7 декабря в Подмосковье проводилась научно-практическая конференция РУСО на тему: «Теоретическое и практическое наследие И.В. Сталина». С докладом на этом научном форуме выступил Р.И. Косолапов, член ЦС РУСО, д.ф.н., профессор.

Начнем с исторической аналогии.

2 сентября 1945 года да Сталин выступил с обращением к народу по поводу признания Японией себя побежденной, а значит и успешного полного окончания Второй мировой войны. Сталин говорил не только о современности, но и напомнил о поражении русских войск в 1904 году в период русско-японской войны. Это поражение, отметил он, «легло на нашу страну чёрным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбито и пятно будет ликвидировано. 40 лет ждали мы, люди старого покорения, этого дня. И вот этот день наступил».

Очевидно, тогда в обстановке всеобщего ликования, траурно оттененного печалью о павших, вряд ли кто мог предсказать появление нового, куда более крупного и ядовитого «чёрного пятна». Я имею в виду пресловутые доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях» на закрытом заседании участников ХХ съезда КПСС и намеченную им «линию». Этим советский народ, подрастающее поколение были фактически до окончания века отлучены от правды о наиболее продуктивном тридцатилетии нашего послеоктябрьского развития. Мы, коммунисты старшего поколения, знавшие истину или же догадывавшиеся об её искажении, сорок пять лет ждали, когда, наконец, настанет ее час. Хотелось бы надеяться, что мы этого часа дождались.

Поскольку документы ХХ съезда КПСС основательно подзабыты, то позволю себе их здесь привести, тем более, что они невелики по объему. Вот постановление по хрущевского докладу от 25 февраля 1956 года: «Заслушав доклад товарищи Хрущева Н.С. «О культе личности и его последствиях», ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза одобряет положения доклада Центрального Комитета и поручает ЦK КПСС последовательно осуществлять мероприятия обеспечивающие полное преодоление чуждого марксизму-ленинизму культа личности, ликвидации его последствий во всех областях партийно-государственной, идеологической работы, строгое проведение норм партийной жизни и принципов коллективности партийного руководства, выработанных великим Ленина».

Обращает на себя внимание то, что доклад Хрущева только заслушался, но не обсуждался, прение по нему не открывали. Участникам заседания трудно было после всего услышанного посмотреть друг другу в глаза, заговорить, никто не аплодировал. Резолюция голосовала, можно сказать, «всухую».

Лживо утверждение, будто это был доклад Центрального Комитета. По словам непосредственного составителя текста Д.Т. Шепилова, «до съезда капитального обсуждения доклада не было». Шепилов, получивший от Хрущёва поручение на второй день съезда, 15 февраля и имевший от него полный «карт-бланш», пользовался при написании только подготовленным ранее материалом П.Н. Поспелова. По предложению Шепилова окончательно «компоновали доклад помощники Хрущева – Лебедев, Шуйский». Причём от соавторства Шепилов решительно отказался. «Это, — говорил он о Хрущеве, — целиком и полностью его и только его идея!» Тем самым подтверждается и то, что в начале 70-х годов рассказывал мне бывший член Президиума ЦК Д.И. Чесноков: «Он, Хрущев, обманул ЦК». Если к тому же учесть, что вопрос о «культе» был вытащен вне повестки дня, утверждённой ЦK и съездом, то налицо прямое произвольные нарушение того, во имя чего такое якобы предпринималось, — «норм партийной жизни и принципов коллективности партийного руководства, выработанных великим Лениным».

Но и это ещё не всё.

Самая, пожалуй, большая трудноразоблачимая аппаратная хитрость, на которую пошёл Хрущёв, состояла в том, что антисталинский доклад «состоялся на другой день… после официального закрытия съезда, в обстановке полусекретно, когда уже ушли все иностранные гости, в том числе руководители братских коммунистических партий, и были приглашены сотрудники идеологических отделов CK КПСС к этому моменту были избраны новые члены ЦK КПСС». К этому моменту были избраны новые ЦК и ЦРК. Иллюзию продолжения съезда создавала то, что доклад о «культе» произносился на утреннем заседании 25 февраля, а состав обоих руководящих органов счётная комиссия оглашала после перерыва. Но в этот день, поскольку голосование состоялась накануне, 24-го, зал являл собой пока что съезд и уже не съезд. Делегатский полномочия исчерпывались с появлением на свет другого Центрального Комитета и лишались постановляющей, партийно-законной силы. Если бы у самого Хрущева жёстко спросили, докладом какого ЦK — прежнего или будущего — является то, что он изрекает, он, при всем своем нахрап, наверняка бы смутился. Так и родилась «висячая» резолюция, ущербная и с уставной, и с политической, и с моральной, и с научной точки зрения.

Что касается постановление ХХII Съезда о Мавзолее Ленина 30 октября 1961 года, то оно принималось в другой резко изменившейся обстановке на фоне позорной вакханалии, подогретой гонениями на так называемую антипартийной группу 1957 года, то есть на бывших соратников Сталина. Этот документ примечателен сегодня в той его части, где признается «нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребление властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В.И Ленина».

