«Наконец-то и у нас появился настоящий баритон!», — сказала министр культуры СССР Екатерина Фурцева, послушав первый сольный концерт Муслима Магомаева в концертном зале имени Чайковского 10 ноября 1963 года.ГЕННАДИЙ ПРОХОРОВ/ТАССМуслим Магомаев до сих пор остается не только главным баритоном ХХ века, но и одним из ярких символов СССР.

Шестьдесят лет назад, в 1961 году, в составе Ансамбля песни и пляски Закавказского военного округа на большую сцену впервые вышел Муслим Магомаев. Начав как большой голос большой страны, он пережил ее существенное сокращение, но на масштабе его голоса и личности это не отразилось. Его не стало в 2008 году, и это привело поклонников в отчаяние — никакой равноценной замены современная сцена не предложила. Магомаев до сих пор остается не только главным баритоном ХХ века, но и одним из ярких символов СССР. За что же его так любили почти триста миллионов населения многонациональной страны?

Счастливчик, получивший от страны всё

Про гениев любят говорить гадости. А про гениев советских и подавно. «Да, артист неплохой, но служил режиму» — это почти комплимент; обычно в выражениях не стесняются. Но Магомаев…

Иногда звезды, Бог или кто там еще на небесах раздает дары новорожденным, вдруг теряют всякую меру и отдают одному то, что осчастливило бы пару десятков человек, сделав их и талантливыми, и знаменитыми. Эта небесная несправедливость не желает считаться с земной демократией и юридическим равенством.

17 августа 1942 года в Баку родился мальчик, которому досталось все и сразу: колоссальный талант, славный характер, глубокая порядочность и даже поразительная при таких обстоятельствах скромность. Формально Магомаев мог считаться сиротой — его отец не дожил до победы несколько дней, а мать предпочла актерскую карьеру скромным радостям материнства. Мальчика воспитал дядя, старший брат отца, Джамал Магомаев — сначала Министр промышленности, а потом 1-й зампред Совета министров Азербайджанской ССР. Казалось бы, Муслиму просто повезло. Но дело обстояло не совсем так.

Звезда Магомаева восходила в тот счастливый момент, когда послевоенное величие СССР достигло пика, а культурная политика была частью политики всесоюзной. Идеологический диктат не то чтобы давал слабину в области эстрадного искусства, но отечески брал его под контроль, легко губивший одних и возвышавший других. И тут все зависело не столько от причуд идеологии, сколько от вечных ценностей — таланта и природы личности. «Тоталитарный» СССР сумел создать отлично отлаженный механизм выявления и взращивания будущих звезд, который действовал не только в столицах, но и по всей империи.

В случае с Магомаевым все сработало идеально: музыкальная школа, музучилище, консерватория — все это в Баку. Дальше молодое дарование подхватывали местные ансамбли, затем следовали конкурсы — свои и зарубежные. Система, кстати, работала так, что можно было обойтись даже без формального образования: чуть позже Магомаева на музыкальный олимп попал нигде не учившийся сын оленевода из Коми, выигравший в 1972 году в Сыктывкаре региональный конкурс «Песня — 72». Звали 23-летнего выходца из села оленеводов Валерий Леонтьев.

Человек, не продавший и не предавший ничего и никого

После первых успехов юные звезды попадали на рассмотрение высших инстанций. Существовали списки так называемых «государственных артистов», которым давался зеленый свет для эфиров и выступлений. Магомаев в этот список угодил сразу, стоило только Фурцевой произнести свою историческую фразу о «нашем баритоне». Умная Фурцева понимала: масштаб Магомаева сравним с масштабом зрелой советской империи, что делало его не просто певцом, а своего рода официальным лицом великого государства. Магомаев на эту роль подходил идеально. И голосом, и характером.

«Я горжусь своей родиной и люблю ее», — с этой фразы начинается его автобиографическая книга «Любовь моя — мелодия». Магомаев писал ее в Москве по просьбе издательства «Вагриус» в 1999 году. Тогда уже не было ни Фурцевой, ни партийных списков, ни той поликультурной страны, которую он считал своей родиной. Зато был Нагорный Карабах, армяно-азербайджанский конфликт и море других проблем. Тем не менее, любовь и гордость остались. И в этом они с Фурцевой были совершенно единодушны.

