Первое своё стихотворение он напишет в злополучную ночь, навсегда забравшую у него отца. «И с этой ночи, — вспомнит годы спустя этот блистательный, талантливейший испанский поэт, решивший вслед за Владимиром Маяковским, Луи Арагоном, Федерико Гарсией Лоркой рассказывать о борьбе человека XX века за новое Возрождение, — я стал писать стихи. Моё поэтическое признание родилось на свет».

Не сразу, однако, Рафаэль Альберти, чей 120-летний юбилей со дня рождения приходится на эти декабрьские дни, станет по-настоящему известным и популярным, а в старости так и вовсе глубоко почитаемым своими соотечественниками. И не только оттого, что большинство стихов, отправляемых им, не знавшим ещё жизни, в мадридские журналы, пропадали бесследно, а и вследствие прежде всего того, что окружающие продолжали считать его живописцем, а не поэтом. Даже при том, что с живописью он, как ему тогда представлялось, порвал окончательно, твёрдо осознав, что она не является тем призванием, которое могло бы каждодневно вдохновлять и давать мощные душевные импульсы для личностного роста и самосовершенствования.

Правда же и в том, что молодой Альберти в связи с этим нисколько не отчаивался, предпочтя унынию и душевным терзаниям увлекательный процесс познания шедевров мирового искусства и литературы, которые он с жадностью впитывал, тщательно пропуская их через своё сознание и горячую, полную молодецкого всепоглощающего огня душу.

Большим открытием для него тогда же станет и сразу прельстившая, буквально сразившая его наповал русская культура. Увидев однажды приехавший в Мадрид русский дягилевский балет, на премьерах которого он умудрялся ловить движения грациозных русских балерин и делать их скорые зарисовки, Альберти ещё большее эстетическое удовольствие получит тогда, когда начнётся его знакомство с переведёнными на испанский язык произведениями Гоголя, Гончарова, Достоевского, Короленко, Чехова, Андреева, Горького. Потрясённый их творениями, поэт перестанет спать по ночам.

Справедливости ради следует сказать, что таковым Альберти, переживший катарсис и как бы пробудившийся от долгого летаргического сна, сковывавшего его представления о внутреннем мире человека, был не один. Вся испанская молодёжь сходила тогда с ума, открыв для себя интеллектуальную глубину русского романа.

«Вероятно, — писал Альберти много лет спустя, — мы, испанцы, ещё не осознали, скольким мы обязаны поразительному откровению, которым явился для нас русский роман, до того времени нам неведомый».

1922 станет для двадцатилетнего уроженца маленького городка Пуэрто-де-Санта-Мария провинции Кадис Рафаэля Альберти по-настоящему этапным и определяющим, ознаменовавшись в первую очередь тем, что в начале года он устроит в Мадриде прощальную выставку своих картин и начнёт наконец-таки печататься.

Времена тогда в Испании были смутными, тяжёлыми. Диктатор Примо де Ривера, пришедший к власти в сентябре 1923 года в результате свершённого им государственного переворота, стремился любыми путями задушить в обществе революционные настроения и загнать в подполье политическую мысль. Но даже в этих непростых условиях, не позволявших молодому поэту чувствовать всю полноту свободы творчества, Альберти умудрялся работать, причём достаточно плодотворно. «…Мы должны были выдумывать мир, чтобы в нём угадать то, чего действительность не могла подсказать нам», — напишет впоследствии Альберти в одной из своих статей, посвящённых Лорке, с которым он познакомится и подружится в 1924 году.

При сём нельзя не сказать и о том, что раннее творчество Альберти, оценённое читателями и критикой, отмеченное в 1925 году Национальной литературной премией, было в достаточной мере подвержено традициям испанских народных произведений, являясь неким сплавом романтики и простоты, уводивших его от острой современной тематики.

Недаром коснётся этих явственных примет поэзии Альберти и его товарища по перу Лорки и Пабло Неруда, в 1938 году писавший: «Федерико Гарсия Лорка и Рафаэль Альберти — поэты-андалузцы, дионисийски влюблённые в жизнь, певучие, интимные, обратились к одному и тому же источнику — к многовековому фольклору Андалузии и Кастилии. Вначале это было лишь игрой в примитив, в котором они находили своеобразную прелесть, как после выровненных клумб и аккуратно подстриженных газонов нас тянет к буйной поросли весенних лугов. Но оба они пришли к сознательному преодолению примитива, и творчество их обрело черты подлинной, глубокой народности».

