Павел Коган… Услышав это имя в памяти сразу всплывают:

Надоело говорить и спорить,

И любить усталые глаза…

В флибустьерском дальнем море

Бригантина подымает паруса…

После того как в начале шестидесятых в исполнении Юрия Визбора песня прозвучала по радио она покорила сердца всех жаждущих романтики. Её распевали на туристских тропах и привалах, у ночных костров геологов, топографов, первостроителй, на студенческих вечеринках, на коллективных застольях.

На производственной практике в 1964 году в Забайкалье у местных геологов услышал такое продолжение этой песни:

В этой песне ожиданье лета.

С этой песней верные сердца,

С этой песней все бродяги света

Снова подымают паруса.

Шестидесятые годы были расцветом бардовской песни, но именно «Бригантина» Когана была принята всеми.

И это не случайно. Вспомним: 12 апреля 1961 года советский русский человек, коммунист Юрий Гагарин впервые в жизни человечества совершил полёт в космос. А затем последовали всё новые и новые космические полёты и казалось, что «до самой далёкой планеты не так уж, друзья, далеко». Молодые поколения захлестнула революционная романтика и властителями их дум были «яростные», «непохожие», хотя чаще пелось «непокорные», «презревшие грОшевый уют». Нам хотелось быть такими же.

Также не надо забывать, что в эти годы на экраны страны вышли полные романтики фильмы «Алые паруса» по одноимённой повести А. Грина и «Человек-амфибия» — А. Беляева. И юношество увлёк ветер дальних странствий

Любопытно, что песня была написана в 1937 году. Музыку написал Георгий Лепский. Скорее всего поводом к написанию песни послужил фильм по роману Р. Стивенсона «Остров сокровищ», о поисках сокровищ, спрятанных капитаном Флинтом. Песня покорила сердца молодёжи и стала студенческим гимном.

Думается, песня легко была воспринята молодёжью ещё и потому, что в это время на экранах страны шёл замечательный приключенческий фильм «Дети капитана Гранта» с великолепной музыкой Исаака Дунаевского и превосходной песней на слова Василия Лебедева-Кумача «Весёлый ветер». Помню в детстве нам её часто напевала мама.

Сейчас стараниями последышей троцкизма в массовое сознания вбито, что это было время «большого террора», «термидора»» (Троцкий) и советские люди жили в постоянном страхе.

Но история показывает, что всё было наоборот. Приближалось 20-летие Великой Октябрьской социалистической революции, советские люди успешно завершали вторую пятилетку, во всех отраслях народного хозяйства расширялось стахановское движение. На Северном полюсе была создана дрейфующая станция «Северный полюс -1» во главе с И.Д. Папаниным. Советские самолёты Валерия Чкалова и Михаила Громова перелетев через Северный полюс приземлились в США, показав всему миру, что для советских людей «нет преград ни на суше, ни на море», им «не страшны ни льды, ни облака». И юношество тридцатых годов влекла революционная романтика и стремление бороться с препятствиями. Им подобно флибустьерам хотелось поскорее броситься в море жизни, чтобы активно участвовать в строительстве нового общества.

Сегодня некоторые из стана «демократов» вещают, что так Павел Коган выражал свой протест против тоталитаризма. Но тремя годами позже он писал:

Есть в наших днях такая точность,

Что мальчики иных веков,

Наверно, будут плакать ночью

О времени большевиков.

Этими словами начинается «Лирическое отступление. (Из романа в стихах)», в котором поэт пытается рассказать о времени и о себе. В этом есть сходство со стихотворением Николая Майорова «Мы». Коган пишет, что «мальчики иных веков»

…будут жаловаться милым,

Что не родились в те года,

Когда звенела и дымилась,

На берег рухнувши, вода.

В их воображении юноши-современники поэта: «косая сажень, твёрдый шаг».  Но он прозорливо угадал, что потомки будут иными. Они

…не сумеют так дышать

Как мы дышали, как дружили,

Как жили мы, как впопыхах

Плохие песни мы сложили

О поразительных делах.

