Народная артистка СССР… В это почётное звание, введённое для высочайшей оценки выдающихся мастеров отечественной сцены и экрана, изначально был заложен критерий максимальной ответственности. К сожалению, со временем он размывался и нарушался. Но мы уверены: абсолютное большинство наших читателей согласятся с тем, что Татьяна Васильевна Доронина такую государственную оценку заслужила сполна, как мало кто другой.
Газета «Правда».
2023-09-13 10:15
Да что говорить, до официальных руководящих органов сам народ признал её народной. Уже после первых столь ярких работ в кино — «Старшая сестра», «Три тополя на Плющихе», «Ещё раз про любовь», «Мачеха». А ведь тем же временем в Ленинграде молодая актриса, недавно окончившая Школу-студию МХАТ, становится настоящей звездой в уникальной труппе БДТ (Большого драматического театра) под руководством Георгия Товстоногова.
Отборный, в первую очередь классический у неё репертуар: Грибоедов, Достоевский, Чехов, Горький, Шолохов… Женские образы, о которых мечтают многие актрисы. И почти каждый в её исполнении — событие, шедевр, колоссальный зрительский успех.
Затем это будет блистательно продолжено в Московском театре имени Вл. Маяковского во главе с Андреем Гончаровым, где её драматургия пополнится и несколькими лучшими зарубежными авторами. А возраставший интерес к ней телевидения продолжал неуклонно расширять географию поистине всенародной любви.
Словом, редкостный масштаб таланта и беспредельная преданность искусству за тридцать лет служения ему обеспечили Татьяне Дорониной твёрдое место среди артистов мирового уровня. Так что, даже не будь последующего тридцатилетия, мы чествовали бы сегодня в её лице художественные достижения непреходящей значимости.
Однако последующее состоялось, произошло. В 1987-м, когда Советская страна отметила очередной свой юбилей, для народной артистки СССР Т.В. Дорониной (и не только для неё!) начнётся совсем иное тридцатилетие. Скажем прямо: трагическое. Поэтому всё, что оно вместило, выдвигает сегодня на первый план другую ипостась её деятельности. Какую? Пожалуй, точнее всего сказать так: это борьба за спасение великой русской культуры.
Читатели «Правды», конечно же, понимают, что мы имеем в виду. Наша газета пристально следила за эпопеей, которая развернулась в стенах МХАТ имени М. Горького и вокруг него, много писала о происходившем здесь. Потому лишь выделим и напомним суть — самое главное.
Да, началось тогда с разделения родного для Татьяны Васильевны МХАТ, где она к тому времени уже работала. Раздел этот прозорливо будет назван репетицией развала СССР. Один из активнейших организаторов и реализаторов той разрушительной акции Анатолий Смелянский в 1992 году с циничной откровенностью высказался на страницах газеты «Московские новости»: «Подумаешь, МХАТом больше, МХАТом меньше: страны уж той нет, приложением к которой был этот МХАТ СССР».
А ещё некоторое время спустя он же, былой заместитель и правая рука Олега Ефремова, проживающий ныне в Америке, публично заявит: «МХАТ СССР им. М. Горького ушёл навсегда и никогда не вернётся!»
Но в том-то и загвоздка была для всех смелянских, вместе взятых, что желаемое они спешили выдать за действительное. На самом деле в это время МХАТ имени М. Горького не ушёл. Его хотели «уйти», то есть ликвидировать, заменив новопровозглашённым МХТ им. А.П. Чехова. Однако помешала бандитам, как известно, именно она, Татьяна Васильевна Доронина. Героически встала в защиту талантливой половины труппы, произвольно обречённой на разгон. И товарищи по театру, единомышленники и единоверцы, дружно избрали её своим руководителем.
Дальнейшее достаточно хорошо известно, хотя трактовки существуют и совершенно искажённые, даже вывернутые наизнанку. Надо судить по фактам, а не по вымыслам. А факты свидетельствуют, что, несмотря на невероятные трудности, Татьяне Дорониной удалось восстановить по-настоящему русский, реалистический, психологический театр, верный традициям и заветам своих великих основоположников.
