Что помешало Герберту Уэллсу увидеть во мгле разрухи зарю нового общества?

100 лет назад – осенью 1920 года – выдающийся британский писатель-фантаст Герберт Уэллс посетил Советскую Россию. Он познакомился с жизнью Петрограда и Москвы, много разговаривал с людьми – преимущественно с представителями художественной и научной интеллигенции, советскими и партийными работниками. В последние дни пребывания в РСФСР встретился в Москве с Лениным…

Свои впечатления от поездки в нашу страну Уэллс изложил в книге «Россия в мгле», которая ещё до конца 1920 года вышла из печати. Она имела очень большое значение, потому что давала бой буржуазной пропаганде, призванной служить моральным прикрытием стремления властей ведущих капиталистических государств свергнуть новый строй, а потому всячески расписывающей ужасы жизни, до которых Россию довели большевики. А сегодня книга Герберта Уэллса даёт бой расплодившимся у нас «белым патриотам», пытающимся представить Октябрьскую революцию преступлением против России, а большевиков, соответственно, преступниками.

Рассказывая о положении в России 1920 года, Герберт Уэллс полностью оправдывает свою репутацию мастера слова. Он создаёт впечатляющую картину грандиозного бедствия, переживаемого страной. Но, в отличие от «тупого английского журналиста» (слова самого Уэллса), эти страшные бедствия вызывают у него не злорадство, а боль и сочувствие. И винит писатель в этих бедах отнюдь не Октябрьскую революцию и большевиков, а «чудовищно бездарный царизм», доведший Российскую державу до катастрофического состояния; и «европейский империализм», который вместо того, чтобы помочь страдающему народу, лишь ещё более усугубляет его страдания поддержкой антисоветских сил и блокадой Советской России.

Деятели, которых европейский империализм определил в спасителей России – Деникин, Колчак, Врангель и прочие не вызывают у писателя ничего, кроме брезгливости. Он прямо пишет, что «по существу это просто бандиты». «Красный  террор повинен во многих ужасных жестокостях, его проводили, по большей части, люди, ослеплённые классовой ненавистью… Но эти фанатики, по крайней мере, были честны. За отдельными исключениями, расстрелы ЧК вызывались определёнными причинами и преследовали определённые цели, и это кровопролитие не имело ничего общего с бессмысленной резнёй деникинского режима», — отвечает Уэллс тем, кто твердит о «зверствах большевиков».

Уэллс, познакомившись с большевиками, пришёл к выводу, что «сегодня коммунисты морально стоят выше всех своих противников», и именно их он считает единственной реальной силой, которая может «стать становым хребтом возрождающейся России. И только на основе Советской власти может  она вернуться к цивилизации».

Если бы вдруг кому-нибудь из «военных авантюристов», как именует писатель вождей Белого движения, при поддержке западных держав удалось бы свергнуть большевистскую власть (во что Уэллс мало верит, он считает, что её положение вполне устойчивое), это обернулось бы для России трагедией.

Однако, если в книге «Россия во мгле» Уэллс полностью оправдал свою репутацию мастера слова, то как футуролог великий фантаст потерпел очевидное фиаско.

По его собственному признанию, ему не хватило фантазии, чтобы посчитать реалистичным план возрождении сильной державы на основе электрификации, о котором ему рассказал Владимир Ильич Ленин. «Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населённой неграмотными крестьянами, лишённой источников водной жнергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасли торговля и промышленность? Осуществление таких проектов в России можно представить себе только с помощью сверхфантазии», — описывает Уэллс впечатление, которое на него произвёл замысел Ленина. И он приходит к убеждению, что руководитель Советской страны «впал в утопию».

Владимир Маяковский писал:

«Я вижу, — где сор сегодня гниёт,

Где только земля простая, —

На сажень вижу, из-под неё

Коммуны дома прорастают».

А Герберт Уэллс этого увидеть не смог. Он вынес впечатление, что «крах – это самое главное в сегодняшней России». Да, большевистская власть – единственная, которая сможет возродить страну, но только при условии, помощи ведущих западных государств. «Я твёрдо убеждён, что без такой помощи в большевистской России произойдёт окончательное крушение всего, что осталось от современной цивилизации».

Разница в восприятии советской действительности 20-х годов двух литераторов, обусловлена, думается, тем, что Маяковский с самого начала верил в великую созидательную силу социалистической революции, а Уэллс – нет.