Полагаю, отменяя это постановление ХХII съезда, мы не станем настаивать на возвращении сталинского саркофаг в Мавзолей, а сделаем упор на другом: объявим недействительными содержащиеся там политические оценки. Это — во-первых. А, во-вторых, мы морально осудим факт кощунственного обращения с прахом великого революционера и патриота, осудим само явление «гробокопательства», которым ради возбуждения низменных гиенских инстинктов в последние годы цинично пользуются «демократы».

Нам, конечно, известно и постановление V съезда единой Коммунистической партии Грузии о партийной реабилитации Сталина. В принципе нельзя не согласиться с его идеей и направленностью. Справедливости ради следует только подчеркнуть, что задолго до этого съезда и его решений вопрос ставили сотни честных и знающих коммунистов из всех республик Советского Союза, и среди них хотелось бы отметить ленинградку Нину Андрееву, москвичей Киру Корниенко, Татьяну Хабарову, Алексея Голикова, днепропетровца Эдуарда Ояперва, одессита Гурама Цусбая.

В то же время представляется целесообразным сделать одну оговорку. Лично мне в суждениях о реабилитации Сталина, в целом обоснованных, всё же видится некоторая некорректность. Объясняется это тем, что компания по реабилитации, затеянная ещё в 1953 году Хрущёвым и Микояном, временами проводилась «чохом», а, попадя под эгиду А.Н. Яковлева, и вовсе превратилась в бесстыжее средство оболгания большевиков и советского строя. Согласно ельцинскому закону от 18 октября 1991 года, реабилитировались лица, осужденные за контрреволюционные преступления, начиная с 25 октября (7 ноября) 1917-го. «Жертвами политических репрессий» стали часто изображается полицаи и власовцы, «крутые» уголовники — от бандитов до фальшивомонетчиков. Данные о результатах компании умышленно перепутывались и тщательно скрывались. Яковлев как-то заявил полутора миллионах «реабилитированных». Стоит ли применять это запачканные слово к прямому морально-политическому преемнику Ленина, нашему вождю? О реабилитации когда-нибудь попросят сами «реабилитанты», но кто её им даст? Думается, вместо подобных формальных акций надо без устали доводить до людей слова самого Сталина и слово правды о Сталине. Здесь особенно уместен мудрый принцип Спинозы: не плакать не смеяться, а понимать, — и практика даёт нам тому всё более весомые доказательства.

В журнале «Альтернативы» за 2001 год опубликована характерная статья обществоведа и публициста Б.Ф. Славина, возможно, вам знакомого по его работе в ИМЛе и «Правде», а по роли «переходящего» члена ЦК РПК, КПРФ, а затем и партии Святослава Фёдорова. Статья называется «Социализм или сталинизм?» и объявляет это противопоставление «гамлетовским вопросом для каждого сознательного представителя левого движения, сохранившего приверженность научным социалистическим идеалам».

Забавно, что новоиспечённый Гамлет не замечает собственного политического самоубийства, поскольку для мыслящего коммуниста стержневым моментом является не выдуманная Славиным фальшивая буржуазно-интеллигентская альтернатива, а историческое противостояние социализма и капитализма. Кто подменяет этот момент каким-либо другим, то вольно или невольно по сути склоняется на сторону прокапиталистических сил.

В развязанной хрущевцами критике «культа личности» Сталина превалирует два обвинения. Первое из них связывается с репрессивными акциями советского государства, особенно во второй половине 30-х годов; второе вменяет Сталину ответственность за тяжкие поражения Красной армии в битвах 1941-45 годов.

В своей в своём февральском докладе Хрущев прописал Сталину попытки попытку «теоретически обосновать политику массовых репрессий под тем предлогом, что по мере нашего продвижения вперёд к социализму классовая борьба должна якобы всё более и более обостряться». Хрущев сослался на доклад Сталина на февральско-мартовском 1937 года Пленуме ЦK. Удивительно, но в течение 40 лет никто эту ссылку не проверил. Неужто и в самом деле, как говорил Пушкин, «мы ленивы и не любопытны». В действительности названного тезиса, который без конца тиражировался как «сталинский», не в докладе Сталина, ни в его заключительном слове нет. Верно то, что Сталин отмечал необходимость «разбить и отбросить прочь гнилую теория о том, что с каждым нашим продвижением вперёд классовая борьба у нас должна будто бы всё более и более затухать, что по мере успехов классовый враг становится всё более и более ручным». Подчеркивал Сталин и то, что «если один конец классовой борьбы имеет свое действие в рамках СССР, то другой её конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств». Но «теории обострения» во второй половине 30-х годов, то есть, когда в СССР уже была обеспечено абсолютное преобладание социалистических форм хозяйства и принята Конституция победившего социализма, он не выдвигал, а выступал против «теории затухания». И мы, как политики, надеюсь, хорошо чувствуем этот нюанс.