Его слава в СССР была невероятной. Истории про то, как восторженная публика несла кадиллак Магомаева по нескольку километров, встречаются в воспоминаниях о нем так часто, как будто он полжизни провисел в воздухе. И это не удивительно. Ведь объективно говоря, ни Фрэнк Синатра, ни Ив Монтан, ни Джо Дассен рядом не стояли с могучим голосом Магомаева. Если Монтан и Дассен могли предложить публике не столько мощь и широту, сколько личное обаяние, то с Магомаевым все было наоборот — сначала голос, а обаяние уже потом. Все мировые рейтинги лучших баритонов прошлого века честно включают его в первую десятку.

«Я присутствовал на многих концертах, в которых пел Муслим, и ни разу не было случая, чтобы ведущий успевал назвать полностью имя и фамилию артиста. Обычно уже после имени „Муслим“ раздаются такие овации, что фамилия „Магомаев“ безнадежно тонет в восторженном грохоте. К этому привыкли. Как привыкли к тому, что уже одно имя его давно стало своеобразной достопримечательностью нашего искусства», — писал Роберт Рождественский.

Певец, умевший всё

Как певец Магомаев умел почти все. Его голос мог звучать и как бас-баритон («Вдоль по Питерской»), и как настоящий тенор («Вернись в Сорренто»). Репертуар Магомаева состоял из более чем 600 произведений. Бакинский гений солировал в классических «Тоске» и «Севильском цирюльнике», озвучивал мультфильм «По следам Бременских музыкантов», где пел сразу за троих — Трубадура, Атаманшу и Сыщика, исполнял романсы и народные русские и азербайджанские песни. Обожал хиты западной эстрады.

Тончайший вкус Магомаева делал его не просто модным певцом, но и тем, кто эту моду определяет. После стажировки в Италии он записал вокальный цикл произведений европейских авторов XVI—XVIII веков в совершенно особой «инструментальной» технике голосоведения. Это было та самая барочная музыка, которой тогда в СССР была практически неизвестна, зато теперь пользуется бешеной популярностью у меломанов.

Империя действительно нуждалась в большом голосе. В 1966 году, выступая на сцене знаменитой парижской Олимпии, он так поразил директора театра и импрессарио Брюно Кокатрикса, что тот немедленно лично позвонил Фурцевой и сообщил, что предлагает Магомаеву годовой контракт и гарантию мировой славы.

«Нет, господин Кокатрикс, — строго ответила Фурцева, — это невозможно. Магомаева постоянно просят выступить на правительственных концертах. Он наш государственный певец…».

И Магомаев не возражал.

Как скромно говорил он сам, «мне очень повезло, что самые главные люди страны ко мне хорошо относились». Брежнев, например, обожал магомаевское «Белла чао». А близкий друг артиста, первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Гейдар Алиев лично следил за тем, чтобы карьера его любимца развивалась правильно и, что называется, по совести. Именно Алиев не побоялся задать Леониду Ильичу многозначительный вопрос по поводу запаздывавшего, на его взгляд, присуждения Магомаеву звания народного артиста.

«Может быть, получить звание Магомаеву мешает то, что он азербайджанец?», — спросил он товарища по партии.

Брежнев национальных конфликтов не хотел, и Магомаев тут же стал народным. Еще одним поклонником Магомаева был всесильный глава КГБ Андропов. Когда из-за проблем с ОБХСС Магомаева отправили в азербайджанскую ссылку, Андропов лично звонил Фурцевой с просьбой разрешить артисту петь на юбилейном концерте КГБ.

«У госбезопасности к Магомаеву претензий нет», — заметил Андропов, и Магомаев тут же вернулся на большую сцену.

Икона стиля и пример поведения

В отношениях Магомаева с властью никогда не было подобострастия. Как сын своего народа он естественно совмещал природное достоинство, внутреннюю свободу и уважение к старшим. Азербайджанская и русская традиции переплелись в его личности каким-то на редкость гармоничным образом. Все воспоминания о Магомаеве полны восторгов по поводу его врожденного аристократизма. Он носил костюмы как Грегори Пек и держался на сцене с той же благородной сдержанностью, что и Шаляпин. Его всегда спасала искренность и внутреннее чувство ответственности.

«Я могу исполнять только по-настоящему», — писал он в автобиографии.

От себя добавим, что жил он так же — по-настоящему. Ему никогда не было свойственно то диссидентское двоедушие, которое позволяло некоторым кусать руку, вскормившую творца.