Отчасти, на мой взгляд, тут в какой-то мере сказался выбор писателем гида и переводчика. Как он сам заметил, дабы быть уверенным, что гид не станет «участвовать в попытке ввести меня в заблуждение», он выбрал даму «из бывших», о настроениях которой свидетельствует то, что её несколько раз арестовывали при большевиках. Но тем самым он сделал неизбежными заблуждения с другой стороны.

Не считаю, что дама делала это сознательно, просто круг её знакомых в мире интеллигенции определялся её настроениями. И у писателя складывается впечатление о русской интеллигенции, оставшейся в Советской России, как о людях «живущих как беженцы среди обломков рухнувшего строя» с «трагическим сознанием бесполезности большого дарования». Правда, Уэллс отметил, что «лучшая часть русской интеллигенции» начинает сотрудничать с большевиками, но присовокупил, что делает она это «неохотно, но честно», только из патриотических чувств.

 Но ведь были и интеллигенты, которые приняли Октябрьскую революцию с энтузиазмом – именно потому, что считали, что она открывает невиданные доселе возможности развития страны и народа:  основоположник теории авиации Н.Е. Жуковский, оснатель московской алгебраической школы О.Ю. Шмид, учёный-энергетик Г.О. Графтио (один из тех, кто разрабатывал план ГОЭЛРО), академик живописи художник-передвижник В.Н. Бакшеев,  поэт В.Я. Брюсов, писатель А.С. Серафимович и многие другие – от молодой, но уже приобретшей известность поэтессы Ларисы Рейснер, ставшей в годы Гражданской войны легендарным комиссаром Волжской военной флотилии, до пожилого бывшего члена царского Государственного совета юриста А. Ф. Кони, который, не дожидаясь приглашения, сам обратился к наркому просвещения А.В. Луначарскому с предложением о сотрудничестве. Он писал: «Ваши цели колоссальны, ваши идеи кажутся настолько широкими, что мне – большому  оппортунисту, который всегда соизмерял шаги соответственно духу медлительной эпохи, в которой жил, — всё это кажется гигантским, рискованным, головокружительным».

 Но ни один человек из этого круга интеллигенции в «России во мгле» не упоминается.

Уэллс встречался с большевиками – и не только с Лениным. Но, судя по книге, в отношении писателя к ним сказывалось его предубеждение к марксизму и марксистам.

Уэллс абсолютно убеждён, что «марксистский коммунизм всегда являлся теорией подготовки революции, теорией, не только лишённой созидательных творческих иедей, но прямо враждебной им». И посему, когда «русское коммунистическое правительство вплотную столкнулось сейчас с проблемой сохранения научной жизни, мысли, содействия художественному творчеству», «пророк Маркс и его Священное писание не дают никаких наставлений по всем этим вопросам.

Между тем, учение Маркса, с которым писатель, вероятно, просто был знаком  очень поверхностно и односторонне,  определило и основные принципы строительства социалистического общества. Именно ими руководствовались большевики.

Так, Маркс писал, что превращение труда из средства зарабатывания на жизнь в жизненную потребность людей освободит его, сделает сферой раскрытия творческого потенциала человека, что намного увеличит и его эффективность. Формирование такого отношения к труду было одной из основных задач строительства нового общества. Вероятно, увидеть в 1920 году, на фоне всеобщей разрухи, результаты такой воспитательной работы было трудно. Тем не менее, именно она позволила Советской стране сделать то, что Уэллс считал абсолютно нереальным: восстановить собственными силами экономику (её вывели на уровень 1913 года уже в 1926 году), досрочно выполнить план ГОЭЛРО, а затем и выйти на передовые позиции в Европе по промышленному развитию.

Но были и такие черты нового общества, которые можно было заметить и в 1920 году. Верные учению Маркса, большевики считали, что наука должна стать производительной силой общества, и потому в самых трудных условиях стремились способствовать её развитию.

Судя по книге, Уэллс ничего не знал о Н. Е. Жуковском и, соответственно, не знал и о том, что Советская власть ещё в 1918 году воплотила в жизнь замысел Николая Егоровича, который он не смог реализовать в царской России, — создать Центральный аэрогидродинамический институт. В тех кругах интеллигенции, куда попал в России писатель, вероятно, ничего не слышали и о создании в условиях России во мгле целого ряда других научных центров, которые в скором времени заняли видное место не только в советской, но и в мировой науке.

Но ведь о таком достижении науки, как план ГОЭЛРО, Герберт Уэллс знал. Однако ослеплённый неверием в созидательное начало марксизма и Октябрьской революции, писатель увидел в нём не воплощение передовой научной мысли, а коммунистическую «утопию».

