Николай Грибачёв, чьё стодесятилетие со дня рождения отмечалось на этих днях, был в числе самых что ни на есть проверенных, последовательных и убеждённых советских литераторов, стойко отстаивавших идеалы Великого Октября и их непреходящее революционное значение для всего советского общества. Он чётко и без каких-либо колебаний отдавал себе отчёт и в том, о чём с большим знанием дела говорил и с высокой трибуны XXII съезда КПСС, что «искусство и литература — это испытанное могучее оружие в борьбе за умы людей, за построение нового общества».
НИКОГДА при этом не преуменьшал Николай Матвеевич и опасности идеологических диверсий, той подрывной деятельности, которая велась против Советского Союза на Западе. Ещё в начале шестидесятых годов прошлого столетия он писал: следует «…твёрдо усвоить, что капитализм, утратив превосходство в грубой силе, неизбежно перейдёт к новым формам атак и попытается нас «взрывать изнутри»; во-вторых, ни на минуту не забывать, что сегодняшняя наша идеологическая работа готовит завтрашнюю армию революции, и, поскольку день окончательной победы никому не известен, это может играть исключительную роль в обеспечении будущего; в-третьих, извлечь правильные уроки из практики и помнить, что оазисы идеологического либерализма плодят обывательщину, индивидуализм, западнопоклонничество и создают слабые участки фронта, удобные для прорыва».
И разве не прав был он — страстный защитник коммунистических идеалов, поэт и гражданин, долгие годы боровшийся за партийность в советской литературе, за литературу гражданственную, направленную на формирование советской идентичности и верности советского человека революционным свершениям прошлых героических лет? В том-то и дело, что прав, вот только горестно становится от того, что к нему и другим настоящим советским патриотам и убеждённым писателям-коммунистам, таким как В. Кочетов, А. Софронов, В. Закруткин, С. Бабаевский, Е. Мальцев, М. Алексеев, И. Шевцов, А. Иванов, П. Проскурин, прислушаться не захотели, посчитав их предостережения преувеличенными и слишком заидеологизированными. Увы, так было, и забывать эти уроки, обернувшиеся страшной трагедией для великой страны и её народа, мы и сегодня не вправе.
Что же следует рассказать в наши дни о Николае Грибачёве, Герое Социалистического Труда, лауреате Ленинской и Сталинских премий, кавалере четырёх орденов Ленина, орденов Октябрьской Революции, Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны I и II степеней, Дружбы народов, кандидате в члены ЦК КПСС, депутате и Председателе Верховного Совета РСФСР, одном из руководителей Союза писателей СССР и Московской городской писательской организации, многолетнем главном редакторе журнала «Советский Союз», постоянном авторе ленинской «Правды», личности во всех отношениях самобытной и неординарной, страстной и не поддававшейся ни на какие посулы и обещания, если они противоречили его мировоззрению? Чем примечательны эти, несколько подзабытые сейчас имя и судьба в тех ужасающих условиях капиталистического безвременья, в которых мы оказались?
Прежде всего, Грибачёв всецело заслуживает того, чтобы мы отдали ему дань уважения и признательности как настоящему коммунисту, бойцу идеологического фронта и как мастеру-новатору, неистово отстаивавшему высокую партийность в нашей литературе. Пересмотра партийной линии в литературе, ликвидации влияния партии на литературу, в которой советские литераторы, по его словам, «должны быть наследниками великанов, а не тех модничающих карликов, которые пытаются выдать собственные душевные болячки за жемчужины мировой цивилизации», он не допускал. А попытки такие, надо сказать, были, о чём говорил Грибачёв и с трибуны XXII съезда партии. Не воспринимал мастер и серости, обыденности, примитивности, косности мышления, несуразностей и разной пустопорожней болтовни, имевших место в советском обществе. С этими пороками он боролся открыто, с высоко поднятым забралом, за что не раз и подвергался не просто откровенным нападкам со стороны либеральных кругов, но и злобному очернительству.