Нам незачем выгораживать Сталина и изображать его этакой беспечный беззубой овечкой. На январском (1933 года) Пленуме ЦK и ЦКK, говоря об итогах первой пятилетки и необходимости всемирной защиты общественной собственности, как священной и неприкосновенной основы нашего строя, он, и правда, выдвинул тезис: «Уничтожение классов достигается не путем затухания классовой борьбы, а путём ее усиления», и призвал «иметь в виду, что рост мощи советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов». Но действовал он конкретно-исторически. Усиление или ослабление классовой борьбы, — причём в изменяющихся, подчас новых, не знакомых ранее формах, — зависело от степени упрочения Советской социалистической системы, от её устойчивости, а она, как показал опыт последних десятилетий XX века, никогда не была постоянной, неизменно гарантированный величиной. Сталин это хорошо понимал. Он был гибким диалектиком, то время как Хрущёву в этом смысле, говоря по-русски, медведь на ухо наступил.

Любимой игрой оппортунистов и антисоветчиков всех мастей, в которой задействована ложь фантастических размеров, стала цифирь, якобы отображающая число репрессированных большевизмом. Рекорд тут поставил Юрий Карякин — 120 млн. человек. Есть «свидетельства» и поскромнее — Александр Солженицын и Рой Медведев довольствуются показателем меньше примерно вдвое. При населении в СССР перед войной 190-195 млн. и это выглядит внушительно. Остаются недоуменные вопросы: кто воевал, кто трудился в тылу, кто остался в живых, кто восстанавливал народное хозяйство, откуда взялся народ, который до развала Советского Союза готов был взять 300 миллионную высоту?

В свете новейших изысканий, (прежде всего В.Н. Земскова и И.В. Пыхалова) считаю своим долгом дать здесь объективную справку. Так, число приговоренных к высшей мере наказания в 1921-1953 годах (периоды окончания гражданской войны, НЭПа, коллективизации, Великой Отечественной) близко к 800 тысяч. Части этих лиц смертная казнь заменялась заключением на срок 10-15 лет. В 1934-1940 годах таких заключённых насчитывалось в лагерях от 4 до 7 тысяч.  Контингент пресловутого «Архипелаг Гулаг» в марте 1953 года составлял 2,5 миллиона человек, несколько больше полутора процентов населения страны. Любопытно сопоставить эти данные с положением дел в США. На конец, например, 1999 года в «цитадели прав человека» зафиксировано более 2 млн. заключенных, вдвое меньше на 100 тысяч населения (около 0,75%), чем у нас при Сталине. Но и страна другая, и эпоха не та. Одно дело — государство и общество, претерпевшее в течение полувека на своей территории драмы трёх революций и двух мировых войн и едва залечившее раны последней из них, и совсем иное — государство и общество, сумевшие два века оставаться в стороне от разорительных вторжений, извлечь колоссальный экономический выигрыш от сражений на чужих континентах и занять уникально выгодные геополитические позиции.

Впрочем, привидение российские данные по США поправляют сами американцы. И что интересно, в сторону увеличения. Так, М. Соуса утверждает, «что количество заключенных в тюрьмах США в 1996 году составило 5,5 млн. человек», — она сегодня на 3 млн. больше, чем когда-либо в СССР!»

До сих пор историки в долгу перед народом, не дав должную принципиальную оценку двух негативных явлений в советском прошлом — фактов массового доносительства в 30-х годах и фактов изменничества – в начале 40-х.

Явление доносительства было отмечено в известном, долго замалчивавшемся постановлении январского 1938 года пленуме Ц ВКП(б). В нём верно указывалось, «что многие наши парторганизации и их руководители до сих пор не сумели разглядеть и разоблачить искусно замаскированного врага, старающегося криками о бдительности замаскировать враждебность и сохраниться в рядах партии – это, во-первых, и, во-вторых, стремящегося путем проведения мер репрессий — перебить наши большевистские кадры, посеять неуверенность и излишнюю подозрительность в наших рядах».

Кто, к примеру, побуждал упомянутую в документе заведующую отделом Ростовского обкома инспирировать исключение из партии 30 безвинных коммунистов пединститута? Какая сила заставила секретаря Киевского обкома Кудрявцева провоцировать половину городской парторганизации подать политически компрометирующие заявления на другую её половину? «Демократская» журналистика вылепила, в частности, из Михаила Кольцова и Всеволода Мейерхольда — фигуры по-настоящему крупных и заслуженно популярных, — кумиры святых великомучеников. Но у всего этого выпячивается другая сторона. Кольцов, уличенный руководителем интербригад Андре Марти в связях с испанскими троцкистами, после второго допроса и месячного перерыва по абзацу стал давать показания на (назову только известные имена) подругу Маяковской Брик, её мужа Осипа и сестру (жену Арагона) Эльзу Триоле, на пушкиниста Зильбернштейна, писателей Вишневского, Ставского, Пастернака, Эренбурга, Бабеля, Евгения Петрова, Кирсанова и Алексея Толстого, на кинорежиссера Кармена, артистов Сац, Берсенева и Гиацинтова, дипломатов Литвинова, Майского и Потемкина, на ряд военных, даже на свою жену Марию Oстен.

