Два века минули, оставшись позади, но народный артист СССР Юрий Соломин призывает: «Вперед, к Островскому!».
Почему же этот автор, писавший так давно, не только не отстал от времени, а даже в чём-то опережает его? Кардинальный вопрос. И в связи со знаменательной датой нам, соотечественникам знатного юбиляра, особенно необходимо глубже осознать масштабы, современное звучание, социальную и художественную значимость его творчества.
С чего начать? Кого избрать первым нашим собеседником по актуальной теме? Слова, вынесенные в заголовок, подсказали: начнём с их автора — Ю.М. СОЛОМИНА, многолетнего художественного руководителя Малого театра, который издавна по праву стали называть Домом Островского.
Воздадим должное создателю национального достояния
— Скажите, Юрий Мефодьевич, что значит для вас и руководимого вами коллектива Александр Николаевич Островский?
— То же самое, что и для всей России, для всего мира: величайший русский драматург. Классик, причём в двух ипостасях — классик литературы и театра.
— А разве можно отделить одно от другого?
— Нет, конечно. Однако у Островского получилось так, что сначала он стал известен читателям, а лишь позднее — зрителям. И уже в самом начале было отмечено: вошёл он в литературу сразу как сложившийся писатель, то есть без какого-то подготовительного периода. Большая редкость!
— Но вошёл-то в основном с пьесами, которые нуждались в постановке…
— Остро взялся начинающий драматург за злободневнейший жизненный материал в своей комедии «Банкрут», написанной в 1849 году. Из-за цензурного запрета на сцене она появилась только через 11 лет — под названием «Свои люди — сочтёмся!».
— Зато потом ставилась бессчётное количество раз, и широко продолжают ставить её сегодня.
— Это можно сказать почти обо всём творческом наследии Александра Николаевича. А ведь оно поистине огромно! Из-под его пера каждый год выходила новая пьеса, а иногда и по две-три. В итоге получается 47 драматургических произведений самых разных жанров. Надо к этому присоединить ещё семь пьес, написанных совместно с другими драматургами. Он же дал русской сцене более двадцати переводных пьес — Шекспира, Гольдони, Гоцци и т.д.
— Наверное, никто другой из отечественных литераторов не оказал такого сильного воздействия на развитие русской драматургии и русского театра, какое со второй половины XIX века следует признать за Островским?
— В ответ приведу строки из письма Александру Николаевичу, посланного в 1882 году писателем И.А. Гончаровым, тоже признанным классиком. Вот что написал он драматургу: «Литературе Вы принесли в дар целую библиотеку художественных произведений, для сцены создали свой особый мир. Вы один достроили здание, в основание которого положили краеугольные камни Фонвизин, Грибоедов, Гоголь. Но только после Вас мы, русские, можем с гордостью сказать: «У нас есть свой русский, национальный театр». Он, по справедливости, должен называться: «Театр Островского».
— Замечательное определение!
— И главное — очень точное.
Широта и глубина гения
— Гончаров, как и другие наиболее проницательные современники Островского, ещё вон когда сумел верно оценить уникальное его место в нашей культуре. Однако, согласитесь, такое отношение к сделанному драматургом было далеко не единым. С одной стороны, колоссальный успех у читателей уже первой напечатанной пьесы, а у зрителей — первых спектаклей по его произведениям. Но с другой — яростные нападки недругов, попытки всячески принизить значение того, что он пишет, свести на нет его талант и мастерство.
— Всё так. А скажите, разве не так же было и по отношению к самому Пушкину? Если понять, что искусство, или шире — культура, есть по сути своей борьба добра против зла, то совершенно очевидно: силы зла поднимаются в сопротивлении тем активнее, чем сильнее явление добра в творении таланта, а особенно гения.
Прошедшие два столетия убедительно доказывают, что гений Александра Островского сомнению не подлежит. Так что происки недругов и при жизни его, и теперь меня нисколько не удивляют. Огорчают — да, очень огорчают. И требуют отстаивать величие нашего национального достояния, о чём я помню всегда.