Нечто подобное произошло и с созидательной работой большевиков по культурному развитию народа. Герберт Уэллс видел её конкретные примеры – он с восхищением пишет о плодотворной работе большевиков по развитию народного просвещения; удивляется тому, что театры, несмотря на все трудности, работают по-прежнему, и единственно, что радикально изменилось – это аудитория зрителей: вместо представителей высшего общества зрительные залы ныне заполнены «однообразной людской массой»; с изумлением констатирует, что в разорённой России ведётся огромная работа по переводам и изданию лучших произведений мировой литературы…

Писатель резонно замечает, что подобное литературное начинание немыслимо в богатых Англии и Америке, где «выпуск серьёзной литературы по доступным ценам фактически прекратился из-за дороговизны бумаги». Но сделать ещё шаг в осмыслении происходящего в России и увидеть в этом закономерность, он оказывается не в силах. Ведь это будет чистейший марксизм. Маркс писал, что важнейшая цель строительства нового общества – создание системы, которая «производит как свою постоянную действительность человека со всем богатством его существа». И руководители большевиков, ясно понимающие это, в «холодной, голодной, испытывающей бесконечные лишения» стране, считают работу по приобщению народа к духовным богатствам художественной культуры одной из первостепенных задач (к приведенным Уэллсом примерам можно добавить немало других). А в капиталистическом обществе важнейшая, всё себе подчиняющая цель – погоня за прибылью. И этот принцип распространяется и на художественную культуру. Ценности её как средства воспитания людей, капитализм в расчёт не берёт.

Вот потому-то, на мой взгляд, Герберт Уэллс и не смог увидеть в «России во мгле» отблески встающей зари нового общества, великие свершения которого через три с половиной десятилетия за рубежом назвали «Русским чудом».

Предубеждение писателя к марксизму проявляется и в его отношении ко взглядам Ленина на капитализм. Поскольку Ленин марксист, полагает Уэллс, «он  вынужден (выделено мной – В.В.) доказывать, что современный капитализм неисправимо алчен, расточителен и глух к голосу рассудка, и пока его не уничтожат, он будет бессмысленно эксплуатировать всё, созданное руками человека, что капитализм всегда будет сопротивляться использованию природных богатств ради общего блага, и что он будет неизбежно порождать войны, так как борьба за наживу лежит в самой основе его… Капитализм, утверждал Ленин, — это вечная конкуренция в борьбе за наживу. Он прямая противоположность коллективным действиям. Капитализм не может перерасти в социальное единство или всемирное единство».

Сам же Герберт Уэллс – «эволюционный коллективист». Он истово верит, что «в результате большой и упорной воспитательной работы теперешняя капиталистическая система может стать «цивилизованной» и превратиться во всемирную коллективистскую систему».

 Что ж, история однозначно ответила на вопрос, кто из них прав. В действительности утопистом оказался не Ленин, а Уэллс. Не только деятели культуры, взывая к справедливости и нравственности, но и авторитетные учёные, пользуясь неоспоримыми, научно доказанными аргументами, пытались «перевоспитать» капитализм. Однако тот никак не желал перевоплотиться из гиены, в пушистого зайчика.

А вот взгляд Владимира Ильича на будущее капитализма сегодня поражает своей точностью. Эволюция, которую в развитых странах претерпела капиталистическая система, отнюдь не «излечила» её от стремления к наживе. Напротив, как констатировал американский философ Эрих Фромм, в ХХ веке стремление к наживе окончательно освободилось от каких-либо этических ограничений. Как следствие такой эволюции капитализма, человечество получило не всемирное единство, о коем грезил Уэллс, а чудовищное социальное неравенство в глобальном масштабе, ресурсный и экологический кризисы. Эти кризисы, как предупреждают учёные не только из числа марксистов, уже поставило человечество на грань выживания. Бесплодность нацеленных на некоторое смягчение этих глобальных проблем рекомендаций конференции ООН на высшем уровне, прошедшей в 1992 году в Рио-де-Жанейро, убедительно доказывает, насколько прав был Ленин, говоря о том, что капитализм глух к голосу рассудка. А сопротивляясь использованию мировых природных богатств ради общего блага, ведущие капиталистические страны пускают в ход не только экономические и политические санкции, но и военную силу…

 Нет сомнений в справедливости прогноза Ленина, что капитализм будет действовать подобным образом, пока его не уничтожат. Единственное, чего Ленин не предвидел: сегодня вопрос стоит так: или уничтожат капитализм, или капитализм уничтожит человеческую цивилизацию

Виктор ВАСИЛЕНКО,

Белгород.