Жизнь, к сожалению, подтвердила догадку поэта. «Мальчики иных времён» постепенно стали превращаться в мещан, серых обывателей, а затем продались «за  корзину печенья и банку варенья» (А. Гайдар) буржуинам.

 Да, юноши первых лет Советской власти «были всякими», «любыми», «не очень       умными подчас» и также «девушек любили, ревнуя, мучась, горячась». Трудно не восхищаться их энтузиазмом, самоотверженностью, мужеством, ну и талантом. А их преданность Советской Родине, исторической России Павел выразил своими словами:

Я — патриот. Я воздух русский,

Я землю русскую люблю,

Я верю, что нигде на свете

Второй такой не отыскать…

………………………………..

Я б сдох как пёс от ностальгии

В любом кокосовом раю.

Для них Россия не «Рашка», не «эта страна», а НАША страна, то есть и моя страна.

А завершают отрывок слова, которые сродни мечте Михаила Кульчицкого о разрастании Отчизны, идеи мировой революции крепко сидели в головах советской молодёжи того времени и осуществлять их они мечтали путём её экспорта, вооружённым путём:

Но мы еще дойдем до Ганга,

Но мы еще умрем в боях,

Чтоб от Японии до Англии

Сияла Родина моя.

Что ж пора сказать несколько слов о жизненном пути Павла Когана. Он родился 4 июля 1918 года в Киеве. В 1922 году вместе с родителями переехал в Москву. Поэзию он любил с раннего детства, много стихотворений знал наизусть. Юношу-романтика манил вольный дух путешествий. Еще в школе он дважды исходил пешком центральную часть России. Его любимый писатель – Александр Грин, поэт зачитывался его книгами, преклонялся перед ним

В час, когда догорает рябина,

Кружит по ветру желтый лист,

Мы поднимем бокал за Грина

И тихонько выпьем за Лисс…

После окончания школы в 1936 году Павел поступает в Московский институт истории, философии и литературы им. Н.Г. Чернышевского, а в 1939 году, не оставляя учёбу в нём, становится студентом Литературного института им. М. Горького, занимается в семинаре Ильи Сельвинского, вместе с молодыми поэтами Наровчатовым, Яшиным, Кульчицким, выгодно отличаясь от них.

В это время он женился на студентке Литинститута Елене Каган, у них родилась дочь Оля. Жили они материально трудно, Павел вынужден был подрабатывать уроками истории в школе. Какова была сила воли у молодого человека: учиться одновременно в двух институтах, давать уроки в школе и заниматься литературным творчеством. Недюжинная натура.

Война застала Когана в Армении, где летом 1941 года он был в геологической экспедиции. Бросив всё Павел возвратился в Москву и с такими же молодыми настойчивыми ребятами отправился в военкомат, хотя знал, что по состоянию здоровья (сильная близорукость, хронический бронхит) не подлежит призыву. Медицинская комиссия признала его негодным к службе в действующей армии.

Но Коган не мог быть безучастным к трагедии советского народа, к трагедии своей Родины. Позднее с фронта он писал другу: «Я часто думаю о том, что мы первое поколение за многие тысячелетия, первое поколение евреев, имеющее свою родину. Наверно, я и люблю поэтому эту землю, как любят первую любовь».

Да и как её не любить, если

(Россия!

Разметалась, раскинулась

По лежбищам, по урочищам.

Что мне звать тебя?

Разве голосом ее осилишь,

Если в ней, словно в памяти, словно в юности:

Попадешь — не воротишься.)

 И он был верным и стойким сыном своего времени и своей Родины. Во вступлении к неоконченной поэме «Щорс» он писал:

Так пусть же в горечь и в награду

Потомки скажут про меня:

«Он жил. Он думал. Часто падал.