— Гений, как правило, первооткрыватель?
— В широком смысле. Известно, что Островского после появления первых его пьес стали называть «Колумбом Замоскворечья». Имелся в виду мир купечества, из которого вошли в литературу и театр основные действующие лица новой его драматургии: купцы, приказчики, стряпчие, свахи и т.п. Что ж, это не случайно: до того закрытый сей мир обретал в России всё больший вес и влияние. Вот Островский во всей красе и показал «тёмное царство» хищников и стяжателей, самодуров и дельцов. Им, вобравшим в себя «свинцовые мерзости жизни», он вынес свой беспощадный приговор.
Но жаль, я считаю, что в общественном мнении для многих создано представление об Островском только как о «специалисте по купцам». Хотя ведь и в социальном плане он неизмеримо многообразнее: в последующих пьесах его мы видим и дворянство, и чиновничество всякого разряда, и мещан, разночинцев, даже нарождающуюся буржуазию. То есть перед нами широчайшая панорама российской жизни за полвека.
— И с какой выразительностью запечатлённая!
— С выразительностью и удивительной глубиной, что особенно, на мой взгляд, делает лучшие пьесы Островского произведениями навсегда. Он воплотил живые человеческие характеры, подчас в их неоднозначности, многослойности, противоречивости и сложном развитии. Целая галерея интереснейших образов до сих пор остаётся притягательной как для зрителей, так и для исполнителей. Причём всё это в редкостном жанровом многообразии — от комедий до высоких трагедий, от исторических хроник до сказочной «Снегурочки»…
Личный опыт свидетельствует
— То, о чём вы сейчас говорите, казалось бы, должно быть очевидным для всех. Однако попытки «низвержения» Островского продолжаются. А иногда они приобретают прямо-таки патологический оборот, как было во время «перестройки» и ещё хлеще после рокового 1991-го. Сколько несправедливого доставалось тогда в СМИ и Дому Островского — Малому театру! Вы же помните?
— Ещё бы! Договаривались до того, что не нужен он совсем, этот «музейный театр».
— Буквально каждая ваша премьера осыпалась градом огульных обвинений. А ведь это были не только замечательные, но и выдающиеся работы, о чём не раз приходилось мне в то время высказываться на страницах «Правды». Например, о «Лесе» Островского в постановке Юрия Соломина.
— О, это одна из самых любимых для меня пьес Александра Николаевича. Считаю важным вспомнить и тот спектакль, о котором вы сейчас сказали. Но сперва, коли уж речь зашла лично обо мне, сделаем некоторое отступление к началу моей работы в Малом.
Как и все актёры нашего театра, обойти Островского я не мог. Первой стала роль мальчугана Тишки, служащего у купца Большова, в спектакле «Свои люди — сочтёмся». По объёму роль небольшая, но по замыслу драматурга существенная, что я и старался передать. Старания были признаны не напрасными.
А вот следующая роль по Островскому стала для меня в полном смысле слова этапной.
— Вы говорите о «Пучине»?
— Да.
— Я смотрел тот спектакль несколько раз. И результат был один: потрясение. По-моему, это же переживали все зрители.
— Не понимаю, почему «Пучину» редко ставят. Считаю её одной из высот великого драматурга. Пьеса удивительная, настоящая трагедия. И первостепенна тут главная роль — Кирюши Кисельникова, проживающего на сцене переход от состояния самонадеянного и восторженного молодого человека до умопомешательства. Вынужденный под напором обмана поступиться своими нравственными принципами, он падает в пучину отчаяния.
— Психологически сложнейшая роль!