Похожие вёл себя и Мейерхольд. На допросах он говорил о своём антисоветском влиянии и якобы близких настроениях Эйзенштейна, Охлопкова, Дикого, Гарина, Олеши, Пастернака, Шостаковича, Шебалина Сейфуллиной, Кирсанова, Всеволода Иванова, Федина, Эренбурга и др. Правда потом Всеволод Эмильевич от этих наветов отказался, они не помешали перечисленным деятелем внести свой вклад в золотой фонд советской культуры. Но как вела себя прочая доносительская мошкара (имя ей – легион), мы и поныне почти не знаем. Без тщательного социологического изучения её следов в архивах — этой стихийной отрыжки классовой борьбы и буржуазно-обывательской психологии — нам не выяснить всех причинно-следственных связей того, что столько лет приписывается «культу личности». Пожалуй, отчасти прав историк В.Т. Логинов, которого никак нельзя причислить к «сталинистам». «Террор 1937 года имеет свою логику, — рассуждал он. — Сталин вряд ли планировал репрессии в таких масштабах. Но террор — как снежный ком. Берут одного, а он с испугу называет ещё 10 человек, значит, их тоже нужно брать, они тоже кого-то называют, цифры растут. Тут историком, как говорится, ещё пахать и пахать.

В декабре 1977 года мне довелось беседовать с В.М. Молотовым, которому тогда шёл 88 год. Вячеслав Михайлович по-прежнему искренне считал предвоенную кадровую чистку правильной в целом мерой, предотвративший образование в стране «пятой колонны» «Иначе мы потерпели бы поражение» — сказал он. Подобное мнение в предсмертном интервью с горечью выразил со своей стороны Гитлер. Повторяли его и наши союзники. Если и при этих условиях, по некоторым сведениям, на германских фашистов работало до полутора миллионов предателей Родины, можно представить себе, какой опасности мы избежали. Ваш покорный слуга не стал бы говорить об этих вещах, если бы в 1942 году не наблюдал в оккупированной маленькой Элисте формировании немецкой полиции и двух фронтовых эскадронов преимущественно из дезертиров кавалерийской дивизии полковника Хомутникова, если бы не видел городских голов – русского, по фамилии Труба, и калмыка Цуглынова, не был на похоронах сотен жертв 4-х месячного гитлеровского террора…

Полтора десятилетия «перестройки» и «реформ», во многом мотивированных жупелом сталинизма, привели нас, дав соответствующий фактический материал, к необходимости новых выводов и обобщений. Самое важное из них состоит в том, что результатом хрущёвско-горбачевских переворотов явилось не затухание или прекращение, а, напротив, усиление и обострение классовой борьбы. Перевод её на качественно новую ступень с реставрацией социального антагонизма в его наиболее вульгарном и контрастным виде, когда преступной плутократии объективно противостоит коварно ограбленная и психологические зачумленная масса пролетаризуемого населения.

Для нас не открытие старого марксистского положения о трех основных формах классовой борьбы – экономической, политической и идеологической. Это положение Ленин конкретизировал определением пяти новых специфических форм классовой борьбы в эпоху диктатуры пролетариата. Таковыми явились: а) подавление сопротивления эксплуататоров; б) гражданская война; в) нейтрализация мелкой буржуазии, первоначально крестьянство; г) использование на службе пролетариату профессионалов из буржуазии; д) воспитание новой дисциплины. К началу 80-х годов в литературе считалось, что из этих форм сохраняется только последняя — воспитание новый дисциплины, да это правящая партноменклатура всякий раз поеживаясь при упоминании при упоминании её классовой сущности.

Выплеск классовой борьбы во второй половине 80-х, застигший наши кадры врасплох, связан с тем, что теоретическая работа на тему её дальнейшие модификации фактически оказалась на нуле, а вместе с ней и трезвое понимание происходящего. Ещё в ноябрьском (1938 года) постановление совнаркома СССР и ЦK ВКП(б) «Об об арестах прокурорском надзоре и ведение следствия», подписанного Молотовым и Сталиным, вскрывались факты безответственного отношения к следственному производству и грубого нарушения установленных законом процессуальных правил. В нем указывалось на подрывную деятельность в органах НКВД и Прокуратуры чужеродных элементов, которые сознательно извращали советские законы, совершали подлог, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергали аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований, создавали с провокационной целью «дела» против невинных людей, а в тоже время принимали все меры к тому, чтобы укрыть и спасти от разгрома своих соучастников по преступной антисоветской деятельности.

Как и в январском постановление ЦК, в этом документе сталинское руководство приближалась к пониманию двойственности известных карательных мер и видению новых зигзагов классового противостояния. Однако Сталин и его соратники ещё не вывели из всего этого тезис о чужеродном (бело-националистическом и оппортунистическом) проникновении в правоохранительные структуры, как ещё одной, развившейся уже после Ленина, формы классовой борьбы. Между тем, для них не были тайной идущие извини директивы по внедрению со стороны как белогвардейской эмиграции (в частности РОВС), так и троцкистских центров. Финал нам известен. Это навешивание на Сталина и партию всех жертв войн и эпидемий, и социальных конфликтов, в том числе погибших в схватке с фашизмом; это – «реабилитация» подчас заведомых негодяев и недругов трудящихся; это — рассеянный склероз и морально-политический паралич ЦК и КГБ.