Но веку он не изменял»

И в грозное лето 1941 года он не изменил веку и своим полным революционной романтики стихам. Коган поступил на курсы при Военном институте иностранных языков, где готовили военных переводчиков, после успешного обучения на их ему присвоили звание лейтенанта и направили в качестве переводчика в полковой разведотряд. На фронт Павел прибыл в январе 1942 года, а в феврале того же года после тяжёлой контузии попал в госпиталь, но через месяц вернулся в строй.

Летом 1942 года полк, в котором служил Коган, с ожесточёнными боями отступал из Новочеркасска к переправе через Дон. По мосту непрерывным потоком двигались войска Южного фронта. Неожиданно с боку вынырнуло несколько немецких танков… Среди красноармейцев, которые заставили фашистские танки повернуть назад был и Павел Коган.

Он не мог поступить иначе, потому что искренне и горячо был предан идеалам революции. Одним из любимых его героев был Н. Щорс во вступлении к ненаписанной поэме о нём Коган писал:

Я слушаю далёкий грохот,

Подпочвенный, неясный гуд,

Там поднимается эпоха,

И я патроны берегу.

Я крепко берегу их к бою.

Так дай мне мужество в боях.

Ведь если бой, то я с тобою,

Эпоха громкая моя.

И слово у него не расходилось с делом. Это была его эпоха и он защищал её до последней капли крови. 23 сентября 1942 года близ Новороссийска Павел Коган во главе разведгруппы отправился в район сопки Сахарная голова, где произошла схватка с врагами. Для него и многих разведчиков этот бой оказался последним. Похоронили Павла в братской могиле. Узнав о его гибели, его жена Елена Ржевская (в девичестве -Каган) впоследствии вспоминала «несуществование его не мыслила, не поняв, что он-то предназначен гибели…». Да и сам Павел перед началом войны говорил одному из студентов МИФЛИ: «Я с неё не вернусь, с проклятой, потому что полезу в самую бучу. Такой у меня характер».  И ифлийцы и литинститутцы в боях воплощали свои боевые призывы стойко защищать завоевания Октября, известно, что три выпуска Литинститута погибло в первые два месяца войны.

Борис Слуцкий в фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» в сцене в Политехническом музее прочитал небольшой набросок Когана

Разрыв-травой, травою-повиликой
Мы прорастем по горькой,
                по великой,
По нашей кровью политой земле…

Поэты погибали, но остались их стихи с бескомпромиссной искренностью и неподдельной верой в коммунистические идеалы и ярким яхонтом среди них сияют стихи Павла Когана.

В Энцеклопедии Кругосвет говорится, что «в стихах Когана, мелодичных, ритмически точных, полных напряженной призванию, шум и тайна города и природы, человек и планета сплетены в единое пульсирующее жизненное пространство, в котором все максималистски обострено, масштабно и значительно. Мятежной романтикой, свежестью художественного энергии мысли и эмоционального накала, любовь, дружба, верность поэтическому восприятия проникнуты и лирически-интимные, и публицистические, и философски-медитативные, и «пейзажные» строки…»

Иными его стихи быть и не могли, ведь как писал он в стихотворении «Гроза»:

Я с детства не любил овал,

Я с детства угол рисовал!

Для него «овал» — это символ равнодушия. Сергей Наровчатов вспоминал о Когане: «Сухощавый и угловатый юноша, удивительно жизнелюбивый и страстный в своих жестах и суждениях» (…) «был одним из первых застрельщиков молодых энтузиастов искусства, поставивших целью духовную подготовку народа к борьбе с нашими заклятыми врагами».

Он был человеком своего поколения, страстно желающего, чтобы все люди были счастливы и жили в мире. Люди этого поколения понимали грозящую опасность со стороны старого мира и были готовы пойти на любые жертвы, чтобы осуществилась их мечта. Потому-то Коган спокойно пишет:

Нам лечь, где лечь,

И там не встать, где лечь.

…………………………………………

И задохнувшись «Интернационалом»,

Упасть лицом на высохшие травы.

И уж не встать, и не попасть в анналы,

И даже близким славы не сыскать.