В ознаменованном оттепелью начале 60-х все западные гастроли советских артистов утверждались на самом верху. По ту сторону железного занавеса творческие группы неизменно сопровождали люди в штатском. Партии и правительству было о чем беспокоиться. Только что, в 1961 году, в Париже остался Нуриев, в 66-м на запад бежала дочь Сталина Светлана Аллилуева. Но на Магомаева власть могла положиться. Победитель всех эстрадных конкурсов, где бы он ни появлялся, Магомаев стал визитной карточкой страны Советов на международной эстрадной сцене. В 1962 к его ногам пали Хельсинки и весь 8-й Всемирный фестиваль молодежи и студентов, в 1966 сдалась Братислава и 2-й Международный конкурс эстрадной песни стран Интервидения, в 1969 он спел свою коронную «Питерскую» в Сопоте. («Они, конечно, кайфовали, — усмехался Магомаев в одном из последних интервью, — Еще не было ни одной страны, где «Питерская» бы не прошла на ура.»). В том же 1969 и 1970 Магомаева слушали Канны, два года подряд отдавая ему главный приз Международного фестиваля грамзаписи и музыкальных изданий — «Золотой диск». Власть не боялась выпускать Магомаева за рубеж, потому что он всегда возвращался.

Человек, который пел то, что хотел

Впрочем, послушным Магомаев не был никогда. Строгие нравы советской культурной политики требовали охранять граждан СССР от развращающих влияний Запада. К таким влияниям был отнесены твисты и шейки. Но Магомаев…

«Первым твистом в нашей стране был «Черный кот» Юрия Саульского и Михаила Танича, — вспоминал он позже, — И надо заметить, «цензурные уши», увлекшись «погоней» за несчастным черным котом, прослушали наши с Бабаджаняном твисты».

В начале 1964 года радио целый месяц крутило новый хит Магомаева «Лучший город земли», написанный Арно Бабаджаняном на слова Леонида Дербенева. И вдруг Никита Хрущев спохватился: «Твист о Москве? Запретить!». Песню тут же сняли с эфира. Но в октябре того же 1964 года с поста Первого секретаря ЦК КПСС сняли самого Хрущева. По слухам, Дербенев пришел на радио и заявил: «Ну, что, Магомаев сделал все, что мог. Хрущева сняли. Теперь пускайте песню». И «Лучший город земли» снова зазвучал по всему СССР.

Кстати, о стихах и музыке. Знаменитая связка Магомаев—Бабаджанян породила лучшие хиты в репертуаре Магомаева. Дружба азербайджанца и армянина — это было возможно только во времена Советского Союза. «Душа его цвела в мелодии», — вспоминал Магомаев о своем Арно. Именно этот немолодой армянин написал 36 песен, вошедших в репертуар Магомаева. И каких песен! «Королева красоты», «Лучший город земли», «Свадьба» — это были хиты, во время исполнения которых зал вставал и пел вместе с Магомаевым.

Арно ушел в 1983 году, а в 1988 Магомаев дал в зале «Россия» сольный концерт под названием «Воспоминание об Арно Бабаджаняне». Спустя всего несколько месяцев начался армяно-азербайджанский конфликт, поставивший под сомнение все их совместное творчество.

«С музыкой странные вещи творятся, — говорил Магомаев в одном из последних интервью, — Эта возникшая рознь… По идее, я теперь «лицо кавказской национальности». Я не смог участвовать в концерте памяти Бабаджаняна. Обязательно бы вышел — но ведь «народ меня не поймет»». Тот концерт состоялся в Москве в 2006 году. И Магомаев действительно не смог принять в нем участие, но память друга он все-таки почтил, записав в 2007 году альбом «Муслим Магомаев: воспоминание об Арно Бабаджаняне».

Уже в нулевые годы, незадолго до смерти, у Магомаева спросили, как в СССР решался вопрос с авторскими правами — ведь одним из его хитов была песня Френка Синатры “My way”, пел он и битловский суперхит “Yesterday”. Магомаев засмеялся и ответил: «У нас в СССР были свои правила. Когда я пел “My way”, все считали, что это песня на музыку Арно Бабаджаняна. Кто будет проверять?».

Таков был Магомаев, любимец огромной страны — и огромной государственной машины, которая могла страшно карать и жестко осаживать неугодных выскочек. Но и эта машина имела сердце. И до сих пор, когда с официальной сцены или из динамика дешевого телефона раздается знаменитая «Свадьба» на музыку, конечно же, Арно Бабаджаняна, улыбаются все — и либералы, и патриоты, и продавщицы, и профессора институтов. В этот момент над Россией пролетает благодарное воспоминание о стране, которая сумела воплотить идеи равноправия и дружбы народов.