Минуло уже 110 лет, как была впервые опубликована работа В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Момент выхода этой книги в свет был, с одной стороны, предельно критическим с точки зрения жесточайшей реакции в России после подавления революционных выступлений 1905 года, с другой — крайне своевременным с точки зрения развития философии на рубеже XIX-XX веков. В этот период на философские позиции оказали мощное влияние как социальные процессы (вступление капитализма в стадию империализма), так и невиданный ранее скачок в развитии естественных наук, прежде всего — физики. Можно заключить, что Ленин в своей знаменитой книге, не будучи профессиональным философом и не будучи профессиональным физиком, вправил мозги и тем, и другим на целый век вперед.

Но век прошел. И сегодня, после распада СССР и мировой социалистической системы, мы видим ещё больший хаос в мировом общественном сознании, чем тогда, когда с ним столь успешно боролся Ленин. И снова, увы, естественные и технические науки во многом опережают науки общественные в создании и углублении этого хаоса.

Вспомним, что само слово «эмпириокритицизм» возникло именно из среды физиков, апеллирующих к всесилию эксперимента. Ленин цитирует выдающихся физиков своего времени, таких, как Пуанкаре, Кирхгоф, Лоренц, Лармор, Оствальд, Больцман, Герц, Ланжевен, Гельмгольц и других. Да и главный «эмпиориокритицист» Эрнст Мах, которого столь старательно опровергает Ленин, тоже был выдающимся физиком, заслуги которого как автора трудов, прежде всего по теоретической механике, Ленин никоим образом не отрицает. Но вот обобщающие физические опыты выводы об «исчезновении материи» на основе фундаментальных открытий Рентгена, Беккереля, супругов Кюри, доказательства электромагнитной природы света он категорически отвергает.

Так, Анри Пуанкаре в нашумевшей книге «Ценности науки», констатируя зависимость массы электрона от скорости, делает вывод о полной «электродинамичности» его массы, т.е. отсутствии материальности в единственной установленной на конец XIX века элементарной частице. Само собой, из «нематериальности» электрона следует и нематериальность мышления, которая провозглашается достаточно громко.

Ленин на это ставит вопрос: если материя исчезла, то что же сказать о мысли? Осталась или нет? Если исчез мозг и нервная система со всеми представлениями и ощущениями, то исчезло вообще всё как образчик какой бы то ни было мысли, в том числе и рассуждение о существовании мысли у эмпириокритицистов. Если же при исчезновении материи мысль осталась, то неминуемо признание высшего разума, т.е. бытие божие, что и присуще подавляющему большинству философов от физики того времени. В любом случае заявление об «исчезновении материи» в результате физических экспериментов является свидетельством «безмозглости» соответствующей философии.

Ленин, не будучи пока ещё знаком с главными выводами теории относительности Эйнштейна, делает самостоятельное заключение, аналогичное выводам релятивистской механики: «Традиционная механика остается вся в неприкосновенности, но она применима уже только к движениям сравнительно медленным… механика была снимком с медленных реальных движений, а новая физика есть снимок с гигантски быстрых реальных движений». Так что можно считать Ленина единомышленником Эйнштейна.

Не был ещё Владимир Ильич знаком и с эпохальными результатами опытов Резерфорда, доказавшего существование атомного ядра, в котором сосредоточена практически вся масса вещества. Но его знаменитое «Электрон неисчерпаем, как и атом» перекликалось и с Резерфордом.

Наряду с зарубежными махистами от Ленина крупно досталось российскому «эмпириокритицисту» А. Богданову, который в это время занимал видную позицию в большевистской партии и даже снискал шутливое прозвище «вице-лидера» партии, поскольку в ноябре 1904 года в Женеве был избран в Бюро комитетов большинства (первый большевистский центр эмиграции) и с декабря того же года работал в Петербурге. В 1905 г. на III съезде РСДРП(б) был избран членом ЦК. Группа литературно-политических друзей Богданова в 1905-1908 гг. составляла главные кадры сотрудников большевистских легальных изданий. Так что Богданов был достаточно неординарной фигурой, и не случайно Ленин уделил пристальное внимание его концептуальным работам, учитывая его влияние на идеологические позиции молодой партии.