Театр жил и успешно работал более тридцати лет! Повторим: несмотря на невероятные трудности, создававшиеся в том числе и «родным» министерством. Удивительная ситуация, когда министерство культуры борется против культуры! Вплоть до того, что в декабре 2018 года воровски, потаённым способом выдающегося деятеля русской культуры отстраняют от руководства созданным ею коллективом…
Дорогая, великолепная Татьяна Васильевна! Мы очень хорошо понимаем, в какой душевный ад Вас постарались ввергнуть. Понимаем, как трудно такое пережить, как это подорвало Ваше здоровье. Но знайте: все авторы и читатели «Правды» — с Вами. Об этом свидетельствуют и многочисленные проникновенные поздравления Вас со знаменательной датой, которые приходят к нам в редакцию. Часть их опубликуем в одном из ближайших номеров.
Знайте, Вы были и остаётесь славой и честью русской культуры. Поздравляем Вас сердечно, гордимся Вами, дорожим замечательной нашей дружбой.
Доброго здоровья! Многая лета!
***
Из беседы Татьяны ДОРОНИНОЙ с обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО
Татьяна Васильевна много раз откликалась на предложения «Правды» высказаться в нашей газете о том, что больше всего её волнует. К сожалению, сегодня из-за состояния здоровья такой возможности у неё нет. Вот почему мы решили повторить с небольшими сокращениями диалог, состоявшийся в 1998 году, то есть четверть века назад. Тогда МХАТ под её руководством готовился отметить своё 100-летие, а сегодня близится уже 125-я годовщина Художественного театра. Но актуальность тех тревог, о которых говорила она тогда, как вы убедитесь, не уменьшилась ныне. Наоборот, пожалуй, ещё более возросла!
«Немодно» оказалось существовать по большой и красивой идее
— Кончается XX век, и вместе с тем завершается столетие Художественного театра. В уходящем веке много было всяческих пророчеств о том, что театр не выживет, что его победит и вытеснит кино, потом — телевидение. Но театр всё-таки продолжает жить, как мы видим. Однако возникает вопрос: в каком состоянии он продолжает жить?
— Уничтожение театра — по-прежнему сегодня одна из острых проблем. Я имею в виду попытку уничтожения идеи театра в принципе. Существует в мире оценка времени как «нетеатрального». Отсюда театр — как бы немоден, он в загоне. И вот, скажем, сообщения об американском театре — драматическом, не музыкальном — свидетельствуют, что как такового его там уже нет. А с учётом того, что у нас уже давно, гласно и негласно, внедряется такой «замечательный» лозунг, как «Равняйся на Америку!», то многие, в первую очередь наши идеологи, равняются. И, равняясь на Америку, уничтожают отечественный театр.
— Беспредельно занятая, насколько я понимаю, своим театром, имеете ли вы возможность смотреть работы других коллективов?
— Я не имею возможности смотреть всё подряд. Стараюсь смотреть в первую очередь то, что является как-то особо заметным, принципиальным, по-новому прочтённым знаком темы.
Мне интересно смотреть в Малом театре Островского. Я благодарна руководителям Малого: Коршунов и Соломин — большие актёры, а наряду с этим какая требуется затрата сил, чтобы держать на уровне всю труппу, великий отечественный театр.
Периодически хожу на спектакли Театра имени Маяковского…
— Поскольку ваша творческая судьба была связана с ним?
— Не только. Основная причина в том, что Андрей Александрович Гончаров — большой мастер, крупный театральный режиссёр, обладающий даром неожиданной трактовки известных драматургических произведений. В частности то, что он назвал «Жертва века» вместо «Последней жертвы», оправдано — по тому, как он решил тему спектакля. Действительно, жертва века!
И потом, это «приближает», имеет прямое отношение к сегодняшнему дню. Деньги и чувство — вот что существует у Островского как основное. Женщина, способная любить во времени, когда чувство ничего не стоит, когда деньги — всё.
— Да, уж очень злободневно.