Переломными, высветившими возможность перехода поэта от изображения абстрактного, отвлечённого через конкретное, философского — через бытовое и повседневное окажутся его стихи из сборников «Прочная кладка» и «Об ангелах», написанные в 1926—1928 годах. В них-то и станут впервые заметными черты жестокого капиталистического мира, враждебного человеку, хотя и представленные завуалированно, как в известном стихотворении «Потерянный рай».

Я, словно непрошенный гость,

блуждаю у края земного,

сжигаю надежду, как мост. <…>

Назад! Как мог позабыть я,

что ужас и темень сплелись.

Душа! Ты ищешь укрытья!

Мой ангел умерший! Очнись!

Я сбился с дороги, блуждая,

открой мне дорогу и жизнь.

Молчанье. Тишь нарушая,

лишь пульс мирозданья стучит.

О, призрак погибшего рая,

ты скрылся во мгле и молчишь.

Мне вечно блуждать пилигримом

В промозглой колючей ночи.

(перевод Г. Шмакова)

Не заметить уныния и мрачности в этих строках невозможно. Собственно, при том, что сборник «Об ангелах» имел огромный успех, автор его переживал сложные времена, находясь в духовно-интеллектуальном вакууме, в котором, как ему казалось, он потерял саму духовную опору, вскоре, к радости поэта и его поклонников, обретённую им вновь.

Происходило это на фоне событий, которые развернулись в Испании после отставки в 1930 году диктатора Примо де Риверы, самодержавно правившего страной при полном попустительстве безвольного и бездеятельного короля Альфонса XIII, не пользовавшегося в народе никаким авторитетом и сбежавшего в конечном итоге в апреле следующего года во Францию.

Страну прямо-таки лихорадило, и эти волнения, происходившие повсеместно, в городах и деревнях, сильно тревожили, волновали поэта, сердце которого сжималось, когда он ходил по улицам Мадрида, задумываясь о дальнейшем будущем своей страны и её простых граждан… Борьба же за республику разворачивалась самая что ни на есть решительная и бескомпромиссная. И Альберти, которого друзья стали называть «певцом республики», тогда принимает одно из самых судьбоносных решений в своей долгой, длившейся без малого век жизни, навсегда, самыми крепкими узами связав её с Коммунистической партией Испании.

Республиканский настрой в то кипучее время просто-напросто переполнял поэта, первым революционным выступлением которого станет пьеса в стихах «Фермин Галан», посвящённая молодому офицеру, предводителю восставшего гарнизона в городке Хака, расстрелянному в декабре 1930 года в последние дни монархии.

Заметно от всего ранее написанного станут отличаться стихи Альберти, появившиеся в начале тридцатых годов прошлого века, позднее составившие сборник «Поэт на улице». Именно они, между прочим, поспособствуют тому, что вчерашний утончённый поэт, превыше всего ценивший форму, в одночасье превратится в революционного глашатая, ставшего пропагандировать идеи социальной справедливости и потрясающие социально-экономические завоевания Советского Союза. Он встал на путь построения подлинно справедливого, гуманного общества, о котором имел устоявшиеся представления, подкреплённые обширными наблюдениями, осуществлёнными в ходе первой поездки в СССР, состоявшейся зимой 1932 года.

«Моё пребывание в Москве дало мне возможность утвердиться в моих мыслях, — писал поэт весной 1934 года. — Никто не может оставаться равнодушным перед гигантскими усилиями трудящихся масс СССР. После моего возвращения в Испанию всё, что я пишу, служит интересам трудящихся».

Сопоставляя испанскую действительность с советской, Альберти пишет стихотворение «Здесь и там», в котором, рассказывая о детях автономного сообщества в юго-западной части страны, задаётся такими вопросами:

Дети Эстремадуры,

босоногие дети…

Кто отнял у них башмаки?

Их терзают то зной, то холод.

Кто одел их в лохмотья эти?

Поливают их ливни,

и на голой земле они спят.

Кто разрушил дома ребят?

Не находя «здесь», в Испании, ответы на эти горькие вопросы, поэт-коммунист с гордостью тут же рассказывает соотечественникам о том, как живут дети «там», в СССР, и как готовятся они стать в строй бойцов, которым суждено преобразовывать мир, где не будет произвола ненасытных ставленников капитала, эксплуатирующих человека труда, а свободные народы «сольются в один».

