забыл добавить, что в плен поляки уже тогда брали далеко не всех. В сводке от 5 марта 1919 года из группировки генерала Антония Листовского сообщалось о том, что «отряд под командованием пор. Есьмана, поддерживаемый мобильным отрядом Замечека, занял населённый пункт Бродница, где взято в плен 25 красноармейцев, в том числе несколько поляков. Некоторых из них расстреляли».

Упоминание о расстреле взятых в плен военнослужащих в польских документах встречается не очень часто. Между тем это было широко распространённой практикой в польской армии, где расстрелы пленных вообще не считались чем-то предосудительным и экстраординарным. Сразу же и без долгих разговоров расстреливали комиссаров и евреев. Уничтожать их поляки начали ещё до того, как Адольф Гитлер написал «Майн кампф», а нацисты взяли власть в Германии. Лавры первопроходцев в этом постыдном и кровавом деле принадлежат «цивилизованным» полякам. Правда, об этом своём «достижении» паны вспоминать не любят.

Убивали поляки, конечно, не только комиссаров и евреев. 22 июня 1919 года личный секретарь главы Польши Юзефа Пилсудского Казимеж Свитальский записал в дневнике, что «деморализация большевистской армии посредством дезертирства на нашу сторону затруднена в результате ожесточённого и беспощадного уничтожения нашими солдатами пленных». Так продолжалось вплоть до конца Советско-польской войны. Представление о масштабах катастрофы даёт рапорт командования 14-й Великопольской пехотной дивизии командованию 4-й армии, датированный днём заключения перемирия — 12 октября 1920 года. В нём сообщалось, что за время боёв от Брест-Литовска до Барановичей были взяты «5000 пленных и оставлено на поле боя около 40% названной суммы раненых и убитых», то есть порядка 2000 человек.

А как обращались «цивилизованные» поляки с ранеными и больными? Крупнейший отечественный специалист по проблеме красноармейцев в польском плену, заведующий кафедрой истории западных и южных славян МГУ Геннадий Матвеев сообщает: «Раненых красноармейцев бросали на поле боя. Их потом грабили и убивали местные польские крестьяне. Пилсудский не осуждал их, а призывал крестьян чинить расправы. С передовой пленных отправляли в тыл на сборный пункт. Многие красноармейцы погибли во время транспортировки со сборных пунктов и распределительных станций до лагерей. Зимой приходили эшелоны, в которых оказывалось до трёхсот замёрзших трупов. Таким образом, в лагеря попадали далеко не все взятые в плен красноармейцы, а лишь те, кто избежал расстрела при пленении, не был оставлен на поле боя без первичной медицинской помощи и не был убит польскими крестьянами. Только попавшие в лагеря и зарегистрированные в них красноармейцы становились полноценными пленными».

«Здыхай, пся кревь…»

Путь в «полноценные пленные» описал Я. Подольский (свои воспоминания он опубликовал под псевдонимом Н. Вальден). Вот что произошло с ним после боя в Житомире:

«На перроне валялись трупы людей, явно не защищавших свою жизнь. Большинство штатских, несколько женщин. Колотые раны говорят о том, что причина смерти — не шальная пуля. Трупы полуодеты. Рослый крестьянский детина, отложив винтовку и выпятив губу, тщательно снимает с неподвижно лежащей женщины меховую кофту. Он заметил мой пристальный взгляд и, нагло улыбаясь, подошёл ко мне.

— Вот буты, хороши буты, — сказал он, указывая на мои ботинки.

Я не сразу понял, что это перевод на польский язык известного рассказика о японском или кавказском гостеприимстве, когда хозяин отдаёт гостю понравившуюся вещь.

— Снимай зараз, — грубо закричал он.

Я снял ботинки. А через несколько минут остался в одном нижнем белье.

Кто-то накинул на меня рваную, невыразимо грязную куртку.

Теперь понятны писания польской прессы о нищенской экипировке красноармейцев».

Польские авторы до сих пор в качестве одной из главных причин высокой смертности красноармейцев называют то, что они были плохо одеты. При этом кивают на сохранившиеся фотографии, где красноармейцы выглядят как толпа голодранцев. Но мы-то знаем, что раздетыми и разутыми в Советской России на фронт не отправляли. Красноармеец И.И. Кононов вспоминал, что после того, как в августе 1920 года 498-й и 499-й полки 6-й дивизии попали в плен, у солдат отобрали обмундирование, деньги, личные вещи, документы и сняли бельё. Взамен им дали рваную одежду. Затем всех отправили в Белосток в лагерь для военнопленных.