— Всё можно купить! Насколько всё можно купить? Об этом Гончаров и ставил спектакль. Притом остаётся главное, что есть у Александра Николаевича Островского, — то, чего купить нельзя.
Трагичность сегодняшнего дня, наиболее грустное и драматичное состоит в том, что самые прекрасные чувства, свойственные человеку, ничего не стоят. И это всё в спектакле поставлено, это «звучит».
— Наверное, вы взяли для постановки «Доходное место» Островского, тоже исходя из такой темы?
— Да, конечно. Если Жадов говорит о себе, что он не герой, это вовсе не значит, что он им не является. Он написан героем! Потому что он — борец. Его основная цель — то, что мы, актёры, называем сверхзадачей, — существовать в мире нравственном, возвышенном. Идея для него определяет жизнь. У нас из жизни это всё больше уходит.
Немодно! Немодно существовать по большой, красивой идее!
Нравственные ориентиры терять нельзя
— Жить бедно, но честно теперь «немодно». Даже смешно.
— «Смешно» циникам. И особенно много смеются над этим по «ящику», совершая глумление над людьми, которые хотят жить честно и нравственно.
— Выражение специально придумано на сей счёт: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» Звучит не шуточно — вполне серьёзно.
— Цинизм сегодня — одна из самых больших бед. Господом заложена в каждом из нас «мера» существования в этом мире. Каждый внутри себя знает, «что такое хорошо и что такое плохо». Но вот в чём беда: сегодня очень сильно размывается грань между плохим и хорошим!
В шекспировском «Макбете» в переводе Бориса Пастернака текст у ведьм — персонажей, которые начинают пьесу и заканчивают её: «Зло есть добро, добро есть зло. Летим, вскочив на помело». Так вот, сегодня это двустишие Шекспира — Пастернака стало ведущей идеей для тех, кто определяет темы и содержание каналов на телевидении. Опять-таки за некоторым исключением.
У Блока читаем:
Познай, где свет, — поймёшь,
где тьма.
Пускай же всё пройдёт
неспешно,
Что в мире свято,
что в нём грешно,
Сквозь жар души,
сквозь хлад ума.
Как видите, совсем иная позиция, чёткое разделение добра и зла. Да и у других авторов нашей литературы — тоже. Задача театра состоит в абсолютно точном акценте: что есть плохо — что есть хорошо.
Сегодняшняя «размывка», соединение одного с другим и подмена одного другим — это позиция идеологическая. Она разрушающая, неперспективная, она приносит нынче очень много горя. Люди состоявшиеся, имеющие другую прочную и выстраданную позицию, труднее поддаются, их сбить с толку достаточно сложно. А вот молодёжь…
— Так больно и тревожно видеть, в каких условиях оказываются молодые, что льётся на них с телеэкрана, из газет, из пёстрых и ярких книжонок!..
— Мальчики и девочки в страшной ситуации. Причём сами-то они это навряд ли понимают. Всё, что имеется из радостей физических, им нынче преподносится и внушается как смысл жизни. Когда они станут взрослее, поймут, что обделены в главном: воспринимать красоту мира.
Потеряны ориентиры. Это самый большой грех, который берут на себя господа, сами существующие и направляющие молодых по формуле: «Зло есть добро, добро есть зло».
— Ваш театр стоит крепко на позициях нравственных. Во всех спектаклях водораздел между добром и злом проходит очень ясно и зримо. Я понимаю так, что тема Жадова, тема героя, живущего нравственно в безнравственном мире, для вас нынче стоит на первом плане. Можно сказать, что МХАТ имени Горького идёт к своему столетию с этой темой как ведущей? С чем, на ваш взгляд, наиболее ценным приходит Художественный театр, которым вы руководите, к своему столь значительному этапу?
— Художественный театр по своим первоначально определённым позициям, которые и создали это явление под названием МХАТ, принял за основу самое гуманное, самое нравственное и самое высокопрофессиональное. Мера правды, которая существовала на театральной сцене к 1898 году, когда возник Художественный театр, уже не устраивала Константина Сергеевича Станиславского и Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Даже в таком величайшем театре, который оба они очень любили, как Малый. Именно поэтому и необходимо было им создать свой театр — им была нужна иная мера правды!