А в Советском Союзе…

По заснеженным склонам

громкий смех раздаётся,

проносятся сани с детьми…

Эти дети не видели расколовшегося

небосвода

и не слышали грохота,

гибель несущего в мир. <…>

Это — Ленина слава, поколенье

строителей это,

это память живая немеркнущих

ленинских дел,

это те, кто увидит,

как народы сольются в один,

и земля наконец станет

мирной планетой.

(перевод М. Квятковской)

Осознанность своего политического выбора, ведущего по подлинно революционному пути, Альберти, ставший после посещения европейских стран и Советского Союза писать уже не только об Испании, но и об остальном внешнем мире, органически вошедшем в его творчество, — подтвердит и в небольшом стихотворении «Диалог между революцией и поэтом», в котором описывается вымышленный разговор между ним и оживлённой им, способной говорить революцией.

«Тебя тяготят сомненья.

    Усталость и страх — две тени —

прячутся впереди.

Следуй примеру! В мой облик вглядись:

страх мне неведом,

         неведомы мне сомненья,

усталости нет в груди».

«Верный примеру, я огляделся вокруг:

зловеще плещет кровавый

поток и слева и справа…

Тяжко мне, алая слава,

но я за тобой иду.

Верен тебе и не сломлен мой дух.

Я повторяю: если тебя потеряю,

алая слава, то где я себя найду?»

(перевод И. Смирнова)

Такие и близкие им по содержанию и духу стихи воспринимались в Испании тех лет далеко не всеми. И вопросы о том, что произошло с поэтом, искренен ли он и не подвергся ли «дурману» коммунистической пропаганды, были тогда для многих вчерашних поклонников творчества Альберти в числе наиболее их интересовавших.

«Многие друзья отдаляются от меня», — вынужден был констатировать как-то поэт, в очередной раз задумавшись над тем, что пришлось ему тогда пережить, продолжая свой трудный путь к высокой простоте и к истинной народности, отказываясь при сём уходить в себя, замыкаться и не замечать всего того, что происходило вокруг. Оттого-то и сборник стихов того времени он назовёт предельно просто и красноречиво — «Поэт на улице», как бы тем самым обозначая ту неразрывную связь, которая всё явственнее просматривалась между ним и простыми испанцами, стремившимися строить новое независимое государство с республиканской формой правления.

Побывав в Советском Союзе, зарядившись его созидательной энергетикой, Альберти вместе со своей супругой, писательницей Марией Тересой Леон и писателем-коммунистом Сесаром Арконадой в апреле 1933 года основывает журнал с революционным названием «Октябрь», программа которого, напечатанная на обложке, была направлена против империалистической войны, фашизма, в защиту СССР и мирового пролетариата.

Печатавший стихи самого Альберти и его переводы революционных поэтов, в том числе таких, как Иоганнес Бехер и Луи Арагон, журнал «Октябрь», подвергавшийся частым штрафам и конфискации номеров, просуществует недолго, но вклад издания в общее дело становления новой прогрессивной испанской литературы окажется немалым.

Сама же Испания в конце того памятного для поэта 1933 года вновь столкнётся с непростым испытанием. На этот раз ей после роспуска президентом страны, ярым монархистом и реакционером, перекрасившимся в республиканца, Алькалой Саморой испанского парламента предстояло пережить новые выборы, ставшие для Альберти важнейшим делом, захватившим его целиком.

Включившись в предвыборную борьбу, агитируя за Компартию, он выступал с речами, писал сценки, которые разыгрывались прямо на улицах, встречался с людьми, вдохновлял и убеждал их поддержать коммунистов и республику. Но та выборная кампания принесёт победу объединённой реакции, открыто призывавшей к ликвидации республики, а годы 1933—1935-й станут известными в истории под названием чёрного двухлетия.

В 1934 году Альберти вновь посещает Советский Союз, при этом уже в качестве гостя Первого съезда советских писателей, поразившего и вдохновившего его. Однако вернуться на родину он тогда не сможет. Грозящий ему дома арест вынудит поэта задержаться в Париже, где он напишет стихотворение-песню об астурийской комсомолке Айде Лафуэнте, героически погибшей в потопленном в крови восстании шахтёров Астурии, вспыхнувшем в октябре 1934 года.

Голосом матери мужественно погибшей, бесстрашной Лафуэнте Рафаэль Альберти из соседней Франции взывал тогда к своему народу, заклиная его не быть безучастным, а с новыми силами продолжать свою справедливую борьбу, трагический апофеоз которой был теперь, увы, не за горами. Песню же эту о комсомолке-героине через два года на фронте запоют республиканские бойцы.