Однако вернёмся к воспоминаниям Я. Подольского. После пленения и ограбления он оказался в житомирской тюрьме:

«После краткого знакомства с нами нас послали чистить отхожие места. Тут же стояли несколько польских солдат и, мило подшучивая, покалывали штыками того или иного товарища, не обнаружившего достаточно рвения.

Потом, подгоняемые пинками и прикладами, мы опять поднялись к себе наверх. Там нас заперли на ночь, бросив предварительно по куску хлеба. И мы ели хлеб — сказать ли? — немытыми руками.

Я заикнулся было о том, как бы помыться.

— Мыть? Здыхай, пся кревь…

Ударом кулака унтер бросил меня на пол…

На следующий день нас не посылали «на работу» и не кормили».

Подольский ещё легко отделался. В тюрьме Бобруйска военнопленному за отказ выгрести нечистоты голыми руками польские изверги перебили руки.

С другими проявлениями польского «гуманизма» в минской тюрьме столкнулся будущий писатель Николай Равич, которого арестовали 3 октября 1919 года. Его допрашивал начальник контрразведки подполковник Блонский, заявивший, «что в демократической республике все убеждения законны. Он, Блонский, например, социалист… Почему же ему не уважать большевиков, коль скоро они такие же социалисты? Достаточно ему убедиться, что мы идейные большевики, как он нас немедленно выпустит на свободу… То же самое Блонский болтал одному нашему товарищу по фамилии Ширяев. Когда тот по наивности заявил, что он действительно большевик, от удара кулаком в переносицу искры замелькали у него в глазах. Стекло от разбитого пенсне попало в глазную орбиту, и он навсегда лишился правого глаза. Его били несколько дней, прижигали пятки железом, колотили через мокрое полотенце резиновыми палками, чтобы не было следов на теле».

В камере на 30 человек, где Равич оказался, находилось более ста человек: «Уголовники обкрадывали друг друга, а особенно политических, дрались припрятанными ножами… Однажды утром под одной из нар нашли задушенного человека, и никто не мог сказать, кто это сделал». Из десяти человек лишь один спал на нарах. Остальные валялись на залитом липкой грязью полу. В день выдавали по 50 граммов хлеба, «утром и вечером полагалась горячая вода, в двенадцать часов — та же вода, подправленная мукой и солью. За две недели такого питания лица арестованных приобретали землистый цвет и отекали. Через месяц опухали ноги, через три месяца воспалялись десны и движения становились затруднительными. В каждой камере были люди, двигавшиеся с трудом, раздувшиеся, как от водянки, настолько слабые, что они почти не могли говорить. Ко всему этому — вечно спёртый воздух и угнетающий запах параш, которые опорожнялись только раз в два дня».

«Систематическое убийство людей!»

Местами массовой гибели военнопленных стали распределительные станции и пересыльные пункты. Причём подсчётом погибших там польские власти себя не обременяли. У них имелись свои заботы. Например, начальник распределительной станции в Пулавах майор Хлебовский возмущался тем, что «несносные пленные в целях распространения беспорядков и ферментов в Польше» постоянно поедают картофельные очистки из навозной кучи. Если такая картина, отражённая в официальных польских источниках, чем-то принципиально отличается от того, что позднее происходило в концентрационных лагерях нацистской Германии, то пусть польские историки и политики внятно объяснят: чем именно?

Ужасными были и условия перевозки военнопленных. Председатель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская констатировала, что пленных «перевозят в неотапливаемых вагонах, без соответствующей одежды, холодные, голодные и уставшие… После такого путешествия многих из них отправляют в госпиталь, а более слабые умирают».

Выжившие военнопленные попадали в лагеря, условия содержания в которых были жуткими. Вот к какому выводу в октябре 1919-го пришла комиссия Международного комитета Красного Креста, изучившая санитарное состояние лагеря в Брест-Литовске: «Этим летом из-за скученности помещений, не- пригодных для жилья; совместного тесного проживания здоровых военнопленных и заразных больных, многие из которых тут же и умирали; недостаточности питания, о чём свидетельствуют многочисленные случаи истощения; отёков, голода в течение трёх месяцев пребывания в Бресте, — лагерь в Брест-Литовске представлял собой настоящий некрополь».

