«Следовало бы устроить суд над историей, немилосердный суд над её ложью и кровью, чтобы оправдать преданную, коварно посаженную на скамью подсудимых Россию, мучимую на Голгофе, распятую, подобно Христу», — предлагал лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического труда, фронтовик-писатель Юрий Васильевич Бондарев.

В суровые военные годы, в сталинградской, продуваемой со всех сторон ледяными ветрами, степи, встав грудью на пути звериной громады Манштейна, он затем всю жизнь держал удар против Зла, против унижения русских нравственных святынь, против преклонения перед иностранщиной. Не случайно через все его произведения проходит русскость как состояние души, как чувство Родины, как стремление единения личной и общественной жизни.

Его последние работы: «Берег», «Выбор», «Игра», «Искушение», – это романы-предупреждения, что в советском обществе набирают силу чуждые ему бациллы западнизма, мещанства, индивидуализма, потребительства. Нет не зря Бондарева беспокоило то, что в среде творческой и научной интеллигенции, которая формирует общественное сознание, пышным цветом расцветают неприемлемые с седых времён для русского человека: пошлость, эгоизм, фальшь, равнодушие и т.д. и т.п. В «Бермудском треугольнике» он показывает к чему эти язвы привели советское общество, на которые оно закрывало глаза, не слышало отчаянный крик души русских советских патриотов.

Они были неудобны не только для начальства, но и для коллег по работе, поскольку нарушали их тихий привычный мирок.  В романе «Игра» — это кинорежиссёр Крымов, в «Искушение» — учёные-экологи Дроздов и Тарутин, в «Бермудском треугольнике» — художник и скульптор Демидов и его внук, журналист. Обладая недюжинным талантом, они были независимы в своих действиях, прямо и во всеуслышание говорили правду в глаза сильным мира сего.

 Бондарев, рисуя портреты этих героев, как бы обращается к молодому поколению: «Вот жизнь свою делать с кого». К сожалению, всё это оказалось гласом вопиющего в пустыне. Да ведь перестроечные времена и были духовной пустыней советского и, прежде всего, русского народа. Именно по его национальному самосознанию перестройщики наносили главные удары. Но русскомыслие уже не в первый раз восстаёт, как птица Феникс из пепла. Думается романы Бондарева могут оказать в возрождении и развитии русскомыслия громадную помощь.

Вдумайтесь, над словами, которые произносит Крымов в беседе с американским коллегой: «Развелось слишком много тупых, хитрых, самонадеянных разрушителей, чиновных людишек – от управдома до министра, которые исповедуют один принцип: живи сладко сегодня, а после нас хоть потоп, леса беспощадно вырубают, реки превращают в сточные канавы, небо – в мусорную свалку. Убийцы Земли и всего сущего. Заметил ли ты, Джон, что у всех мировых обывателей – у ваших и у наших – одинаковое выражение в глазах? Равнодушие ко всему на свете, кроме удобства для своего зада. Ради этого он продаст и предаст не только родную землю и свою нацию, но и весь мир». В этих словах слышится боль не только за Землю русскую свою, но и за судьбу планеты Земля, что подчёркивает всечеловечность русских.

Это было написано сорок лет назад. А теперь оглянитесь окрест, и разве ваша душа не будет уязвлена этими пороками современности, ведь стало только хуже: также вырубают и жгут леса, зарастают кустарником плодородные поля, промышленные отходы сливают в реки и озёра, воздух городов наполнен газами и пылью.  И в этом виноваты не только вороватые чиновники и хозяйственники, проституциирующие журналюги и прочие творческие работники, а, прежде всего, его величество обыватель, которому лень оторвать свой зад от дивана и пойти на избирательный участок, как и тот, который в день голосования свои грядки ставит выше судьбы своего народа, своего Отечества.

Но вернёмся к судьбе Крымова, это ведь собирательный образ неравнодушного человека, остро чувствующего чужую боль, и стремящегося жить по правде, как издревле велось на Руси. И почему-то невольно в памяти всплывают строки Рылеева: «Известно мне погибель ждёт того, кто первым восстаёт». Против Крымова ополчились и начальство, и коллеги по работе, и представители общественности. Ему всё пришлось испытать и отчуждённость, и зависть, и предательство близких некогда людей.