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

Пусть убийцы теперь молчат —

за такое не платят словами.

Это тело растерзано вами,

и возмездье грозит палачам.

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

К пулемёту припав, одна

против сотен сражалась она,

против мрачной, разнузданной своры.

Кто посмеет это оспорить?

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

Кровь, что пролита за тебя,

пусть, шахтёр, в твои вены стучится,

пусть бегут по стенам зарницы

астурийского Октября!

(перевод И. Смирнова)

Не находя себе на французской земле успокоения и новых живительных стимулов для творчества, не желая, естественно, быть и безучастным к большой беде, накрывшей Испанию, Альберти с целью сбора средств в помощь жертвам астурийского восстания отправляется в своё первое путешествие за океан, в Америку. Там, как и Маяковский, он увидит в США друзей и врагов, предав в первую очередь откровенному проклятию главного душителя свободы латиноамериканских народов — бесчеловечный долларовый империализм. Написанный же поэтом после этого путешествия цикл «13 полос и 48 звёзд (Стихи о Карибском море)» и в наши дни сохраняет свою поэтическую привлекательность и политическую актуальность, даже, наверное, на фоне последних событий, происходящих в мире, может восприниматься нами ещё более остро и категорично.

И, жалобно стеная,

под стоны собственные низвергаясь

в море

с затянутых туманом небоскрёбов,

мелькали: Никарагуа,

Сан-Доминго,

Гаити,

с забрызганными кровью берегами.

Их завыванья смешивались с воплем

Виргинских островов, американцам

недавно проданных на поруганье,

с хрипеньем Кубы,

Мексики проклятьем.

Колумбия,

Панама,

Коста-Рика,

Боливия,

Пуэрто-Рико,

Венесуэла,

чуть видные сквозь испаренья нефти,

охвачены горячкой нефтяною,

тонули в бурном нефтяном прибое.

Всё это я увидел, я услышал

в густом тумане, и не только это.

Нью-Йорк. Уолл-стрит:

залитый кровью банк,

гангреною разъеденные бронхи;

бесстрастных спрутов щупальца,

готовых

все соки выжать из других народов.

(перевод А. Шадрина)

Тем временем радостные, долгожданные вести приходят из родной Испании. Окрепший там Народный фронт выигрывает февральские выборы 1936 года. Наконец-таки, думается поэту, чёрное двухлетие миновало. По возвращении на родину Альберти окунается в повседневные дела, пытается выстраивать планы на будущее, встречается с Лоркой и Генеральным секретарём ЦК Компартии Испании Хосе Диасом, близкими ему людьми, единомышленниками, жизненный финал которых окажется трагическим.

…18 июля 1936 года. В тот злополучный день, как известно, начинался фашистский мятеж, кардинально изменивший жизнь поэта и сотен тысяч его сограждан, частью погибших на молниеносно вспыхнувшей гражданской войне, а также, как и он сам, после ожесточённой борьбы вынужденно эмигрировавших, — эта дата навсегда запечатлеется в цепкой памяти Альберти, несмотря на неопределённость и отсутствие ясного, основанного на фактах представления о случившемся, решившего не покидать свою страну, оставаясь в стане её подлинных защитников, неустрашимых и решительных патриотов-республиканцев.

Собрав воедино весь свой талант, поэтический и редакторский опыт, организаторские способности, решимость, настойчивость и прозорливость, Альберти в борющейся Испании становится не только поэтом, редактором журнала «Синий комбинезон», выходившего тощими брошюрами, наполненными, тем не менее, духоподъёмным словом, секретарём Союза антифашистской интеллигенции, известного под названием «Альянс», но и центром притяжения прогрессивных творческих сил, вокруг которого группируются испанские писатели-антифашисты.

И всё ж таки Альберти был прежде всего поэтом, написавшим в годы гражданской войны немало стихотворений, элегий, песен и памфлетов, составивших книгу «Столица славы», переведённую позже на многие языки. Именно в ней редкостный талант поэта, писавшего в осаждённом Мадриде о жизни и смерти, заблистает по-новому, высвечивая к тому же и его непоколебимую убеждённость, помноженную на страстность, стоявшую за каждым сочинённым им словом, нёсшим народу правду, надежду и веру, без которых тогда испанцам было просто не обойтись.