То, что новый театр начинался с великой драматургии, — закон его создания. Новым он был не по зданию, а по принципам правды. Пьесы Чехова! Мало сказать, что его пьесы великие, — они были новые в смысле постижения правды жизни и в чём-то даже предвосхитили будущий кинематограф. А.П. Чехов потребовал иной правды существования на сцене.
Начало нового театра с пьес Чехова было принципиальным для всего молодого коллектива. И как скоро последовал очередной принципиальный для театра шаг — Горький. Мне очень жаль, что на новый виток не вышел МХАТ, когда появились пьесы Вампилова.
— Да, Вампилов в нашей драматургии последних десятилетий особенно близок к Чехову. Если иметь в виду постижение глубин жизненной правды.
— Близок Чехову, Горькому, близок всей великой русской литературе — в своей правдивости необыкновенной. В создании очень сильных образов — не просто характеров, а именно образов. В понимании времени и предвидении трагедии страны. Та же «Утиная охота» — страшнейшее предсказание! Можно только представить, какие пьесы написал бы такой автор сегодня. Это, наверное, было бы мощным откровением и обязательно создало бы новый театр. Истинно новый.
Этого, к сожалению, не произошло. Сегодня мы в драматургии не видим аналогов — по мощи дарования, по уважению и любви к стране, к народу, что в высокой мере было у Вампилова.
О наших собеседниках в зрительном зале
— В названии Художественного театра с самого начала появилось слово «общедоступный». Я думаю: как народность Вампилова — не «простонародность», так и тут — особый всё-таки смысл?
— «Общедоступный» — понятие позиционное. Никуда не уйдёшь от проблемы зрительного зала. Кто самый неинтересный собеседник для нас сегодня? Ведь зритель для актёра — всегда собеседник. Так вот, сегодня самый неинтересный собеседник — человек, сидящий с телефоном в зрительном зале. «Телефон» — обозначение определённого материального положения.
— Как вы считаете, это именно демонстративное обозначение своего положения?
— Тема нравственности и культуры исключена почти из всех средств массовой информации, здесь сказывается просто-напросто элементарное непонимание. Пищащий телефон представляется владельцу как знак, его возвышающий. Такое «возвышение» себя над всеми с помощью телефона — смешно, нелепо.
Идеальным зрителем всегда была подлинная интеллигенция. Сегодня её понятие размыто и сильно скомпрометировано. А во времена Чехова и создания Художественного театра, назвав его «общедоступным», Станиславский и Немирович определили аудиторию.
Чтобы понимать трагизм предсказания «Чайки», необходимо быть подготовленным к этому. Всем своим воспитанием, своей жизнью и той литературой — самой сильной в мире отечественной литературой. Скажем, монолог Нины Заречной, который так блистательно, по воспоминаниям, произносила на репетициях Вера Фёдоровна Комиссаржевская, — это же тема пьесы. Это не скучный и заумный текст, взятый из Мережковского, а бездонной глубины и грандиозного масштаба тема!
«Все жизни, все жизни, все жизни, свершив свой печальный путь, угасли…» Единоборство всемирной души с… дьяволом. И, конечно, победа души! Какой же должна быть жизнь, если «конечность» всех определяется маленьким земным шаром, который далее будет двигаться в пространстве наподобие светящегося холодного камня.
— Действительно, тема космическая по масштабу. И, знаете, мороз по коже, настолько пронзительно…
— Соотношение человеческой жизни с космическим. Что стоит твоя сегодняшняя жизнь, если ты не думаешь о «конечном», которое для всех одинаково. «Конечность» — и сегодняшняя суета, мелкие желания. Если ты в состоянии думать о конечности, как же должен корректировать свою жизнь?.. Как беречь, «взращивать» душу свою?
Антон Павлович Чехов, врач по специальности, когда писал эту пьесу, знал близкую «конечность» своей жизни. И с высоты своего знания и необыкновенной, исключительной гениальности поэтически представил свой счёт под названием «Чайка».