В этих строках поэт объединяет последний вздох погибающего защитника Отечества с пролетарским гимном «Интернационалом». Советская молодёжь тридцатых годов прошлого столетия тесно увязывала в своей жизни интернационализм и патриотизм, они понимали, что главный удар фашизма, науськиваемого англосаксами, придётся на Советский Союз. Вся их жизнь была пронизана заботой о своей Родине и перед ней они были чисты в своих помыслах

Нас честность наша до рассвета

 В тревожный выводила свет.

О Родина! Я знаю шаг твой,

 И мне не жаль своих путей.

 Мы были совестью абстрактной,

 А стали совестью твоей.

Какими поэт видит своих однолеток-современников, да и самого себя, и какое будущее, возможно, их ожидает. Он мистически прозорливо предполагает возможную гибель кого-то из них в Берлине:

Мальчишки в старых пиджаках,

Мальчишки в довоенных валенках,

Оглохшие от грома труб,

Восторженные, злые, маленькие,

Простуженные на ветру.

Когда-нибудь в пятидесятых

Художники от мук сопреют,

Пока они изобразят их,

Погибших возле речки Шпрее.

Кто-то скажет слово «Шпрее» употреблено ради рифмы, но вот ещё раньше в стихотворении «Ракета» он писал:

Сквозь вечность кинуты дороги.

Сквозь время брошены мостки.

Во имя юности нашей суровой,

Во имя планеты, которую мы

У моря отбили,

Отбили у крови…

Во имя войны сорок пятого года.

Нет поэт и все его современники твёрдо знали, что уже скоро вскормленный англосаксами фашистский зверь бросится на Советский Союз, но будет разбит и что «лобастые мальчики невиданной революции» будут погибать, добивая его в его же логове.

У Павла Когана были сильны развиты предчувствие, предвидение будущего, ещё в 1936 году в стихотворении «Монолог» он как бы предчувствует отступление советских войск на юге летом 1942 года, где и ему пришлось испытать горечь пораженья.

Мы кончены. Мы отступили.

Пересчитаем раны и трофеи.

Мы пили водку, пили «ерофеич»,

Но настоящего вина не пили.

Авантюристы, мы искали подвиг,

Мечтатели, мы бредили боями,

А век велел — на выгребные ямы!

А век командовал:

«В шеренгу по два!»

И всё это должны были испытать и вытерпеть писал Коган другу детства Жоре Лепскому:

Мы, лобастые мальчики невиданной революции.

В десять лет мечтатели,

В четырнадцать — поэты и урки,

В двадцать пять — внесенные в смертные реляции.

Мое поколение —

        это зубы сожми и работай,

Мое поколение —

        это пулю прими и рухни.

Если соли не хватит —

            хлеб намочи потом,

Если марли не хватит —

          портянкой замотай тухлой.

Вот такими их воспитала Советская власть под руководством партии большевиков и потому их вклад на алтарь победы над мировым злом неоценим.

Павел Коган имел очень богатый и противоречивый внутренний мир, страстно любил поэзию и знал её, многих поэтов он боготворил. В это непростое тревожное время, когда классовая борьба в духовной сфере резко обострилась, он пишет стихотворения, посвящая их поэтам, чьи произведения были под запретом. И хорошо, что они не попали в руки лесючевских, не трудно представить, что было бы с автором.

Строки стихотворения «Поэту» откровенно говорят, что оно обращено к Николаю Гумилёву, расстрелянному в 1921 году, как, якобы, активного участника антисоветского заговора.  Предпоследнюю строфу стихотворения можно принять как призыв к какому-то протесту.

Людям — слово, а травам шелест.

Сын ты этой земли иль не сын?

Сын ты этой земле иль пришелец?

Выходи. Колобродь. Атамань.

Травы дрогнут. Дороги заждались вождя…

 Но это призыв не к протесту против Советской власти, а против тех отрицательных пороков, которые неизбежны на неизведанных путях строительства нового общества. Коган не был противником коммунизма, иначе в 1941 году он не рвался бы на фронт, а уехал, ну, например, в Ташкент. Помните К. Симонов в одном стихотворении разделял «друзей на залёгших в Ташкенте и в снежных полях под Москвой».