«Столица славы», без сомнения, выделяется в творческом наследии поэта ещё и тем, что в произведениях данного сборника Альберти достигнет той высочайшей простоты, за которой стояло огромное непревзойдённое мастерство, проявившееся в новых героических темах и неожиданном звучании.

Скажите, ну разве не просто звучат строки из ставшего широко известным в Испании и далеко за её границами стихотворения «Оборона Мадрида»? Да, просто, доступно, что отмечалось тогда и не вызывает отрицания у читателей и сейчас, но и как-то вдохновенно, чеканно, призывно.

Мадрид! Пускай не посмеют

сказать о тебе иные,

что в жарком сердце Испании

кровь превратилась в иней.

Истоки отваги и мужества

ещё в тебе не иссякли. <…>

Пусть каждый квартал и улица,

когда этот час настанет,

сильнее крепости встанет.

Пусть враг попробует сунется!

Здесь люди — как бастионы,

их лбы — угловые башни,

их руки — огромные стены,

за ними стоять не страшно.

(перевод Д. Самойлова)

Жертвы на войне неизбежны, но дабы вдохновить тех, кто сражается с оружием в руках за свободу и независимость республиканской Испании, Альберти не менее доходчиво, но с глубинным смысловым подтекстом говорит своим землякам и членам интернациональных бригад: «Вы не погибли», таким образом убедительно подтверждая устоявшееся в народном сознании представление о том, что настоящие воины не уходят бесследно, а продолжают жить, жить в бесконечной вечности, проявлением которой и является людская память…

Братья, среди живущих вас никогда

не забудут!

Так пойте вместе с нами песни

свои боевые.

Подставьте лицо ветру,

подставьте весеннему гуду,

вы — грядущая молодость.

Вы — вовеки живые.

(перевод Д. Самойлова)

«Жизнь побеждает смерть!» — говорит Альберти. И твёрдое это поэтическое, гражданское и чисто человеческое убеждение проходит красной строкой через весь сборник «Столица славы», готовившийся поэтом на протяжении 1936—1938 годов и ставший в итоге этапным в его творческой биографии.

Никто не отдаёт себе отчёта,

куда спешит, а подоспевши вблизь,

находит ток, где до седьмого пота

молотят смерть,

чтоб заработать жизнь.

(перевод Б. Пастернака)

Республика, к великому сожалению всех тех, кто за неё боролся и сопереживал ей во всём мире, всё-таки окончательно пала, и Альберти с супругой Марией Тересой, чудом спасшимся в городе Эльда провинции Аликанте, пришлось добираться до Парижа. «Долгие ночи одиночества и тоски», — напишет поэт позже в своей автобиографии, вспоминая то время, когда жил во французской столице и работал вместе с женой диктором парижского радио.

Недолго, впрочем, задержатся они и в Париже. В 1940 году, несмотря на безупречную работу, но руководствуясь «политической целесообразностью», их вежливо попросят, или, если вещи называть своими именами, выдворят, вынудив перебраться через океан, кишевший тогда немецкими подводными лодками, и обосноваться в испаноязычной Аргентине, пребывание в которой продлится аж до 1977 года.

Почти четыре десятилетия проведёт Альберти в этой южноамериканской стране, в которой встретит новых товарищей и друзей, да и вроде бы будет жить вполне пристойно. Но… лишь внешне, а в душе, каждодневно сгорая от огня любви и неизбывной тоски по Испании, её природе, городкам и селениям, культуре, родным силуэтам, старшим друзьям кипучей молодости — незабвенным Федерико, убитом фашистами, и Антонио Мачадо, умершем в изгнании, и даже собачонке Ньебле, подаренной ему когда-то в Мадриде чилийским консулом Пабло Нерудой.

Трепетная любовь к Испании в те годы иссушала не одно лишь чувствительное сердце Альберти. Подобное состояние испытывали тогда и многие антифашисты, томившиеся в застенках кровавого режима, установленного диктатором Франко. Они, кстати, находясь в условиях заключения, умудрялись писать оттуда своему поэту и товарищу по борьбе полные оптимизма и веры в торжество справедливости письма:

«Даже тюремные стены не могут воспрепятствовать твоим словам дойти до нас. Твои стихи, глубоко запавшие в душу народа, переходили из рук в руки, как спрятанное от врагов знамя».