— Некоторые любят противопоставлять Островскому Чехова. Но не надо никого из гениев друг другу противопоставлять! Верно, Чехов в драматургии пошёл ещё дальше, как потом и Горький. Но учились-то они у Островского. Процитирую вам, что написал Антон Павлович, посмотрев в Малом театре постановку «Пучины» 1892 года: «Последний акт — это нечто такое, чего бы я и за миллион не написал. Этот акт — целая пьеса, и когда я буду иметь свой театр, то буду ставить только один этот акт».
— Давайте вернёмся к «Лесу», который вы поставили в «лихие 90-е».
— Замечу, что впервые я поставил его в 1980 году — в Болгарии, в городе Толбухин. И это вообще был мой режиссёрский дебют. А получилось так: я отдыхал на Золотых Песках под Варной, недалеко от города Толбухин, и вот главный режиссёр здешнего драматического театра Стефан Димитров вдруг предложил мне поставить у них какой-нибудь спектакль.
Такое предложение меня удивило, потому что к тому времени я никогда ничего не ставил. Что же оказалось? Они прочитали интервью выдающегося японского режиссёра Куросавы, снявшего недавно фильм «Дерсу Узала», где я играл. Говоря обо мне, на основе нашего общего опыта всемирно знаменитый мастер заявил, что, с его точки зрения, Соломин мог бы успешно заниматься режиссурой. То есть, можно сказать, с лёгкой руки Куросавы я стал режиссёром. И сразу предложил «Лес» Островского.
— А почему?
— Я уже отметил, что это одна из самых любимых моих пьес. Но к тому же мне сказали: она в Болгарии среди самых известных и любимых.
— И как был встречен итог вашей работы?
— Замечательно! Об этом можно было бы долго рассказывать. Но теперь, учитывая определённые жизненные обстоятельства, гораздо актуальнее заострить проблему, которая побудила меня второй раз взяться за постановку «Леса». Это упомянутый вами спектакль, родившийся в трудное время 1990-х и создававшийся мною как программный.
Нужен заслон уничтожению классики
— Какая же проблема побудила вас взяться за тот спектакль?
— Всё злее и подлее разворачивавшееся уничтожение нашей классики. Оно началось двумя путями. Один — просто изъятие того же Островского из репертуара. Как «устаревшего» и современной публике «неинтересного».
Оговорюсь, что происходило это как раз тогда, когда зал нашего театра, например, взрывался аплодисментами во время спектакля «На всякого мудреца довольно простоты». Со сцены звучало: «Да, мы куда-то идём, куда-то ведут нас; но ни мы не знаем — куда, ни те, которые ведут нас. И чем всё это кончится?» Вот он, Островский, такой же «устаревший» и «неинтересный» в других своих созданиях.
Тем не менее во множестве театров к ним перестали обращаться, как никогда. А одновременно возрос и другой способ уничтожения: пьесу как будто ставят, однако узнать её на сцене абсолютно невозможно. Сколько подобных сюрпризов мы с вами обсуждали!
— Да, к началу 1990-х это стало приобретать уже масштаб настоящего бедствия.
— Иначе и не скажешь. Причём мне «повезло» увидеть в разных театрах подряд несколько постановок «Леса», которые прямо-таки повергли меня в шок. Одна называлась «Нужна драматическая актриса», и, честное слово, мне жаль зрителей, не читавших великолепное произведение Островского. В данном случае театр их обокрал, преподнеся подделку.
В другом театре я видел «Лес», где звучали песни Высоцкого, а русский купец устраивал стриптиз. Я очень люблю и уважаю Высоцкого, но какое он имеет отношение к «Лесу»? В этом спектакле купец Восмибратов снимал с себя рубаху, а затем стаскивал ещё и штаны. На актёре оказались плавки импортного производства. Молодёжь хохотала, ей было смешно. А я думал: вдруг эти молодые люди никогда больше не увидят «Лес» и не прочтут пьесу, где такой изумительный язык, такие потрясающие человеческие отношения и столь глубокий философский смысл…
— От смысла в первую очередь и уводят людей, подменяя всё бездумной, пустой и, как правило, пошлой развлекательностью. Ради неё эта натужная модернизация классики, якобы её осовременивание.