Уроженец села Лопушь на Брянщине, мальчишкой ходивший в лаптях в трёхклассную церковно-приходскую школу, Грибачёв однажды красноречиво высказался о том поколении, к которому он и сам принадлежал: «потомки Октября и Родины солдаты». Говорил он, сын красноармейца-добровольца, выпускник Брасовского гидротехнического техникума, рабочий, который «…с одиннадцати лет пахал, с четырнадцати — косил, молотил, сеял, рубил лес, с тех пор всегда учился и работал, воевал и учился», и о неразрывности с родными корнями и нераздельности с судьбой России.
А НАЧИНАЛОСЬ всё в его судьбе вполне буднично, как и у многих сверстников, становившихся на осознанный жизненный путь после победоносного Великого Октября. Был он комсомольским активистом, мелиоратором, строителем, прорабом, работником газеты «Красная Карелия». Свои первые стихи, собранные в книгу «Северо-Запад», опубликовал в Петрозаводске, в Смоленске сотрудничал в газете «Рабочий путь» и в литературном альманахе. Избирался делегатом на Первый Всесоюзный съезд советских писателей, был тогда же там замечен и поддержан крупным русским советским писателем В. Саяновым, успел заочно поучиться и в Литературном институте.
Переломным же для молодого и начинающего поэта стал 1939 год. Он освобождал Западную Белоруссию и воевал на финском фронте. Затем стал строевым офицером, командиром отдельного сапёрного батальона, дивизионным инженером, военным журналистом. В годы Великой Отечественной пришлось ему участвовать в битве под Москвой, наводить переправы через Дон, сражаться в степях Сталинграда, на Висле и в Рудных горах, на границе Чехии с Германией. На фронте же Грибачёв, навсегда потерявший в ту страшную войну двух родных братьев, связал свою жизнь с Коммунистической партией. И преимущество тогда у него перед беспартийными было одно — находиться там, где труднее, на переднем крае, мужественно переживая горечь поражений, ярость атак и радость побед. Там, в тяжелейших военных условиях и закладывался его цельный характер, позволивший ему со временем превратиться в одного из крупнейших поэтов и публицистов страны.
О пережитом в годы военного лихолетья Грибачёв откровенно рассказывал в циклах фронтовой лирики. А на передовые позиции в русской советской поэзии он выдвинулся уже после войны. Одним из первых в послевоенное время он обращается к теме мирного переустройства жизни. Увидев разорённые войной сёла родной Брянщины, соприкоснувшись с народным созидательным трудовым порывом, в конце сороковых годов прошлого столетия Грибачёв создаёт свои прекрасные поэмы «Колхоз «Большевик» и «Весна в «Победе», за которые в 1948 и 1949 годах удостаивается Сталинских премий первой и второй степеней соответственно.
Поэт-коммунист проводил через своё беспокойное сердце и всегда пульсировавшую мысль все тревоги времени, чувствуя огромную ответственность за всё то, что вершилось на его земле. При этом Грибачёв всегда умел оставаться бойцом, верным пролетарским традициям и ратующим за остроту идейного оружия, направленного им на «ползущее мещанство» и на тех, кто «…порою смотрит на Россию как бы слегка на заграничный лад».
«Советская литература, — писал Грибачёв, — наследует от литературы критического реализма верность правде жизни, реалистичность изображения жизни, повседневное служение народу как высшую цель художественного творчества. Отличие же советской литературы от литературы прошлого состоит в том, что наша литература имеет перед собой революционную действительность и видит свою основную цель в утверждении этой действительности; положительный герой нашей литературы не противостоит этой действительности, борется не за ниспровержение её, а за её развитие и совершенствование; при самых различных перипетиях борьбы в конечном счёте торжествует не отрицательный, а положительный герой, на стороне которого стоит государство, закон, общественное мнение и мораль советского общества». И в этом понимании назначения советской литературы поэт и страстный полемист был необычайно последовательным.