«Мы, узники, — заканчивается данное письмо, — обнимаем тебя, нашего друга, любимого, незабываемого поэта Испании, обнимаем Марию Тересу и вашу дочь. Мы твёрдо верим, что скоро встретимся с вами под свободным солнцем Испании, на земле оливковых деревьев и рек, на Родине, ежечасно борющейся за то, чтобы вновь воспрянуть над морями, которые ты воспевал».

Горечь изгнания, тоска по родным местам найдут выражение во многих стихах Альберти, вошедших в такие известные его сборники, как «Между гвоздикой и шпагой», «Прилив», «Куплеты Хуана Пекаря», «Ora maritima» (поэма «Морское побережье»), «Баллады и песни реки Парана», «Приметы дня», «Возвращение живого прошлого».

Печальный, чрезвычайно горький для Альберти исход борьбы республиканской Испании наложит особую печать на всё последующее творчество поэта. Поэту откроются вечные истины истории и станут окончательно понятными пути и законы ни на день непрекращающейся борьбы прогресса и реакции, социализма и капитализма, а если шире, то добра и зла, притом в масштабе всего современного ему мира. Поэзия Альберти, не теряя своей испанской идентичности и национального колорита, становится поэзией мирового значения, понятной и любимой по обе стороны океана.

Становится она и ещё более наступательной, бескомпромиссной, бьющей не в бровь, а в глаз. И в особенности тех, кто возомнил себя хозяевами всего мира.

Что ты делаешь здесь,

с липкой жвачкой

из резины в зубах, обезьяна Америки,

смачно

распивая напиток безрадостный

свой — кока-кола?

Ну, скажи ты мне, что ты забыл

на испанской земле и в испанском

порту у прикола?

Океаном твоим океан мой

когда-нибудь был?

И когда ж это стали твоими

мои защищённые гавани,

и открытое небо моё, и луга

с шелестящими травами?

А долины, а горы, а реки мои —

на какой это карте стоит,

что они не мои, а твои?

Не хватает тебе рудников?

Слишком тесными стали заводы

и банки?

А иначе зачем,

от Америки так далеко,

по Испании ты разбросал

               не зерно — самолёты

и танки? <…>

Ты уверен в себе? Мы тебя разуверим!

Кошелёк не поможет, и подкуп

тебя не спасёт.

День и ночь здесь следят за тобой,

как за зверем,

и костёр всенародного гнева уже,

пламенея, встаёт!

(перевод О. Савича)

Годы вынужденной эмиграции в какой-то мере повлияли и на то, что Альберти фактически с послевоенных лет становится в ряды убеждённых борцов за мир. Потому и нет ничего удивительного в том, что в 1965 году, в 95-ю годовщину со дня рождения великого Ленина, за выдающиеся заслуги в деле борьбы за сохранение и укрепление мира Р. Альберти будет присуждена Международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами».

Представляя лауреатов премии 1965 года, председатель Комитета по Международным Ленинским премиям академик Дмитрий Скобельцын на страницах «Правды» писал: «Международной Ленинской премией отмечен Рафаэль Альберти, певец Испании, её борьбы, её благородства и несгибаемого мужества, певец братской солидарности всех честных людей мира, которая с такой силой проявилась в годы войны, когда испанский народ героически сражался за республику, против фашистских мятежников Франко и его покровителей — Гитлера и Муссолини. Друг убитого фашистами великого поэта Испании Федерико Гарсиа Лорки, Рафаэль Альберти, как и он, — смертельный враг тёмных сил, выступающих против дружбы народов, мира, счастья простых людей. <…> В 1950 году Альберти едет на Всемирный конгресс мира в Варшаву. В 1955 году он вновь посещает страны Европы — Польшу, Румынию, Чехословакию, ГДР, Советский Союз. Книгой стихов «Весна народов» он прославляет новый мир, прославляет «весну света».

Да, Рафаэль Альберти всю свою долгую 96-летнюю жизнь неистово боролся за торжество «весны света» и разума, социальную справедливость, мир, дружбу народов, так как свято верил в то, что:

…свет растёт, и вёсны голосисты.

Кто может блеск и песнь весны убить?

Вы видите, что правы коммунисты:

быть счастью иль не быть?

Конечно, быть!

Весна и солнце коршунов прогнали,

и без помехи плещут, как ветрила,

голубок крылья — им любые дали

на небе солнце Октября открыло.

(перевод Ф. Кельина)

Давайте же и мы в веке XXI, и как можно скорее, сделаем всё возможное для того, чтобы эта долгожданная и прекрасная «весна света» наступила повсеместно в мире, раз и навсегда.