Официальная Варшава смотрела на эту трагедию с олимпийским спокойствием. В жизни заключённых этого лагеря качественных перемен не наблюдалось и десять месяцев спустя. В июле 1920 года начальник госпиталя для пленных №2 в Брест-Литовске капитан Игнаций Узданский проинформировал начальство о том, что «положение эпидемического госпиталя №2 противоречит всем принципам не только гигиены и медицины, но и просто человечности».

Узданский не побоялся назвать вещи своими именами — польские власти в Брест-Литовске совершили преступление против человечности. Впрочем, далеко не только там. Вот такую картину зафиксировал в своем отчёте полковник медицинской службы Радзиньский, посетивший лагерь в Пикулице в ноябре 1919 года:

«Обмундирование пленных, особенно большевиков, ниже всякой критики… Одетые в рваньё, без белья, без обуви, исхудавшие, как скелеты, они бродят, как человеческие тени…

Их суточный паёк состоял в тот день из небольшого количества чистого, ничем не заправленного бульона и небольшого кусочка мяса. Этого хватило бы, быть может, для пятилетнего ребёнка, а не для взрослого человека. Этот обед пленные получают после того, как они голодали целый день…

В дождь, снег, мороз и гололёд ежедневно отправляют, не сделав своевременно необходимых запасов, за дровами в лес около 200 оборванных несчастных, значительная часть из которых на следующий день ложится на одр смерти.

Систематическое убийство людей!»

То, что уничтожение красноармейцев происходило на систематической основе, подтверждает и профессор Матвеев: «Поляки относились к пленным, как к скоту, если не хуже. Их содержали в бараках лагерей, в большинстве случаев оставшихся со времён Первой мировой войны. В основном это были полуземлянки, не рассчитанные на большое число военнопленных. В них было холодно и сыро, нар на всех не хватало. Спали прямо на земле. Мылись в холодных банях и без мыла. В это время проходила санитарная обработка одежды. Надевать её приходилось мокрой, даже зимой. По пути в барак часть пленных получала простудные заболевания и воспаление лёгких. По лагерям прокатились три волны эпидемий холеры и других заболеваний. Тогда смертность среди военнопленных поднималась до 40% от общего числа пленных. Обычным явлением была дизентерия, что свидетельствовало о некачественном питании».

«Прикрытые только тряпьём, они жмутся друг к другу…»

Распространению болезней способствовало то, что больные и здоровые узники находились в одних бараках и полуземлянках. Всё это отражено во внутренней переписке польских военных и должностных лиц Второй Речи Посполитой. Её достоверность польские авторы не ставят под сомнение — документы ведь лежат в их архивах. К примеру, 24 ноября 1919 года военный врач Казимеж Хабихт в письме начальнику Санитарного департамента министерства военных дел Польши генерал-подпоручику Здзиславу Гордынскому описал положение дел в лагере военнопленных в Белостоке:

«В лагере на каждом шагу грязь, неопрятность, которые невозможно описать, запущенность и человеческая нужда, взывающие к небесам о возмездии. Перед дверями бараков кучи человеческих испражнений, которые растаптываются и разносятся по всему лагерю тысячами ног. Больные до такой степени ослаблены, что не могут дойти до отхожих мест, с другой стороны отхожие места в таком состоянии, что к сиденьям невозможно подойти, потому что пол в несколько слоёв покрыт человеческим калом.

Сами бараки переполнены, среди здоровых полно больных. По моему мнению, среди 1400 пленных здоровых просто нет. Прикрытые только тряпьём, они жмутся друг к другу, согреваясь взаимно. Смрад от дизентерийных больных и поражённых гангреной, опухших от голода ног. В бараке, который должны были как раз освободить, лежали среди других больных двое особенно тяжелобольных в собственном кале, сочащемся через верхние портки, у них уже не было сил, чтобы подняться, чтобы перелечь на сухое место на нарах».