Павел Коган в 1936 году написал стихотворение «Сергею Есенину», в нём нет никаких политических намёков, но ведь в те годы с подачи отпетого русофоба Бухарина считалось, что «более почвенным, гораздо менее культурным, с мужицко-кулацким естеством прошёл по полям революции Сергей Есенин».

Но поэзия Есенина была очень близка Когану своей задумчивостью, нежностью и лёгкой грустью. В стихотворении «Сергею Есенину» есть такие строки, в которых  всё это слито в единое целое.

Иней. Снег. Декабрь. Тишина.

Тишина не бывает тише.

Малярийная бродит луна

Рыжей кошкой по чёрным крышам».

Коган хорошо чувствует эпоху, он критически переосмысливает всё происходящее в человечестве, и он очень переживает любые искривления генеральной линии восходящей истории

О, пафос дней, не ведавших причалов,

Когда, еще не выдумав судьбы,

Мы сами, не распутавшись в началах,

Вершили скоротечные суды!

Это было написано в 1937 году, когда в стране очищались от сторонников мировой революции, допуская при этом нарушения социалистической законности. Осознавая всё это Павел жил в постоянной тревоге, в надежде, и утешенье находил в искусстве.

Листок, покрытый рябью строк,

Искусство, тронутое болью,

Любовь, тоска, надежда, рок,

Единственность моих мазков,

Тревожное раздолье.

Но время было сложное, противоречивое, тревожное, в котором сложно было разобраться и искушённому политику, а уж молодому, пылкому человеку тем более и поэт весь в исканиях правды жизни.

У земли весенняя обнова,

только мне идти по ноябрю.

Кто меня полюбит горевого,

я тому туманы подарю.

Я тому отдам чужие страны

и в морях далеких корабли,

я тому скажу, шальной и странный,

то, что никому не говорил.

Я тому отдам мои тревоги,

легкие неясные мечты,

дальние зовущие дороги,

грустные апрельские цветы...

В этих строках чувствуется неуверенность, смятение, желание избавиться от смутных тревог, все эти метания свойственны и поэзии Есенина и поэт как бы выступает продолжателем его сомнений. Более того он стремиться не быть одиноким.

Поймай это слово,

Сожми, сгусти.

Пусти по ветру как дым.

Поймай и, как бабочку, отпусти

Свет одинокой звезды.

На маленький миг

Ладони твои

Чужое тепло возьмут.

Счастье всегда достается двоим

И никогда одному».

Счастье приносит человеку любовь. Любовь творит с человеком невероятное, подвигает его на великие дела, манит в неизведанные края вот и Павел с его обострённо романтической душой обращается:

Ну скажи мне ласковое что-нибудь,

Девушка хорошая моя.

Розовеют облака и по небу

Уплывают в дальние края.

Уплывают. Как я им завидую!

И в другом стихотворении продолжает:

Я все равно скажу тебе

Про дым, про облака,

Про смену радостей и бед,

Про солнце, про закат,

Про то, что, эти дни любя,

Дожди не очень льют,

Что я хорошую тебя

До одури люблю.

И невольно вспоминаются строки Ярослава Смелякова: «Так Пушкин влюблялся, должно быть, так Гейне, наверно, любил».

Странно, но при жизни Павла Когана ни одно его стихотворение не было напечатано. А ведь стихи сильные, проникают в сердце, берут за душу, они никого не могут оставить равнодушным. Патриотические стихи учат нас сильнее любить свою Родину, отчий край, работать на благо своего народа, защищать его свободу и независимость. Лирические стихи подвигают нас на бескорыстные и чистые отношения со своими любимыми, товарищами, друзьями. И хорошо, что Елена Ржевская по крупицам собирала творческое наследие и способствовала их публикации.  Остаётся лишь сожалеть: «Какого замечательного и таланливого поэта погубила война».

Иван Стефанович Бортников, публицист, г. Красноярск. Сентябрь 2023 года.