Чтобы вы поняли пьесу, а не увидели в ней то, что увидела публика при первой постановке её в Александринском театре («гостинодворцы» — так ту публику называли), нужна «иная игра». И когда Художественный театр создавался как общедоступный, то имелась в виду публика, которая, в отличие от гостинодворцев, была готова для восприятия истинного, глубокого искусства, а также имела потребность в таком искусстве.
Например, учительницы. Антон Павлович хорошо их знал. Его любимая сестра Маша была учительницей. Он знал, сколько они получают, а с другой стороны — какой широкий у них круг воздействия. Он и для них писал, чтобы ширилось, «шло» дальше…
— А что волнует вас больше всего сегодня, когда вы оглядываетесь на большой путь, пройденный родным вам театром, и думаете о его будущем?
— Более всего волнует то, с чего я и начала: уровень зрительного зала. Потому что уровень либо тебя поднимает (не в плане успеха, а как собеседник), либо… Нельзя же беседовать, имея в виду человека с телефоном или пьяного школьника.
— А такие тоже бывают?
— Бывают, во всех театрах. Я сейчас обобщаю. Беру как бы две крайности.
Мы имеем своего зрителя, и он прекрасен. Но даже если в массе перед нами наш зритель и лишь несколько человек с телефонами и несколько пьяных школьников — «беседовать» уже чрезвычайно тяжело…
Публика «питает», даёт тебе добавочные силы, компенсирует твои эмоциональные затраты, но твоя обязанность — говорить с публикой серьёзно, честно и на пределе сил.
И ещё: не превращать драматический театр в иные формы. Скажем, в музыкальный театр, в дурной мюзикл, как сейчас, увы, всё чаще бывает. Мюзикл, конечно, может быть и прекрасным, высокопрофессиональным, но всё равно это — другой театр, к драматическому не имеющий никакого отношения. Однако сегодня очень многие театры к этому идут. Стремясь «угодить» публике, привлечь публику, особенно молодёжь, которая без децибелов, кажется, уже и жить не может.
Мы этого не делаем. Во-первых, не имеем права — традиции Художественного театра обязывают.
А, во-вторых, я считаю, в этом есть большая доля падения.
Что мы стараемся делать, не имея драматургии, которая так желательна сегодня? Позицию свою, в полном соответствии с нашими основоположниками, мы определили в самом начале, ещё десять лет назад. Поскольку пьесы не пишут, обобщать не могут, растеряны чрезвычайно, а многие, как ни горько, продажны, мелкотемны, поскольку «не выявлены» современные Чеховы и Горькие, значит, мы занимаемся Чеховым, Горьким, занимаемся Островским, Достоевским и, конечно, Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. У нас в репертуаре три пьесы Булгакова, которые идут неизменно с очень большим успехом.
Основной вопрос — как надо жить?
— В вашем «Дневнике актрисы» я прочитал: «Булгаков — Бог». Это относится к тому времени, когда он только открывался нам как автор многих дотоле неизвестных произведений. Теперь прошло немало лет, но ваше отношение к Булгакову не изменилось?
— Большой автор — всегда провидец, всегда пророк, всегда предупредитель. Такими предупредителями, предсказателями были и Пушкин, и Достоевский, и, безу-словно, Булгаков. К ним относится и такой большой сегодняшний писатель, как Валентин Распутин, который предсказывал многое немало лет назад. Вспомните хотя бы «Прощание с Матёрой» и «Пожар». Или «Деньги для Марии». Уже в самих названиях звучит как бы предостережение. Распутин — на уровне нашей классики.
— В общем, недаром он в вашем репертуаре?
— Да, причём в постановке такого талантливейшего режиссёра из Якутска, как Андрей Борисов. Мне очень бы хотелось, чтобы он у нас и ещё что-то поставил. Его последняя трактовка «Короля Лира» с атрибутикой Якутии — событие в театральном искусстве.