— Мы ставили наш «Лес» как ответ на издевательство над Островским. К тому же сильно у него здесь звучит тема искусства, среди главных действующих лиц — актёры. И монологи трагика Несчастливцева, а также всё его благородное поведение взывают к нравственной и художественной высоте. «Мы артисты, а комедианты вы» — вот ключевое заявление рыцаря сцены хозяевам жизни.
— У вас получился действительно во многом программный спектакль. И какой же контраст восприятия! Искренний восторг зрителей, обеспечивший аншлаг, — на фоне уже привычного брюзжания «модной» критики. Вопреки ей вы устояли и продолжили следовать своим путём.
— Путём Островского, так можно сказать. Обращаю ваше внимание на символический факт. Сейчас мы отмечаем 200-летие великого драматурга, а в будущем году отметим такой же юбилей основного здания Малого театра. Как будто самой судьбой было предназначено подготовить тогда Дом Островского. Здесь ему, как автору, будет особенно хорошо. Здесь его отлично понимали и радушно принимали, в этих стенах он был вознаграждён наибольшими творческими радостями. Так что ответственность наша перед ним чрезвычайно велика.
— Мы ещё будем говорить о Малом театре в связи с Островским. Но его 200-летие требует также по достоинству оценить роль нашей великой литературной классики в истории страны. Вот вышло так, что день рождения Островского — 12 апреля — стал много лет спустя Днём космонавтики. Само по себе такое совпадение, конечно, случайно. Однако же люди, обеспечившие первый полёт человека в космос, и сам этот человек, Юрий Алексеевич Гагарин, были ведь читателями пьес Островского и зрителями его произведений. Значит, воспитывались на них, как и на всей классической русской литературе.
— Конечно! На ней воспитывались и наши победители в Великой Отечественной войне. Если говорить об Островском, его в предвоенные 1930-е годы театры ставили всё больше и больше. А на киноэкран вышли замечательные фильмы — «Бесприданница» Якова Протазанова и «Гроза» Владимира Петрова; несколько позднее к ним прибавятся «Без вины виноватые» с Аллой Тарасовой в главной роли. И фронтовые бригады советских артистов очень часто приезжали к бойцам со сценами из пьес Александра Николаевича.
— Повышенный интерес к нему сцена и экран не снизили и после войны. Вы же помните, что тогда получил распространение необычный киножанр — фильм-спектакль. Лучшие театральные спектакли в ускоренном порядке переносились на киноплёнку. Больших дополнительных затрат тут не требовалось, зато спектакли эти могли видеть по всей стране. Вы же школьником наверняка смотрели их у себя в Чите?
— Очень много смотрел.
— Ну и я тоже — в своей рязанской глубинке. Некоторые пересматривал по нескольку раз. Например, «На всякого мудреца довольно простоты» в постановке Малого театра, где Глумова блистательно играл Михаил Царёв.
Напомню ещё и предпринятое сразу же по окончании войны массовое переиздание наших крупнейших классиков. Это были тома избранного — в большом формате и объёме.
— Да-да, том Островского вместил, наверное, более половины его творений. Главную свою задачу, как и другие наши литературные гиганты, сам он видел в том, чтобы люди становились лучше. К Юрию Гагарину, будущему космонавту №1, тоже потом это относилось.
Нашествие не только извне
— И вот мы дожили: так называемый коллективный Запад объявляет «отмену» русской культуры.
— Глупость, конечно, полная. Но не безвредная. Особенно в сочетании с теми попытками уничтожить отечественную классику, которые предпринимаются в собственной нашей стране. Недаром в связи с Островским мы подняли сегодня эту проблему.
— Хочу ещё на ней задержаться. Повод — судьба Татьяны Васильевны Дорониной и МХАТ имени М. Горького, которым она руководила более тридцати лет. Вы знаете, как драматично это для неё обернулось.