В 1991 году другой формой классовой борьбы, неотмеченной ранее, нельзя не признать чужеродное проникновение в мозговые структуры партии и государства, особенно в Академию Наук, со второй половине 50-х годов. Мало того, что после смерти Сталина партию ни разу не возглавил сопоставимой деятель, совмещающий способности дальновидного теоретика с широким кругозором и крупнейшего организатора производства и общественной жизни. Грамотные обществоведы вообще перестали фигурировать в высшем руководстве КПСС.

На последнем присталинском (ХIХ) съезде в Президиум ЦK было избрано пятеро таковых (О.В. Куусинен, И.В. Сталин. М.А. Суслов, Д.И. Чесноков, П.Ф. Юдин), однако в марте 1953 года они все (почивший Сталин не в счёт) были оттуда удалены. Возвращение в этот орган Суслова в 1956 году, а потом и Куусинена в 1961 году в сущности ничего не добавило. Суслов, умерший в январе 1982 года не отличался новаторским типом мышления, Куусинен же, видимо, вспомнив свою социал-демократическую молодость, отличился умозрительным упразднением диктатуры пролетариата, что тяжко потом сказалась на судьбах советской системы.

В 1972 году кандидатом в члены Политбюро (переименованный Президиум) был избран историк Б.Н. Пономарев, но он не улучшил погоду. Спустя полтора десятилетия, в 1987 году в этом качестве там появился могильщик большевизма А.Н. Яковлев, что символизировало «начало конца». Почти 40 лет высшее руководство КПСС, отказавшись от самостоятельного стратегического анализа и планирования, довольствовалось популяризаторскими поделками референтов, консультантов и помощников, выдаваемые за коллективную мудрость партии и попирало свою обязанность вести страну согласно предписаниям достоверной передовой теории. Надо ли удивляться, что почти все вся эта «умственная» челядь, выброшенная со Старой площади, с 1991 года стала искать себе убежище не в протестующим «простонародье», а в комфортабельном фонде Горбачева? 

В качестве третьей из новейших форм классовой борьбы я назвал бы целеустремлённое отщепление партии от рабочего класса, его дробление и разобщение вплоть до утраты им адекватного самосознания и своего общественного лица. Шахтерские забастовки 1989 года и поведение профсоюзов в дальнейшем — наглядный тому пример.

Вы видите, что рассмотрение сегодня решений ХХ-ХХII съезда о «культе личности» окрашивается мрачными тайнами буржуазно-демократической контрреволюции рубежа ХХ-ХХI веков. Догадывались ли, знали ли мы о её возможности задолго до того, как она на нас обрушилась? Несомненно. «Мы не знаем, — писал Ленин 6 октября 1917 года, то есть в канун успешного восстания, — победим ли мы завтра или немного позже… Мы не знаем, как скоро после нашей победы придёт революция на Западе. Мы не знаем, не будем ли ещё временных периодов реакции и победы контрреволюции после нашей победы, — невозможного в этом ничего нет, — и потому мы построим, когда победим, тройную линию окопов против такой возможности. Такой «тройной линии окопов» у партии, которая не пересмотрела поспешные хрущёвский заявления об «окончательной» победе социализма и об отмене диктатуры пролетариата (ХХII съезд), увы, не оказалось.

В июне 1925 года слушатели Свердловского университета спросили Сталина о возможности нашего перерождения в условиях временной стабилизации мировой капиталистической системы. Сталин ответил на этот вопрос утвердительно и указал на три опасности, существующие и вне связи со стабилизацией: «а) опасность потери социалистической перспективы в деле строительства нашей страны и связанное с этим ликвидаторство; б) опасность потери международной революционной перспективы и связанный с этим национализм; в) опасность падения партийного руководства и связанная с этим возможность превращения партии в придаток государственного аппарата».

Смею утверждать, что все эти опасности были реализованы в 1985-1991 годах.

Теперь несколько слов о поведении Сталина в начале Великой Отечественной войны. Знал ли Сталин о неизбежности и времени фашистского нападение на СССР? Да знал.

Верил ли он Гитлеру? Нет, не верил.

Принимал ли необходимые меры по укреплению обороноспособности страны? Да, принимал. 5 мая 1941 года на встрече с выпускниками военных академий Сталин по сути прямым текстом предупредил, что советским воинам надлежит похоронить миф о «непобедимости» германской армии. Вместе с тем он считал, что Красная Армия в материально-техническом отношение будет в состоянии нанести поражение врагу только через полтора года. Это, кстати, поразительно подтвердилось на примере Сталинградской операции. 7 ноября 1941 года в осажденной Москве Сталин обещает решающий поворот через «несколько месяцев, ещё полгода, может быть годик», а через год, 19 ноября 1942 года, начинается знаменитые наступление Донского фронта во главе с К.К. Рокоссовским.