Трагическая ситуация в Белостоке не была исключительной. 6 декабря 1919 года референт по делам пленных З. Панович, после посещения лагеря в Стшалкове, сообщил в министерство военных дел Польши: «Мы увидели залитые водой бараки, крыши протекали так, что для избежания несчастья нужно периодически вычерпывать воду вёдрами. Общее отсутствие белья, одежды, одеял и хуже всего — обуви… Из-за нехватки топлива… еда готовится только раз в день…»

Невыносимо тяжёлым было положение инвалидов. Вот какие сцены летом 1919 года в лагере в Вадовице наблюдал Витольд Козеровский: «Питание было отвратительное… Особенно тяжело было смотреть на то, как спешили за обедом и стояли в очереди инвалиды империалистической войны. Вспоминается мне, например, такая сцена. Идут или, вернее, плетутся два инвалида, таща на примитивных носилках третьего. Впереди идёт зрячий на деревянной ноге, на носилках обрубок человека без обеих ног, сзади носилки держит слепой с обезображенным раной лицом. И так стояли в очереди у кухни сотни инвалидов…»

Облегчить участь несчастных людей польские власти явно не спешили. Похоже, польских «гуманистов» всё устраивало. Год спустя, 24 ноября 1920-го, член комиссии Лиги Наций профессор Мадсен, посетив лагерь в Вадовице, назвал его «одной из самых страшных вещей, которые он видел в жизни». По справедливому заключению исследователя темы польского плена Владислава Шведа, нежелание властей Польши улучшать ситуацию в лагерях свидетельствует «о целенаправленной политике по созданию и сохранению невыносимых для жизни красноармейцев условий».

Польских политиков, историков, журналистов и прочих «гуманистов» такой вывод категорически не устраивает. Пытаясь его опровергнуть, они ссылаются на многочисленные приказы и инструкции, в которых сформулированы задачи по улучшению условий содержания военнопленных. Но условия содержания в лагерях, констатировали в книге «Польский плен» историки Геннадий и Виктория Матвеевы, «так никогда и не были приведены в соответствие с требованиями инструкций и приказов, издававшихся министерством военных дел. Царившие в них ужасающие условия размещения и санитарии при полном безразличии лагерного начальства стали причиной гибели огромного числа пленных красноармейцев. А периодически издававшиеся грозные приказы министерства военных дел не подкреплялись столь же строгим контролем за их исполнением, оставаясь фактически лишь фиксацией нечеловеческого обращения с захваченными противниками как во время войны, так и после её окончания. И если в отношении случаев расстрела пленных на фронте ещё можно пытаться ссылаться на состояние аффекта, в котором пребывали польские солдаты, только что вышедшие из боя, в котором, возможно, погибли их товарищи, то к немотивированным убийствам пленных в лагерях такой аргумент применить никак нельзя».

Показательно и то, что в лагерях катастрофически не хватало соломы. Из-за её недостатка пленные постоянно мёрзли, чаще болели и умирали. Даже польские авторы не пытаются утверждать, что в Польше не было соломы. Просто её не торопились в лагеря завезти.

Одним из последствий умышленной «нерасторопности» польских должностных лиц стала осенняя 1920 года вспышка дизентерии, холеры и тифа, от которых умерли тысячи военнопленных.

Преступление против человечности

Профессор Матвеев утверждает, что с 16 февраля 1919 года по 18 октября 1920 года Красная Армия на польском фронте потеряла пленными не менее 206877 военнослужащих, в том числе не менее 450 командиров. Основная их часть попала в плен в 1920-м — не менее 177584 человек. Очень аккуратный в подсчётах и весьма осторожный в выводах исследователь подчеркивает: «Это минимальный результат. Когда в сводках не было точной цифры, а указывались, например, 100—200 пленных, я брал минимальную цифру».

Сколько из них погибло? В ноте наркома иностранных дел Георгия Чичерина от 9 сентября 1921 года были указаны 60 тысяч погибших. Эта цифра вызывает споры специалистов. К сожалению, найти точный ответ на интересующий нас вопрос уже не получится. Показательно, что в феврале 1923 года член Российско-украинской делегации (РУД) Смешанной комиссии по репатриации пленных и интернированных Емельян Аболтин в официальном отчёте о деятельности РУД отказался назвать даже примерное число умерших красноармейцев: «Сколько умерло в Польше пленных, установить нельзя, так как поляки никакого учёта пленным в 1920 году не вели».