А.А. Богданов

В биографии Богданова было немало общего с молодым Владимиром Ульяновым: окончил с золотой медалью Тульскую классическую гимназию, поступил на физико-математический факультет Московского университета, на втором курсе за участие в народовольческом Союзе северных землячеств был исключен из университета и выслан в Тулу, где принял участие в нелегальных рабочих кружках. В 1897 г. написал «Краткий курс экономической науки», попавший на рецензию Ленину (тогда ещё Ульянову) и получивший у него высокую оценку. Эта книга, написанная весьма простым и доходчивым языком, стала у социал-демократов основным руководством при знакомстве с политэкономией. Окончил экстерном Харьковский университет (медицинский факультет), получил в 1899 г. диплом врача, но спокойная жизнь врача ему не светила: практически одновременно с получением диплома он был вновь арестован, отсидел полгода в московской тюрьме и сослан в Калугу, где опять включился в нелегальную работу в кружке политических ссыльных. Здесь он познакомился с А.В. Луначарским и вместе с ним отправился в новую ссылку в Вологду, где три года работал врачом в психиатрической лечебнице. Дружба с Луначарским была весьма тесной: Анатолий Васильевич женился на сестре Богданова.

Как видно, образование Богданова было вполне ориентировано на естественные науки, что и определило его философские наклонности. Кстати, Богданов — это был партийный псевдоним, как и у многих авторов нелегальной литературы. Настоящая фамилия его была Малиновский.

Во время событий 1905 года Богданов являлся представителем ЦК в Петербургском совете рабочих депутатов, где в декабре 1905 г. был арестован и после освобождения под залог в мае 1906 г. выслан за границу. В том же году вошёл в Большевистский центр вместе с В.И. Лениным и Л.Б. Красиным. Летом 1906 г. издал свою книгу «Эмпириомонизм», которая явилась развитием его махистских взглядов. Через полтора года появился сборник «Очерки по философии марксизма», где вместе с Богдановым поместили свои статьи практически все члены его группы, разделяющие эмпириокритицистские позиции. Для Ленина это уже было весьма тревожным сигналом: если труды самого Богданова можно было расценить как некие изыски, то сборник многих идеологов, претендующих на интеллектуальное руководство в большевистской партии, явно тащил от марксизма к махизму. Этого допустить было никак нельзя.

В своей традиционной уже манере молниеносного анализа огромного объема информации (в течение полугода Ленин проработал более 200 источников философского и естественнонаучного содержания) Владимир Ильич уже к осени 1908 г. в основном завершил работу над ставшей классикой книгой «Материализм и эмпириокритицизм».

Современным псевдоисторикам, пытающимся умалить её значение, кажется невозможным, что за такой короткий срок можно прочитать всё это «с должным вниманием». На это можно только презрительно бросить: «По себе судите, господинчики!». Ленин, владея мастерством скорочтения, мог за одну ночь проработать две-три полнометражные книги, да так, что в каждой пестрили пометки на полях. Так что 200 источников в течение полугода далеко не являли собой предела его возможностей. А натужные притягивания за уши финансовых мотивов (якобы Ленин, прикрываясь идеологическими разногласиями с Богдановым и Ко, стремился к единоличному контролю над партийной кассой) вообще свидетельствуют об убожестве мосек вроде Фельштинского, захлёбывающихся в злобном лае на слона.

Ленин цитирует Богданова: ««…В процессах природы всё ещё различают обыкновенно две стороны: материю и её движение. Нельзя сказать, чтобы понятие материи отличалось большой ясностью. На вопрос, что такое материя, — нелегко дать удовлетворительный ответ. Определяют её, как «причину ощущений», или как «постоянную возможность ощущений»; но очевидно, что материя тут смешана с движением…».

Приведенная цитата сквозит явной умственной трусостью. Увиливая от признания первичности материи, Богданов мямлит о «неясности» её определения, о «смешанности материи с движением» и демонстрирует собственное недомыслие, полностью соответствующее ленинской констатации «безмозглости» эмпириокритицизма.

Оно перекликается с «Лекциями о натурфилософии» Оствальда, который, тоже будучи представителем естественных наук — выдающимся физиком и химиком — стремится преодолеть «старое затруднение» в виде основного вопроса философии: просто устранить его из рассмотрения путем объявления первичности энергии. Такое жонглирование понятиями Оствальд считает громадным выигрышем в развитии науки, и Ленин иронически замечает, что это вовсе не выигрыш, а проигрыш, поскольку Оствальд ничтоже сумняшеся ставит не естественнонаучный, а относящийся к философской теории познания вопрос.