Веет притворством за версту от попыток взвалить на Сталина вину за взлом фашистами нашей линии обороны на рассвете 22 июня 1941 года. Дело в том, что он в рамках своей компетенции «не занимался непосредственно оперативно-тактическими вопросами Вооруженных сил, никогда не инспектировал войска, не проверял их боеготовность, полностью полагаясь в этом деле на наркомат обороны…». Не его вина, что НКО (С.К. Тимошенко) не контролировал должным образом исполнение ускоренных мероприятий по повышению боеспособности войск на западной границе, в том числе распоряжения генерального штаба (Г.К. Жуков) от 18 и собственного приказа от 19 июня о приведении войск в боевую готовность. По мнению адмирала флота СССР Кузнецова Н.Г., поведение которого в момент агрессии явилось образцовым, «И.В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооружённых Сил более высокой, чем оно было на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолётов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надёжный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах. Преступной халатностью тогда «прославился» командующий западным особым военным округом Д.Г. Павлов.

Хрущёв оболгал Сталина, приписав ему пораженческое настроение после первых тяжёлых неудач на фронтах. Имеются свидетельства, что 22 июня застало его больным острой формой ангины. В то же время, согласно тетради записи лиц, принятых Сталиным, 21-го у него побывало 11, 22-го — 15 лиц (кое-кто из них по два-три раза).

Высказывалось мнение, что не Молотов, а Сталин должен был выступить по радио в первый день войны. Но это было бы неверно тактически. Сталинская речь 3-го июля, то есть на 12-й день войны, явилась непревзойденным шедевром сердечного обращения к каждому соотечественнику, емкой программой достижения успеха в борьбе. Подобную разработку, как и принятую 29-го июня директиву Совнаркома и ЦК партийным и советским организациям прифронтовых областей, не мог подготовить растерявшийся человек.

Сталин неплохо разбирался в истории войн. И есть основания полагать, что перед его мысленным взором не раз вставала картина сражения при Каннах и на Перекопе, панорама маневрирования пространством в Отечественной войне 1812 года и начало Первой мировой. Известно, что Россия не объявляла в 1914 году войну Германии. Войну объявила Германия, и притом под предлогом, что в России приступили к мобилизации. Сталина, по-видимому, очень сдерживал — признаков этого достаточно — именно данный прецедент.

Главное же состояла вот в чём. Больше, чем конъюнктурных военных неудач, Сталин опасался объединения крупнейших империалистических держав: Англия в это время воевала с Гитлером, захватившим всю континентальную Европу; США, не участвуя в войне, служили как бы её за океанским телом, — альянса мирового капитала против Советского Союза. На сей счёт у него было более, чем достаточно, «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» (Пушкин). Перед Сталиным маячил пример Польши, которая в 1938-м году беспечно поучаствовала с Германией в разделе Чехословакии, а в 1939-м, отвергнув возможность советской помощи, сама стала жертвой недомыслия своих правителей. В докладе 6 ноября 1941 года Сталин упоминал и пример «Франции, правителей которой дали себя запугать призраком революции, с перепугу положили под ноги Гитлера свою родину, отказавшись от сопротивления. Немецко-фашистские стратегии думали, — подчеркнул Сталин, — что то же самое произойдет с Великобританией и США. Небезызвестный Гесс для того, собственно, и был направлен в Англию немецкими фашистами (май 1941 года), чтобы убедить английских политиков примкнуть ко всеобщему походу против СССР». Сталин вряд ли считал себя вправе выступить перед народом, не проведя глубокий внешнеполитический зондаж. 3 июля он смог уже уверенно доложить о предпосылках создания мощной антигитлеровской коалиции.

Мао Цзэдун как-то сказал, что лягушка, сидящая на дне колодца, утверждает, что небо величиной с колодец. Так и практически все «критики» Сталина. Стратеги, в лучшем случае военные, а то и просто склочники, они не выходили на уровень геополитической всемирно-исторической стратегии. Им было важно выиграть одно либо несколько сражений в армейском, фронтовом или межфронтовом диапазоне, — Сталин должен был выиграть, в том числе за счёт постановки тыловой, народнохозяйственной и дипломатической работы в целом всю войну. И не только её. Задача высвечивалось намного шире. Следовало вывести новый строй из капиталистического окружения и вызываемой им международной изоляцией, помочь ему утвердиться как мировой системе, создать гарантии его неустранимости и прогресса.

Смешно сейчас читать пахнущие троцкизмом заявления о том, будто «Сталин напирал на национальный фактор, считая его самодовлеющим», вирши, в которых игнорируется реальный исторический процесс. По Ленину, «интернационализм на деле один и только один: беззаветная работа над развитием революционного движения и революционной борьбы в своей стране, поддержка (пропагандой, сочувствуем, материально) такой же борьбы, такой же лини, и только её одной во всех без исключения в странах» Яснее вроде бы не скажешь. «Всё остальное, — добавлял Ленин, — обман и маниловщина». В отличие от Троцкого, который видел в Родине всего лишь материал для подтопки мировой революции, Сталин поступал как раз по Ленину. Он укреплял и расширял базу социалистической общественной системы в СССР, раздвигать горизонты мировой революции на территориях многих европейских и азиатских стран, включая сюда миллиардный Китай. Неужто так уж трудно, когда речь заходит о Сталине, отличить человеческий голос от лягушачьего кваканья.