По подсчётам Матвеева, в польском плену погибло от 25 до 28 тыс. человек — 18% от числа пленных. Российский историк Ирина Михутина пишет о 60 тысячах погибших. И это отнюдь не максимальная цифра жертв, встречающаяся в исторической литературе. Как бы то ни было, все исследователи сходятся на том, что счёт потерь шёл на десятки тысяч.

Главный польский авторитет по интересующему нас вопросу профессор Збигнев Карпус называет цифру 16—18 тысяч человек. При этом польская сторона, всеми силами стараясь снять с себя ответственность за массовую гибель красноармейцев, не останавливается перед передёргиванием фактов. К примеру, Дариуш Балишевский в статье с многозначительным названием «Анти-Катынь. Хотя никто не слышал об убийстве поляками пленных большевиков, русские повторяют эти выдумки» (Wprost. 2008. 28 ноября) утверждает: «Согласно подсчётам советских учёных, из польского плена после войны 1919—1920 годов в Россию не вернулось около 60 тысяч солдат. Они, как писала российская пресса, погибли в аду польских концентрационных лагерей… Польская историография отреагировала немедленно, пригласив русских в польские архивы, в которых сохранились богатые собрания документов на эту тему. Их также приглашали посетить те места, где находились польские лагеря для военнопленных и где по сей день можно точно установить число умерших русских. В этих документах нет ничего таинственного, тем более что они были предоставлены российской стороне ещё в 1921 году. Однако ни один из советских историков не воспользовался польским приглашением и возможностью верифицировать результаты польских исследований, приведённых, в частности, профессором Збигневом Карпусом».

Хотя Балишевский знает «места», где «можно точно установить число умерших русских», по сей день польская сторона не представила точных и убедительных данных ни по численности красноармейцев, попавших в польский плен, ни по численности узников, погибших от голода, болезней, пыток и издевательств. Профессор Карпус утверждает, что в плен попали 110 тысяч красноармейцев.

Профессор Матвеев пояснил, как и почему появилась именно такая цифра: «Дело в том, что уже в 1921 году существовала цифра реально возвращённых Варшавой по Рижскому миру военнопленных. По польским данным — 66762 человека (по советским официальным данным — 75699 человек). Именно она и была положена в основу подсчёта польской стороной общей численности пленных красноармейцев. Методика выглядела настолько убедительной, что ею пользуются и сегодня: к 67 тыс. вернувшихся на Родину красноармейцев прибавляется около 25 тыс. человек, которые, как пишет З. Карпус, «едва попав в плен или недолго пробыв в лагере, поддавались агитации и вступали в русские, казачьи и украинские армейские группировки, которые вместе с поляками воевали с Красной Армией». К ним приплюсовывают 16—18 тыс. умерших в лагерях от ран, болезней и недоедания. В общей сложности получается около 110 тыс. человек. С одной стороны, эта цифра убедительно свидетельствует о триумфе польского оружия в войне 1919—1920 годов, а с другой — позволяет избежать обвинений в негуманном отношении к пленным».

Цифры Карпус подогнал под заранее сформулированные выводы, а говорить о гуманном отношении поляков к красноармейцам, находившимся у них в плену в 1919—1922 годах, могут только бесстыжие фальсификаторы истории. Таковых в Польше много.

Правда об ужасах в лагерях польским властям была известна. В декабре 1919 года начальник Санитарного департамента министерства военных дел генерал-подпоручик Гордынский, в письме проанализировав донесения своих подчинённых, проинформировал военного министра о том, что лагеря представляют собой «кладбища полуживых и полуголых скелетов», ставших очагами «эпидемий и убийств людей голодом и нуждой». И это, по справедливому замечанию 62-летнего Главного военного врача Войска Польского, оставит «несмываемое пятно на чести польского народа и армии».

С тех пор прошло уже более ста лет. Официальная Варшава до сих пор не покаялась за своё чудовищное преступление против человечности, которое привело к страданиям и гибели десятков тысяч советских военнопленных и других выходцев с территории бывшей Российской империи в польских лагерях смерти. Российской власти давно пора поднять этот вопрос и потребовать от Польши официального извинения за совершённое в 1919—1922 годах преступление. А до тех пор, пока Варшава этого не сделает, — регулярно и настойчиво напоминать ей о жертвах польских лагерей.