— Возмущение происшедшим в своё время уже высказал.
— Теперь и меры определённые приняты, так что остаётся надеяться на лучшее. Но меня всё-таки не отпускают два вопроса. Первый: как в принципе могло такое произойти? И второй: а сделаны ли надлежащие выводы?
— Я знаю, что при Дорониной по отношению к русской классике МХАТ снова стал рядом с Малым. Там работали в качестве приглашённых наши режиссёры, много ставили, в том числе Островского.
— Не только много, но и добротно. А вот новый художественный руководитель по фамилии Бояков, назначенный вместо Дорониной, русскую классику полностью отменил. Когда же, по прошествии значительного времени, была объявлена премьера «Леса», это оказался просто ужас ужасный. Самая настоящая карикатура, в которой трудно было уловить хоть что-то от подлинного Островского!
— Надо же, опять «Лес» попал под раздачу…
— Что попал, ещё не всё. По телеканалу «Культура» (!) я услышал развёрнутое обо-снование, насколько это правильно и хорошо.
— А от кого услышали?
— Это была пространная и в определённом смысле концептуальная передача, в которой высказывались многие единомышленники, включая постановщика «Леса» у Боякова. Посвящена же она была 30-летию театрального фестиваля «Балтийский дом», обосновавшегося в Петербурге.
— Фестивали сейчас всякие случаются. Чем этот примечателен?
— Про что я и хочу вам сказать. Подводя итог за три десятка лет, они пришли к выводу, в чём состоит главная их заслуга. Оказывается, посмотрев очередной спектакль по классической пьесе, большинство зрителей уже перестали возмущаться, как раньше: «Да где же здесь Островский?» Или, допустим, Гоголь, Чехов…
— То есть приучили людей, что присутствие автора такого масштаба в созданном им произведении не обязательно или даже нежелательно?
— Именно так!
— Повторюсь: это я воспринимаю как бедствие. Сколь бы ни был талантлив режиссёр, не имеет он права подменять собой классику, до неузнаваемости переделывать того же Островского, вложившего в пьесы свой гений. Раскрыть максимально глубину этого гения и донести его силу до зрителей — вот наш долг.
— Получается, однако, что на сегодня культура у нас существует как бы двумя домами: есть Дом Островского, но есть и этот злосчастный «Балтийский дом». Хотя вытворяемое им следует называть не культурой, а точнее — антикультурой. Борьба тут неизбежна?
— Разумеется. Она шла, идёт и, наверное, будет идти.
Юбилей — тоже борьба. И большая работа…
— Стоит, Юрий Мефодьевич, посвятить наших читателей в то, как встречает 200-летие своего основоположника Малый театр. Скажу вам, что несколько последних дней я провёл здесь, в этом вашем здании, немало узнал и увидел собственными глазами.
— Значит, будем рассказывать читателям вместе.
— Первое, что отмечу, — огромный зрительский интерес к вашим спектаклям, среди которых как автор Островский неизменно на первом месте. Я поинтересовался в кассе, как с билетами, и в ответ услышал: «Аншлаг… аншлаг…» Это в театре, который когда-то всерьёз предлагали отменить как «музейный».
— Провалились те наскоки с треском. А Островский, вы правы, у нас по-прежнему вне конкуренции. Сейчас в репертуаре Малого 14 постановок по его пьесам. Три из них — новые, подготовлены к юбилею: «Женитьба Бальзаминова», «На бойком месте» и «Горячее сердце».
— А есть у вас, я знаю, по Островскому и спектакли-долгожители.
— Да, например, «Бешеные деньги» и «Волки и овцы» поставлены Виталием Николаевичем Ивановым около тридцати лет назад и с успехом идут до сих пор.