 И один из них, обязанный Крымову жизнью и нынешним положением, директор картины Молочков, приветливый, услужливый, всегда с непременно бодрым и приятным лицом, исполнительный, но изменились обстоятельства и перед нами негодяй, грядущий хам, страшный своей жестокостью и ничего святого не имеющий в душе. Почувствовав себя хозяином положения, он не остановиться ни перед чем. Бондарев как будто предугадал «демократов», «прорабов перестройки», потопивших в крови защитников Советской власти в октябре 1993 года. Эта тема найдёт продолжение в «Бермудском треугольнике».

Думается образом Молочкова Бондарев предупреждает, что в семье не без урода и надо бдительно и принципиально относиться к своему окружению. Крымов и Молочков вместе служили на фронте в разведке и там последний проявил себя как трус и негодяй, скулил и ползал у ног Крымова, чтобы тот не брал его с собой ползти под обстрелом спасать раненного товарища. Несмотря на это после войны Крымов пожалел Молочкова и устроил работать на студию, а в результате получил «злонравия достойные плоды».

Роман «Искушение» написан в годы перестройки и повествует об этом времени. Это было тяжёлое время, оно знаменательно тем, что происходило падение общественных идеалов, с властных трибун очернялись и оплёвывались достижения советского народа, превозносились и насаждались западнинские ценности бытия, мещанство не только проникло во все сферы жизни советского общества, но, прикрываясь плюрализмом и гласностью начинало править бал. И в этом большая вина русской интеллигенции. Своей нерешительностью, инертностью, соглашательством с власть имущими, преклонением перед Западом она разрушала нравственные устои русского народа и опошлила социалистические ценности.

В этом романе Бондарев показ проблему, волновавшую умы людей, болеющих за судьбу России, о её будущем в части сохранения природный среды. Главными героями стали научные сотрудники академического экологического института — представители русской интеллигенции. В её среде бытовали довольно противоречивые взгляды и настроения. Гласность перестройки показала кто есть кто.

Вот и в экологическом институте в смертельной схватке схватились две группы. Честные, бескомпромиссные, болеющие за русскую природу, то есть за сферу обитания русского народа, учёные Тарутин и Дроздов противостоят довольно обширной группе дилетантов, исповедующих один принцип: «Хотим жить хорошо здесь и сейчас, а там хоть потоп». Их не волнует судьба Родины. Такое равнодушное отношение ко всему характерно для большинства сотрудников института.

У них есть сильные защитники в верхних эшелонах власти, доктора наук: заместитель директора института Чернышов, член корреспондент Академии наук Козин, заведующий отделом науки ЦК Битвин, министр Веретенников, действительный член Академии наук Татарчук. Для них неприемлимы свободно мыслящие, имеющие вопреки мнению начальства собственное мнение и отстаивающих его, учёные. Все эти защитнички не любят ни русский народ, ни своё Отечество.

 В условиях всепрощенства, круговой поруки, кумовства, которые стали обычными в послесталинское время, в руководстве в различных структурах власти появилось много людей, привыкших жить по правилу: «Чего изволете-с?».  Бондарев верно говорит, что в стране сложилось «всесильная монополия партийно-государственного аппарата и учёных (…) давно объединилась и действует безнаказанно» и показывает, как они не только уничтожают природу, но и развращают русский народ.

С болью, с тревогой Бондарев вкладывает в уста директора института, уступчивого академика Григорьева, только в последнее время понявшего пагубность преступной политики уничтожения русской природы, слова: «Мы не – наука, а политика умиротворения хищника. Сегодня мы, учёные, разрешаем губить Байкал, Волгу, Днепр, завтра – поворачивать вспять северные реки, послезавтра – вырубить весь кедр, всю тайгу для выполнения мифического плана. А потом? Тьма. Конец».

И это всё происходило во времена развитого социализма, когда уже нужно было действовать по правилу «не на вреди природе». С высоких трибун произносились громкие слова о рациональном использовании природных ресурсов, а в обычной жизни хищнически разбазаривали и уничтожали их. И никто за это не нёс ответственности.

Вот против такого положения, против этой тесно связанной воинствующим дилетантизмом, холодным равнодушием и непомерным честолюбием сворой вступил в борьбу Тарутин.  Он то хорошо знал: ««Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит» (Ф. Энгельс).

 Послушайте его страстный монолог и поразмышляйте над ним: «Всесильные монополии пустят Россию с протянутой рукой!.. А я русский – до мозга ногтей. Поэтому не желаю гибели России. Самой многострадальной, всеми ненавидимой, ибо до предела талантливой и, стало быть, опасной. Я не умиляюсь, я знаю дурашливый русский характер. Но я никогда не променяю ни на какой другой рационально выверенный!»