Признаться, моё первое знакомство с хрущёвским докладом весной 1956 года оставило впечатление произвольно-эклектического набора фактов под соусом давней аппаратное интриги и сведения счётов. С тех пор это впечатление многократно усилилось. Его основательно укрепили бесчисленные мифы, которые охотно мультиплицировались буржуазно-ревизионистскими СМИ.  Перечислим наиболее ходкие из них:

Миф первый: отношения со Сталиным Ленин якобы прервал своей запиской от 5 марта 1923 года. Такого эффекта Хрущев добился, процитировав этот документ и отказавшись его комментировать. Миф опровергается фактически и документально, о чём я писал в «Правде».

Миф второй: Ленин возможно был отравлен Сталиным. Во всяком случае Сталин был готов по просьбе тяжелобольного Ильича доставить ему яд. Автор этого мифа – Троцкий. Миф опровергается запиской Сталина в Политбюро от 21 марта, на которой, кстати, есть подпись читавшего его Троцкого.

Миф третий: Сталин-де причастен к убийству С.М. Кирова. Любимая игрушка А.Н. Яковлева. Опровергнута рядом публикации, среди которых наиболее фундированной и убедительной является работа А.А. Кирилиной «Рикошет, или сколько человек было убито выстрелом в Смольном»

Миф четвертый: Сталин был агентом царской охранки. В отдельных публикациях фигурировала даже его жандармская кличка «Фикус», в действительности принадлежавшая некоему Ерикову-Бакрадзе. Основной документ, содержащий этот компромат, датирован 12 июля 1913 года и вытащен на страницы «Московской правды» Г. Арутюновым и Ф. Волковым. По целому ряду несомненных признаков он аттестуется как фальшивка. В частности, в этом небольшом тексте семь раз упоминается свежий тогда псевдоним «Сталин», хотя вся связанная со Сталиным жандармская переписка тех лет именует его по первоначальной фамилии Джугашвили.

Миф пятый: известный русский врач В.М. Бехтерев якобы, осмотрев Сталина, назвал его параноиком. Автор мифа — академик Н.П. Бехтерева, внучка знаменитости, сама проверила его в печати.

И так далее, и тому подобное…

Спрашивается, не слишком ли много всего такого изливается и обрушивается на одного человека?

«Всё необыкновенное мешает людям жить так, как им хочется» — писал о восприятии Ленина обывателями Максим Горький. Ношу, которую 30 лет держал на своих плечах, свято чтя заветы Учителя, Сталин, «обыкновенной» не назовешь. На его жизненном счету две исторические «мелочи»: 1) создание устойчивого трудового товарищеского сообщество с лучшей в мире системой управления и динамикой роста; 2) победа над ударными отрядами мирового империализма на западе и на востоке с искусным маневром по временному привлечению на свою сторону других соперничающих империалистических держав. «Владимир Ильич Ленин был человеком, который так помешал людям жить в привычной для них жизни, как никто до него не умел сделать это. Ненависть мировой буржуазии к нему обнажённо и отвратительно ясна, её синие тёмные пятна всюду блещут ярко. Отвратительная сама по себе, эта ненависть говорит нам о том, как велик и страшен в глазах мировой буржуазии Владимир Ленин – вдохновитель и вождь пролетариев всех стран» (М. Горький) Эти же чувства переносятся и на «наследники его силы» (М. Горький) – Сталина. Лицемеря по поводу ГУЛАГа и «слезинки ребенка», хапуги паразиты всяческого сорта прибирают к рукам всё, что «плохо лежит», пуская кровь там, где им заблагорассудится, понуждают народы России терять, как на войне, от необеспеченности существования и потери будущего по миллиону жизней в год. Однако прав был белорусский поэт Кондрат Крапива: «Каб сонца засланиц – вушэй аслиных мала».

 В заметках 1919 года о диктатуре пролетариата Ленин записал: «Борьба до конца или «отболтаться». Именно в этом предложении выражается сейчас водораздел между коммунистами и оппортунистами.

Никто не скажет, что у Сталина не случалось ошибок, и порой серьёзных. Но выявлять их надо в интересах «борьбы до конца», а не ради самоедского или самооправдательного «отбалтывания».

Первое, на что мне, кажется, следовало бы обратить внимание, — это необходимость иметь отлаженный механизм самоочищения и самообновления партии. До ХVIII съезда ВКП(б) (1939 год) она как правившая партия применяла метод массовой чистки. Однако при чистке середины 30-х годов, как признал сам Сталин, «к сожалению, ошибок оказалось больше, чем можно было предположить». И чистки, перепутав их с репрессиями, вместо того, чтобы гуманизировать и совершенствовать их методику, отменили. Во время войны погибло свыше 3 млн. коммунистов – в два раза больше, чем было представлено на ХVIII съезде. Чистки (очевидно с поправками на изменившийся персональный состав партии и послевоенные социальные сдвиги) стали вновь необходимы. Но к подобной практике не вернулись, и это имела свои отрицательные последствия.