ИЗВЕСТЕН был Грибачёв и как критик, считавший, что «сложные и многообразные литературные процессы не могут проходить и не проходят без трудностей и борьбы, без неудач и ошибок». При сём он не стеснялся делать исчерпывающие выводы, для некоторых далеко не лицеприятные. Многим авторам, а среди них были и такие маститые, как И. Сельвинский, О. Берггольц, С. Щипачёв и молодые в то время Р. Рождественский, А. Вознесенский, от него здорово доставалось. А Г. Николаевой, к которой он относился в общем благосклонно, признавая её успехи на писательском поприще, он как-то попенял даже на то, что писательница утверждала, «что для того, чтобы изобразить крупного партийного деятеля, писатель должен быть сам партийным деятелем». «Стало быть, — задавался вопросом Грибачёв, — наши крупнейшие беспартийные мастера не могут показать в своих произведениях партийных работников, так что ли? Стало быть, для того чтобы показать человека, совершившего героический подвиг, писатель должен сам совершить героический подвиг? А для того, чтобы показать злодея, писатель должен сам мыслить, как злодей, и совершать злодеяния? Логика есть логика!» И в этом понимании реального положения дел поэт и критик был непоколебим. Очень критично он относился и к ниспровергателям так называемой теории бесконфликтности в литературе, при том что художественных произведений без конфликта, без столкновения интересов, мнений, идей и взглядов вообще не признавал. Конфликт, говорил Грибачёв, «прежде всего нужно искать там, где борьба нового со старым особенно остра; там, где происходят крупные общественные сдвиги и перемены, вовлекающие в свою сферу массы людей с их воззрениями, действиями, судьбами; там, где при решении моральных и этических вопросов возникают особые трудности».
Не верил он и тем, кто увлечённо рассуждал о набившей многим оскомину лакировке действительности. За её явное преувеличение, имевшее якобы место во многих произведениях советских авторов, в своё время доставалось от него и таким известным литераторам и критикам, как В. Померанцев, Ф. Абрамов, М. Лифшиц, Д. Данин, В. Перцов. На сей счёт он так высказывался: «Отстаиваешь идейную чистоту литературы? — «Догматик!» Веришь в жизнь, воспринимаешь её оптимистически? — «Лакировщик!» Говоришь и пишешь тоном уверенности в своей правоте? — «Ментор!» Выступаешь горячо, страстно, наступательно?
— «Администратор!» Обойма штампов, колода краплёных карт». А посему литература, в чём твёрдо был убеждён Николай Матвеевич, «не может находиться в оппозиции государственному и социальному строю, цели и задачи которого совпадают с её собственными, — иначе бы она рубила сук, на котором сидит». К сожалению, а с развалом нашего социалистического Отечества об этом стало широко известно, были и такие, кто сук этот не только подрубал, но и лелеял надежды на то, что и срубит окончательно. Увы, но так было.
В своё время Грибачёв, не раз подвергавшийся нападкам коллег и критиков за то, что он, дескать, «ратует против многообразия творческих направлений», очень критично отнёсся и к известной повести Ильи Эренбурга «Оттепель». Вот что он писал о ней в статье 1954 года «О некоторых особенностях советской литературы»: «Что выходит, когда положительные герои «заземляются», можно проследить на повести И. Эренбурга «Оттепель». Это ведь действительно не весна, не лето, не осень, не зима в смысле духовной жизни людей, а именно оттепель, когда вокруг сыро, серовато и сумеречно. В повести Эренбурга, в сущности, нет ни одного персонажа, о котором можно сказать, что это человек в высоком смысле слова. Все они погрязли в ползучей бытовщине, в мелких дрязгах и огорчениях, все они лишены крыльев мысли и фантазии. Даже старый большевик Пухов оказывается неспособным к сколь-нибудь активным помыслам и действиям. Конфликты в этой повести мелкие, бытовые, конфликты-однодневки. Ни одна нравственная проблема в ней не поставлена сколько-нибудь серьёзно, а те, которые поставлены, не решены. Поэтому совершенно непонятно, для чего написана эта повесть, что автор любит и что ненавидит. Весьма любопытно, что, утратив историческую высоту взгляда, взявшись за мелкое бытописательство, заняв позицию нейтрального наблюдателя, добру и злу внимающего равнодушно, Эренбург не проявил в этой повести и присущих ему качеств художника — повесть рыхла и произвольна по композиции, однообразна и скучна по краскам, по языку. <…> К сожалению, последняя повесть Эренбурга — свидетельство неглубокого знания жизни, изображаемой писателем, отход от метода социалистического реализма, который не чужд бытовых проблем, как бы остры ни были они, но чужд бытовщине, которая в общем-то за деревьями не видит леса».