В самом деле, если принять, что (по Оствальду) «…все внешние явления могут быть изображены, как процессы между энергиями, это обстоятельство проще всего объяснить тем, что именно процессы нашего сознания сами являются энергетическими и таковое свое свойство передают всем внешним опытам», то мысль снова отрывается от мозга, т.е. налицо всё та же «безмозглая» философия.

Ирония Ленина превращается здесь в сарказм: если подвести под понятие «энергия» и материю, и дух, то словесное «уничтожение противоположности» несомненно, но ведь нелепость учения о леших и домовых не исчезнет от того, что мы назовём его «энергетическим».

При чём тут Богданов? А при том, что он, будучи учеником Оствальда, превратился в ученика Маха и принялся обвинять Оствальда в том, что он материализует энергию. И при этом Богданов считает себя последовательным марксистом¸ когда глубокомысленно изрекает, что у Оствальда «Энергия из чистого символа соотношений между фактами опыта у него то и дело превращается в субстанцию опыта, в материю мира…»

Ленин припечатывает Богданова к стенке: «Энергия – чистый символ! Богданов может после этого сколько угодно спорить с «чистыми махистами», эмпириокритиками и т.д., — с точки зрения материалистов это будет спор между человеком, верящим в жёлтого чёрта, и человеком, верящим в зелёного чёрта…от «старого» материализма, т.е. метафизического материализма естественников, Богданов пошел не к диалектическому материализму, которого он в 1906 году так же не понимал, как и в 1899 г., а к идеализму и к фидеизму, ибо против «методологического» понятия энергии, против истолкования её как «чистого символа соотношений между фактами опыта».

Ленин описывает философскую борьбу, которая разгорелась по поводу тех или иных выводов из новой физики, на примере «сражения» на съезде английских естествоиспытателей в Гааге в 1901 г.

Председатель физической секции Артур Риккер отстаивает своё направление – с точки зрения естествоиспытателя, именно: каким сомнениям было подвергнуто существование атомов и эфира в особенности? Ссылаясь на Пуанкаре и Пойнтинга, он вопрошает: должны ли наиболее распространённые научные теории рассматриваться как точные описания строения окружающего мира или же только как удобные фикции? Риккер допускает, что практически разницы между обеими концепциями может и не оказаться (так, одни и те же тепловые явления могут рассматриваться либо с точки зрения молекулярной физики, углубляясь в особенности поведения больших коллективов микрочастиц, либо ограничиваясь тем, что теплота есть форма энергии, реальную природу которой мы не пытаемся определить, что и делает феноменологическая термодинамика). Но, переходя к обобщениям, вопрос остается в своей силе: можем ли мы делать заключения о строении материи, изучая явления, обнаруживаемые материей?

Риккер заключает: «Те, кто принижает значение идей, руководивших до сих пор прогрессом научной теории, слишком часто принимают, что нет иного выбора, кроме двух противоположных утверждений: или что атом и эфир суть простые фикции научного воображения, или что механическая теория атомов и эфира — теперь она не завершена, но если бы она могла быть завершена, — даёт нам полное и идеально точное представление о реальностях. По-моему, есть средний путь».

Как видно, физик отстаивает стихийно материалистическую точку зрения: физическая теория есть снимок (всё более и более точный) с объективной реальности. Мир есть движущаяся материя, которую мы познаем всё глубже.

Философ-спиритуалист Джемс Уорд на том же съезде противопоставляет: «… натурализм, подобно материализму, есть просто физика, трактуемая как метафизика… Натурализм менее догматичен, чем материализм, несомненно, ибо он делает агностические оговорки относительно природы последней реальности; но он настаивает решительно на первенстве материальной стороны этого «непознаваемого»… было бы поистине экстравагантно подозревать таких людей, как Кирхгоф и Пуанкаре — назову только два крупных имени из многих, — в том, что они хотят «подорвать значение науки»… Чтобы отделить их от старой школы, которую мы вправе назвать физическими реалистами, мы можем назвать новую школу физическими символистами. Термин этот не совсем удачен, но он, по крайней мере, подчёркивает одно существенное различие между обеими школами, интересующее нас специально в данное время. Спорный вопрос очень прост. Обе школы исходят, само собою разумеется, из того же чувственного (perceptual) опыта; обе употребляют абстрактные системы понятий, различающиеся в частностях, но одинаковые по существу; обе прибегают к тем же приёмам проверки теорий. Но одна полагает, что она приближается всё больше и больше к последней реальности и оставляет позади всё больше кажимостей. Другая полагает, что она подставляет обобщённые описательные схемы, пригодные для интеллектуальных операций, под сложные конкретные факты… Ни с той, ни с другой стороны не затрагивается ценность физики, как систематического знания о вещах; возможность дальнейшего развития физики и её практических применений одинакова и в том, и в другом случае. Но философская разница между обеими школами громадна, и в этом отношении вопрос о том, которая из них права, приобретает важность…»