Вот почему он бросает перчатку сильным мира сего: «…с некоторых пор я считаю себя в состоянии необъявленной войны со всеми этими проституированными ничтожествами, со всей этой ведомственной мафией, которая не хочет упустить из своих рук миллиарды, власть и чёрную икру… И как бы они ни ненавидели меня, чёрт возьми, я буду продолжать с ними войну…» Не сумев победить Тарутина морально, заставить его играть по их правилам они его зверски уничтожили физически, страшно обезобразив его тело.

Бондарев эти слова вложил в уста честного, мужественного, неподкупного учёного, но ведь это сокровенные мысли самого Бондарева. Он раньше других понял, что перестройщики ведут Советский Союз (историческую Россию) к гибели и открыто встал на борьбу с этой прозападной демократической шпаной, сперва на XIX партийной конференции, а потом на встрече Горбачёва с творческой интеллигенцией. Там он прямо в глаза с принципиальностью коммуниста сказал Мишке-конвертику (так его называли в Ставропольском крае): «Нечего морочить голову друг другу, а нужно сказать точно, чтобы все знали». Но президент от ответа уклонился, а творческая интеллигенция Бондарева не поддержала. Что это как не подлое предательство вскормившего её народа.

Но вернёмся к другим героям романа, Дроздов, заместитель директора института, разделявший взгляды Тарутина, до его гибели всё ещё надеявшийся на благоразумие «сияющих вершин» (но они оказались, по меткому выражению Зиновьева, зияющими), после мучительного поиска правды, решает продолжить дело друга.

На него обращает внимание некто Татарчук, который прослыл царём, богом, сатаной, воротилой, потому что высокими руководителями он вертит, как марионетками. Молва утверждает, что он негласный советник Генерального, который прислушивается к каждому его слову. Татарчук ласковыми словами, и вроде бы правильными, пытается обворожить Дроздова, а затем предлагает должность директора института. За это он требует маленькую услугу: мирное взаимопонимание, подчиниться и исполнять по советам западных мудрецов разрушительную политику ему и его подельникам.

Получив отказ. Татарчук взрывается звериной ненавистью (не напоминает ли вам, читатель, всё это Молочкова): «Но уж только … победы под Москвой… и Сталинградом не будет, не ждите! Другие времена, другие песни… Наивные романтики. Воюйте». А дальше следуют угрозы, которые начинают сбываться на другой день: потоки клеветы, запугивания и угроз. Их не останавливает ничто, они грозят телефонными звонками даже малолетнему сыну Дроздова. Самое печальное, что в этой травле принимает участие и заведующий отделом науки ЦК Битвин, мещанская сущность которого хорошо показана в его ночном разговоре с Дроздовым.

Да действительно наступало не то время: «ничтожное, безнациональное, торгашеское, позорное».  Что ж прав Р.И. Косолапов, утверждавший, что «…при колоссальном размахе во второй половине ХХ века научно-технической революции, (…) – произошёл пугающий интеллектуальный социально-нравственный спад». Именно последствия социально-нравственного спада советского общества и, прежде всего русского народа и показал Бондарев в «Бермудском треугольнике».

Действие романа начинается описанием ужасных и трагических событий недоброй памяти октябрьского дня 1993 года, когда по приказу отрешённого от должности Конституционным Судом алкаша-президента расстреливали безоружных защитников Советской власти (обращаю внимание именно защитников Советской власти, а не Белого дома). Слёзы наворачиваются на глаза, рвётся сердце, стынет в жилах кровь, задыхаешься от возмущения, когда читаешь эти страницы. Помните у Ильи Сельвинского: «Если всё это сам ты видел — и не сошёл с ума». Но эти строки он написал после того, как увидел рвы с расстрелянными фашистами советских граждан.

 А внук художника Демидова, журналист видел своими глазами, как «защитнички наши, из этих бэтээров и танков стреляли не в чужестранные войска (…) а в безоружный Верховный Совет, иначе в депутатов народа, стало быть народная армия расстреливала свой кровный народ, и случилось, что у матушки России сначала расстреляли, а потом отобрали советскую власть» (Ю.В. Бондарев). Но он ещё видел, как потерявшие всё человеческое, озверевшие от власти, опьянённые алкоголем и запахом крови издевались, мучили, расстреливали людей, насиловали раненных девушек. Избиению, жуткому унижению человеческого достоинства подвергся и он, и лишь по счастливой случайности остался жив.