Известно и достаточно критичное отношение Грибачёва к Е. Евтушенко. В своих оценках мастер ещё на начальном этапе его творчества подметил в нём не только талант и одарённость, но и отсутствие основательных суждений, мелкие завихрения вкусовщины, несодержательность изложения задуманного, духовную невзыскательность, подыгрывание моде и пристрастие к сенсационной мелочи. Что и говорить, меткий взгляд был у Грибачёва. Обмануть его, твердо стоявшего на том, что «ни от гражданственности, ни от политики поэзии никуда не уйти», действительно было невозможно. Это им, молодым да прытким, среди которых наиболее выделялся Евтушенко, Грибачёв адресовал такие, ставшие впоследствии известными слова:
Порой мальчишки бродят
по Руси.
Расхристанные — Господи,
спаси! —
С одной наивной страстью
— жаждой славы,
Скандальной, мимолётной
— хоть какой.
ОСОБУЮ страстность и гражданственность старался привносить Грибачёв в свои публицистические выступления. Его памфлеты, фельетоны, очерки, статьи неизменно имели документальную, конкретную, а главное, идейную основу, с которой и открывались ему горизонты правды. И в этих, всегда полемичных и наступательных выступлениях, он был страстен, резок, категоричен, ясен в своих симпатиях и антипатиях. Писал он эти, как правило, не такие уж и внушительные по объёму, но серьёзные по содержанию вещи, просто, образно, афористично, без всяких «литературных выкрутасов». Потому-то и получали и у нас в стране, и за рубежом широкую известность такие острые памфлеты Грибачёва, как «Женевский репортаж», написанный после поездки писателя в Женеву, где проходило совещание министров иностранных дел по вопросу о Корее и Индокитае, и «По ту сторону», созданный им под впечатлением о пребывании на сессии ООН в Нью-Йорке. Пользовались успехом и другие публицистические работы Николая Матвеевича. В первую очередь это книги «Звёзды австралийские» и «Выбор века». В них и сегодня можно увидеть чёткую политическую позицию автора, которой Грибачёв никогда не изменял: выбор века — это социализм как единственно возможное устройство мира, способное на деле противостоять злу и насилию.
Злободневными были и международная публицистика поэта, и его страстные, неукоснительно и точно выверенные, основанные на марксистско-ленинском анализе выступления. Участник многих международных форумов и конференций, он не уставал клеймить капитализм и поднимавший в странах Европы голову фашизм, а вместе с ними и новых поджигателей войны. Для обличения этих «ястребов» со звериным оскалом, маскировавшихся в одежды миролюбивых сил, он не жалел гневных слов, прекрасно зная их гнилое, подлое и бесчеловечное нутро.
О публицистической деятельности Грибачёва, значимость которой приуменьшать никак нельзя, наиболее убедительно высказался известный русский советский писатель Михаил Алексеев. В предисловии к повести Николая Матвеевича о Великой Отечественной войне «Белый ангел в поле» он так писал об этой грани его могучего таланта: «Он оттачивает новое оружие, оружие публициста-международника, и в этом жанре много ли отыщется равных ему?! Если бы во все послевоенные годы он ничего не написал, кроме этой своей ослепительно острой и точно нацеленной публицистики, то он и тогда мог бы со спокойной совестью сказать: «Свой долг перед родной советской литературой я исполнил».
Конечно, говорить о поэте прежде всего следует на основании написанных им стихов. И надо признать, создано их Грибачёвым действительно немало. Талантливые, гражданственные, лиричные, наполненные красками и светом добра, справедливости, веры в торжество советского строя и в счастливое будущее великой страны, они не оставляли читателя равнодушным. Оттого и имели успех, не всегда, может быть, громкий и шумный, зато отнюдь не напускной.
Актуально ли сегодня творчество Николая Грибачёва, поэта и писателя, напрочь советского и не воспринявшего новую «демократическую» Россию? Да, бесспорно. Без поэзии Грибачёва, без его художественно-публицистических произведений трудно представить себе всю силу и мощь, коими отличалась наша могучая советская литература, которой и сейчас всем нам следует гордиться.