Второе — представляется поспешным вывод ХIХ съезда (1952 год) при мотивировании замены название партии ВКП(б) на КПСС, о том, что «меньшевистская партия в СССР давно уже сошла со сцены…» Разумеется, об организационно обособленном меньшевизме в начале 50-х годов не могло быть и речи. Но с дистанции десятилетий отлично видно, что меньшевистское идейно-политическое, если угодно, нравственные течение в партии как в левом (троцкизм), таким и в правом (социал-либерализм) его вариантах продолжало существовать. Временами оно находилось полупридушенном состоянии, а временами — крепло и наглело. Припомните: последний пленум ЦК КПСС 21 июля 1991 года позволил Горбачёву «вмазать» партии в сущности социал-демократический проект Программы, ревизовать оценки спора «большевики-меньшевики». Отбить этот идеологический гол в свои ворота ЦK уже не сумел.

По мнению ветеранов сталинского ЦK, еще в те поры в руководстве на правую ножку начинали хромать (выражение Шолохова) Берия и Маленков. Им не плохо подхрамывал эластичный Микоян. Как нельзя кстати для этой группочки рядом был выдвинут Сталиным Хрущёв. Его эстафету через пару десятилетий и подхватил «наш Михаил Сергеевич». Меньшевизм, отливающий всеми цветами радуги, жив и поныне.

Третье: Сталин, прежде всего в период первых пятилеток и войны, великолепно справился с выковкой для промышленности и армии командных кадров новейший формации. Этому внешние противоречат данные о предвоенных репрессиях в офицерском корпусе. Но, во-первых, из примерно 19 тысяч уволенных из армии по политическим мотивам более 9тысяч было возвращено в строй в 1938-1939 годах. Во-вторых, нехватка подготовленных командиров перед войной, которую «демократы» объясняют репрессиями, вызывалась резким увеличением в тот момент численности войск, их штатных потребностей куда больше, чем какими-либо другими причинами. В-третьих, безусловно болезненные процессы кадровых перемен имели — помимо ликвидации военно-троцкистского заговора — и другие положительные результаты. В составе генералитета число лиц с академическим образованием повысилась с 29% до 52%. Это в немалой степени сказалось, — естественно, по мере приобретения опыта современной войны, — на общих итогах фронтовых операций, особенно в 1943-1945 годах.

В чём Сталин не преуспел, — и об этом надо сказать со всей определенностью, — так это в подготовке себе и своим соратникам достойной партийной смены. Если даже один из апологетов Хрущева считает, что «этому чрезвычайно мужественному и активному политическому деятелю не хватало ни мужества, ни образования, ни знаний для того, чтобы стать ещё и политическим мыслителем» (Бурлацкий), то что должны сказать мы? Крупным, и при том самостоятельным политическим мыслителем и организатором должен быть всякий, кто берется за рычаги (или же кому они доверяются) руководства Коммунистической партией и социалистическим государством. Это вытекает не из благих пожеланий, а из объективной природы данной партии и данного государства. Любители и карьеристы должны тут выбраковываться беспощадно. Иначе, как жестоко показала нам жизнь, «культ личности» сменяется «культом» без личности, переходящим в свою очередь в культ наличности… 

«Как-то 1947 году, — вспоминал Микоян, — Сталин выдвинул предложение о том, чтобы каждый из нас подготовил из среды своих работников 5-6 человек таких, которые могли бы заменить нас, когда ЦК сочтет нужным это сделать. Он это повторял несколько раз, настаивал». Но, судя по всему, перспективность этого предложения и недооценивалась, и отпугивала и саботировалась. В отличие от Ленина после Сталина, оказавшегося пленником бюрократии, ее жертвой, не осталось надежной молодой когорты, продвинутый на ключевые позиции, которая умело поведёт дело дальше.

Мы, конечно, отчётливо помним ту долгую возню «демократов» с «завещание Ленина», из которого выхватывалось всего два момента — предложение сместить Сталина с поста Генерального секретаря и «изменение всей нашей точки зрения на социализм», истолковываемое в духе рыночного ревизионизма.

А оставил ли Сталин свое завещание? Конечно!

Это – общеметодологические и морально-политические установки работы «Марксизм и вопросы языкознания» (1950 год); это – «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952 год); это — речь на ХIХ съезде КПСС, направляющая в общее русло эпохи перехода от капитализма к социализму во всемирном масштабе борьбу за демократию и борьбу за национальное освобождение.

Произошла трагедия. Те, кто наследовал его власть, не наследовал его дух. С ним же лично повели себя более чем неблагородно. Впавший в бессознательное состояние старик в течение суток пролежал без медицинской помощи. Снятие его со всех постов произвели ещё до кончины. Спустя некоторое время выяснились и другие подробности, подтверждающие, что уйти из жизни ему «помогли» …

Заканчивая свой доклад, хочу попросить не воспринять его как ностальгическое возвращение в прошлое, как попытку увести вас от жгучей повседневности. Наоборот, не разобравшись в поставленных вопросах, мы не сумеем как следует понимать друг друга, объясняться и достигать взаимопонимания с более молодыми, иначе говоря, уверено торить тропу в будущее. Сталин и сегодня наше оружие, и его недопустимо доверять дуракам, невеждам и подлецам. Со Сталиным и надо обращаться как с оружием эффективным и опасным, обоюдоострым, требующим знания, честности и умения.