Как получилось, что воспитанные советской школой, комсомолом люди опустились до уровня неандертальской тупости? Это произошло, по мнению Бондарева, в следствие следующих причин: «растлены и раскорячены умы испокон века шаткой интеллигенции, обманут гегемон, развращена и подкуплена армия, оказавшаяся, к геростратовой беде, вовсе не народной и не доблестной» и более верной оценки трудно придумать.

Как переворот октября 1993 года повлиял на творческую интеллигенцию, к этому обращается Бондарев, после описания кровавой вакханалии по уничтожению Советской власти. Раскол интеллигенции на русофилов и западнофилов ярко показан в сцене посещения мистером Хейтом мастерской известного художника и ваятеля, академика Демидова. По этому случаю он устроил хлебосольный домашний приём, пригласив на него своего старого друга художника-пейзажиста Караваева, остальные гости, за исключением художника-перекупщика картин Пескова, притащились скорее всего сами, чувствуя себя чуваками (чувак – человек, уважающий великую американскую культуру) повсюду следуя американцем.

Демидов настоящий русский человек, прямой, откровенный, смело высказывающий свою точку зрения, любящий иногда ерничать. О нём говорят, что он не боится ни бога, ни чёрта. Он очень переживает судьбу пореформенной России, загнанного русского искусства, которое, по его мнению, заплевали. Его буквально бесит ура-патриотизм газетчиков, которых он предлагает «как взбесившихся щенков привязать к штанам перестройщика академика Яковлева, чтобы знали, где ногу задирать и ставит автографы».

Далее же он с болью и гневом говорит своему другу: «Придумали, радетели наши умственную позу завоевателей мысли! И что случилось? Политическая балаганщина! Идиотизация духа! Напялили вместо чепчиков на плешивые головки демократические нимбы и изображают адвокатов русского народа! В каждой статье: Россия, Русь, возрождение демократия. Да только русскостью и не пахнет! Ароматы сточной канавы – пожалуйста! Реформы, гайдаризация, ваучеризация, ельцинизация, американизация! Готов унижаться от восторга! А модернопуты-демократы стали фалосы рисовать вместо человеческих лиц. И авнгардно суют пакости под нос ошарашенной публике, а та, бедная, обалдевает от новаторства!»

А разве все тридцать лет на ошарашенную публику с экранов телевизоров и кинотеатров, из радиоприёмников, со сцен театров и эстрады широким потоком не льётся иностранная и своего производства мерзость под видом новаторства, развращая и губя высокие нравственные идеалы русского народа. Ныне в связи со специальной военной операцией радетели всего западного превратились в ура-патриотов, вот только недвижимость и деньги их в странах-противниках России. а кое-кто и гражданство ихнее имеет. Но ещё в Евангелии от Луки говорилось: «где сокровища ваши, там и сердце ваше». Не потому ли в средствах массовой информации и коммуникации нет патриотических передач, нет русских песен, нет повествований о героях былых времён, о славных победах русского и советского народа.

Но вернёмся в мастерскую Демидова. Там толпой, поглощающая дармовую водку и бутерброды, художники следовали за американцем, который фотографировал выставленные картины Демидовым.  Гвоздём программ здесь был бездарный художник Песков, который, захлёбываясь от восторга соловьём, расхваливал иностранных художников и их искусство, доморощенных модернистов- подражателей им, и по-вороньи каркая ругал русских художников-реалистов. Демидов такого стерпеть не смог и, выставив Пескова на всеобщее посмешище, изгнал его из мастерской.

Но во всей полноте, во всей красе русский характер, русская душа Демидова проявились в разговоре с Хейтом. Последний заинтересовался картиной Демидова «Катастрофа», которую он считал незаконченной, но всё же выставил на обозрение. Чтобы читателю был понятен дальнейший разговор Демидова и Хейта приведу содержание картины, данное Бондаревым в романе:

«Огромные, растопыренные рубчатые колеса, похожие на клешни чудовищного внеземного краба, сплошь загораживали небо с задавленной щёлочкой заката, грозно выпирали из адской черноты с неотвратимо-смертельной, тупой и слепой силой, висели вкось над кюветом, могильно темнеющим сбоку просёлка, где навзничь лежала молодая женщина. Потухающий блик заката падал на едва видимое её лицо, безнадёжно запрокинутое назад, с выражением навечной немоты, и противоестественно нежно белела слегка откинутая, открытая до бедра нога в модном сапожке. С права на размытой дождём дороге лицом вниз лежал мужчина в рабочей куртке, в поношенных, заляпанных глиной ботинках, одна рука в последней муке впивалась пальцами в грязь, голова подмято упиралась в огромное колесо, принесшее гибель. Катастрофа произошла только что, и фары гигантского грузовика ещё слабо, умирающе светились, перед тем как погаснуть совсем».