Мне хочется, чтобы он перенёс на нашу сцену «Лира», повторил «ход». Андрей Борисов вывел спектакль на узнаваемый сегодняшний трагизм. Предательство! Предательство своего отца, предательство Отечества… Это одна из самых больных тем сегодня! Повсеместность предательства…
А вспомните позицию Антона Павловича по отношению к Академии, когда в силу определённых причин Горькому было отказано в звании академика. И это было позицией под названием «Как надо». Как надо жить!
— Необыкновенно важно, чтобы сегодня были такие люди, которые бы это демонстрировали…
— Нет, надо не демонстрировать, а именно жить! Не думая о том, насколько трудно и неудобно тебе.
— Тема Родины, тема России — она ведь в целом ряде спектаклей вашего театра, поставленных и лично вами, и другими талантливыми режиссёрами, которых нередко вы приглашаете, так сказать, со стороны. Россия, как правило, предстаёт в самые сложные, переломные, трагические и вместе с тем героические моменты её истории. Булгаковская «Белая гвардия» в вашей постановке — Гражданская война. «Тёркин жив и будет!» по Твардовскому — война Великая Отечественная. Недавно на малой сцене Николай Пеньков поставил пьесу «Наполеон в Кремле» Владимира Малягина — 1812 год. А буквально перед этим Валерий Белякович осуществил весьма сложную постановку «Козьмы Минина» — драмы Островского, к которой редко обращается театр и которая посвящена 1612 году. Тоже борьбе за освобождение России от захватчиков. Не случайно всё это, как я понимаю?
— Не случайно. И Валерий Белякович создал значительный спектакль.
— Ведь трудная пьеса, правда?
— Очень трудная. Надо, чтобы в полную силу прозвучала заложенная в ней гражданственность, которая, как ни странно, была «неудобной» даже в год её написания.
— Пьеса эта и при жизни автора мало шла?
— Редко её ставили в Александринке, что очень огорчало Островского. Хотя, когда ставили, зал был переполнен…
Итак, Козьма Минин и Россия на стыке противоборствующих сил. Россия растерянная, униженная. Аналог сегодняшнего состояния страны… Возрождение, осознание ситуации и борьба.
— Это, очевидно, и побудило вас обратиться к забытой пьесе?
— Побудила необходимость поиска героя. Потому что сегодня, в этой растерянности и униженности, даже армия теряет у нас былую силу. Да и вообще силовые структуры таковыми могут быть названы уже весьма относительно. Происходит то, что делать не дозволено. Доводить до такого состояния постоянной травлей армию, доводить до такого состояния мужчин в стране — недопустимо! Если уж силовые структуры, если армия доведены до такого жалкого состояния, то что же делать остальным, которые не силовые и не армия?
Отсутствие героя… Вы правильно сказали, что для массы людей с подачи «демократических» СМИ героем теперь является тот, кто имеет много денег. И получается страшный круг — соединение всех и вся с криминалом. И тогда героем становится тот или иной господин, который занимается делами недозволенными. А задача искусства — разделять, что дозволено и что не дозволено, что хорошо и что плохо.
Существует потребность сегодня в создании героя! Пусть кто-то не хочет, пусть издевается над понятием «делать жизнь с кого», но — это было необходимо всегда. Это, в сущности, первопричина явления под названием «искусство».
— Налицо — резкое снижение уровня массовой культуры, так ведь?
— Снижение уровня языка. И мне кажется, что это целенаправленно делается сегодня. Потому что уничтожение языка — уничтожение народа, а следовательно — уничтожение страны.
— Надо, конечно же, противостоять этому! МХАТ под вашим руководством — противостоит.
— Я думаю, противостоит этому изнутри — основная масса народа. Люди именно «изнутри» чувствуют и понимают неприемлемость, опасность того, что изо всех сил им навязывают. Другое дело, что у людей нет возможности высказаться. Им не дают ни эфирного времени, ни газетных страниц.
Основная задача нашего коллектива — продолжать лучшие традиции Московского Художественного театра. И то, что работающие на эту идею актёры понимают важность задачи и свою ответственность, даёт веру: обязанности и обязательства, связанные с сохранением самой идеи реалистического Художественного театра, мы выполним.
Разумеется, за это надо упорно бороться. Не щадя сил!