— Меня восхитило ещё одно обстоятельство, свидетельствующее о многом. Хорошей идеей у вас стало проведение дневных экскурсий по Малому театру, и сколько же людей они привлекают! Не только москвичей. В одну из суббот я решил стать участником такой экскурсии. Прибыло, как оказалось, около двухсот человек из города Иваново, и Татьяне Юрьевне Крупениковой, которая возглавляет музейно-информационный центр вашего театра, пришлось разделить их на несколько групп. Сама она вела экскурсию так интересно, что даже я заслушался и узнал немало нового, а гости потом дружно благодарили её от всей души.
— Такие экскурсии в основном посвящаются сейчас тоже юбилею Островского. Наверняка вас познакомили и с нашей новой постоянной экспозицией под названием «Пространство автора». Выставка мультимедийная: можно в электронном виде пролистать на экране прижизненные публикации пьес Александра Николаевича, рассмотреть его рукописи.
— Всё это великолепно сделано.
— А ещё одну выставку, ему же посвящённую, мы представим в нашем Новом Щепкинском фойе. Но особое значение придаём работе, которая призвана способствовать дальнейшему утверждению творчества Островского в театрах нашей страны и повышению уровня этих спектаклей во всех отношениях. Вы помните, как в суровом 1993-м мы начинали у себя Международный фестиваль «Островский в Доме Островского»?
— Это стало тогда, без преувеличения, событием исключительной важности. В труднейший момент вы сумели отобрать действительно лучшие постановки пьес Островского в театрах России и других недавних советских республик. Показ их на фоне обострившегося стремления «покончить с Островским» воспринимался как убедительный вызов этому безумству, а вместе с тем приобрёл для участников конкретный учебный характер. Помню, как радовался Виктор Сергеевич Розов, ставший членом жюри…
— Ну вот, а теперь у нас состоится уже 13-й такой фестиваль. Для участия в нём было подано 78 заявок. В результате отбора взыскательной комиссией в московскую афишу фестиваля вошли 14 наименований. География представленных театров широчайшая: Йошкар-Ола и Кинешма, Барнаул и Калуга, Ирбит и Челябинск, Кудымкар и Тверь, Москва и Санкт-Петербург; особо выделю Луганск и Минск.
— Меня привлекло новшество, также родившееся у вас в предъюбилейный период. Говорю о режиссёрской лаборатории «Постигая Островского». Постигать — очень важная цель, обозначенная в названии.
— Согласен. Мы и поставили эту цель, чтобы помочь начинающим режиссёрам разных театров в освоении глубочайшего классика на основе драгоценного опыта Дома Островского.
Назову ещё наш проект под названием «Реальные места вымышленных героев». У нас теперь есть своя киностудия, и мы намерены снять документальный фильм, в котором можно будет увидеть, где происходило действие ряда известнейших пьес Александра Николаевича.
Рассматриваем такой фильм как часть нашей просветительской работы. Чем больше нынешние наши современники будут знать о жизненном и творческом подвиге писателя, тем надёжнее гарантия дальнейшего расширения численности его читателей и зрителей.
— Вклад Малого театра в это трудно переоценить.
— Потому 200-летие А.Н. Островского для нас особенный праздник. Но хочется подчеркнуть, что юбилей этот надо воспринимать и как праздник всей нашей страны. Он поднимает гордость за русскую культуру, а одновременно ответственность за её защиту от поруганий.
Полвека назад, в 1973-м, когда отмечалось 150-летие достойнейшего сына России, на впечатляющем всесоюзном торжестве выступал народный артист СССР Михаил Иванович Царёв. А завершил он свою прочувствованную речь так:
«Островский — драматург на все времена. Он — не только наше вчера и наше сегодня. Он — наше завтра, он впереди нас, в будущем. И радостным представляется это будущее нашего театра, которому предстоит открыть в произведениях великого драматурга огромные пласты идей, мыслей, чувств, которые не успели открыть мы…»
Вот к чему следует стремиться как сегодняшним, так и грядущим мастерам отечественной культуры.