Картина Хейта поразила.: «Катастрофа» (…) – Это — нет. Это – нет. Это тотальный символ – гибель. Это – смерть. Здесь под колёсами Россия – русские. Так? Да?» На это Демидов ответил, что это трагедия случайности, что такое может случиться и в США.

Тогда Хейт дал задний ход: «Россия не будет гибнуть, не будет умирать. Россия пойдёт к Европе и Америке, будет демократия будет … как это называется… не святая Русь, а цивилизационная жизнь… так, так будет».

Демидов превосходно знал, что такая цивилизационная жизнь по-американски, да и недавние события октября наглядно её показали, поэтому с простоватым интересом спросил: «А что вы называете, мистер Хейт, цивилизованной жизнью, которую прочите России?» На что американец пробормотал: «Культурная жизнь… ээ… комфорт… свобода… ээ… демократия…»

В ответ получил по полной. Демидов без всяких дипломатических вывертов врезал: «И если взглянуть на Америку нагишом, то урбанисическое и торгашеское безумие, должен вам сказать, мистер Хейт, что я ненавижу то, что в насмешку вместо жизни дали нам российские демократы и всяческие ничтожества под знаменем любви к народу. Наша свобода – абсурд. И ваша – также. А что касается вашей цивилизации, то в Америке меня до головокружения потрясла мягчайшая, как вата, туалетная бумага. Отнюдь не живопись и не скульптура. Здесь у вас – сплошь пустыня Сахара. Да – с!»

Но это ещё не всё. Через некоторое время Демидов бросил в лицо американцу справедливое обвинение: «Именно ваша Америка, страна фальшивой бодрости и машинно-деловых роботов, — именно ваша страна паскудно разваливает Россию! И всякая наша предательская сволочь изнутри, пятая колонна, как вам известно».

На робкие возражения Хейта, что «Не американцы… Русские предали русских. Это их слабость… и в конце концов гибель…Это ваше поражение…» Демидов захохотал, но как:

«Ох, вы шекспировский могильщик! Ишь как! А мне позвольте доложить вам, уважаемый мистер Твистер, что киношный «хэппи энд» в жизни не бывает! Не тратьте наивных надежд на поцелуи победы! Ваши Штаты утверждают во всём мире свою власть, похожую на жестокость сутенёра! Какое это, к дьяволу демократическое государство, да ещё богоизбранное! Вот вам Ирак, Босния, Россия – везде, где кровь и грабёж, там ваш американский запах! Лопните, треснете, как воздушный шарик, — дай-то Бог поскорее! Лопните с большой вонью под аплодисменты всего мира и останетесь вне памяти! Почему? Да потому что изгадили весь мир и мир вас люто ненавидит! Погибнет Россия – погибнет и Америка, да и вся Европа дружно загниёт, как червивый банан! Вы талдычите про панихиду по России, а это панихида по Америке!»

Грубо? Грубо! Но верно! На войне как на войне! Не до сантиментов! Янки приехал в чужой дом и начинает поучать и толпа бездарей, мнящих себя великими, ловит каждое его слово. Думается, Бондарев этой сценой хотел показать, всегда надо помнить, что ты русский, и что у русских собственная гордость, поэтому смотри на англосакса с высока. Помнить заветы князя Александра Невского и в первую очередь: «уметь ладить с людьми любой национальности, не принижая своего достоинства, храня верность русскому миропониманию и обычаям».

Что ж, очевидно, на этом и стоит закончить тему русской мысли в творчестве Ю.В. Бондарева. Сознаю, что это только приближение к пониманию данной темы.  Просто хотел показать, что герои Бондарева: Крымов, Тарутин, Дроздов, Демидов – русские люди, живут по правде, а значит и мыслят по-русски. А может вернее мыслят по-русски, потому и живут по правде.

Иван Стефанович Бортников, публицист, г. Красноярск, декабрь 2022 год.