Ленин отмечает: «Постановка вопроса откровенным и последовательным спиритуалистом замечательно верна и ясна. Действительно, различие обеих школ в современной физике только философское, только гносеологическое. Действительно, основная разница состоит только в том, что одна признаёт «последнюю» (надо было сказать: объективную) реальность, отражаемую нашей теорией, а другая это отрицает, считая теорию только систематизацией опыта, системой эмпириосимволов и т.д. и т.п.»

Снова знаменитый ленинский сарказм: «…поистине фокуснически, много лучше наших махистов (т.е. путаных идеалистов) — прямой и открытый идеалист Уорд ловит слабые места «стихийного» естественноисторического материализма, например, неумение разъяснить соотношение относительной и абсолютной истины.

Уорд кувыркается и объявляет, что раз истина относительна, приблизительна, только «нащупывает» суть дела, — значит, она не может отражать реальности! Чрезвычайно верно зато поставлен спиритуалистом вопрос об атомах и пр., как «рабочей гипотезе». Большего, чем объявления понятий естествознания «рабочими гипотезами», современный, культурный фидеизм (Уорд прямо выводит его из своего спиритуализма) не думает и требовать.

Мы вам отдадим науку, гг. естествоиспытатели, отдайте нам гносеологию, философию, — таково условие сожительства теологов и профессоров в «передовых» капиталистических странах».

Ленин приводит «неопровержимый» вывод последовательного идеалиста Уорда: «Мы не находим ничего определённого, кроме движения. Теплота есть вид движения, эластичность есть вид движения, свет и магнетизм есть вид движения. Сама масса оказывается даже, в конце концов, как предполагают, видом движения — движения чего-то такого, что не есть ни твердое тело, ни жидкость и ни газ, — само не есть тело и не агрегат тел, — не феноменально и не должно быть нуменально, — настоящее apeiron (термин греческой философии = бесконечное, беспредельное), к которому мы можем прилагать наши собственные характеристики»

Сравнивая позиции физика-естествоиспытателя и философа-идеалиста, Ленин проводит аналогию между откровенно фидеистской позицией Уорда и положениями «Очерков по философии марксизма» Богданова и Ко, в которых фактически проповедуется то же, что и у Уорда, но «более стыдливо», и уж вовсе не по-марксистски.

Подводя итоги анализа кризиса в физике, Ленин обращается к немецким философам, апеллирующим к достижениям физики, и французским идеалистам, делающим то же самое.

Так, немец-кантианец Г. Коген объявляет электричество союзником идеализма, ибо оно разрушило старую теорию о строении материи, разложило атом, открыло новые формы материального движения, настолько непохожие на старые, настолько ещё неисследованные, неизученные, необычные, «чудесные», что можно протащить толкование природы, как нематериального (духовного, мысленного, психического) движения.

Исчез вчерашний предел нашего знания бесконечно малых частиц материи, — следовательно, заключает идеалистический философ, — исчезла материя (а мысль осталась). Всякий физик и всякий инженер знает, что электричество есть (материальное) движение, но никто не знает толком, что тут движется, – следовательно, заключает идеалистический философ, — можно надуть философски необразованных людей соблазнительно-«экономным» предложением: давайте мыслить движение без материи…

И он исправно занимается этим самым надувательством, ведь в этом — основной смысл фидеизма с самых что ни на есть незапамятных времен. Только в первобытном обществе для этого были шаманы, а теперь — титулованные учёные мужи. А суть одна: всё те же «безмозглые» заключения, отрывающие движение от материи, а мысль от мозга.

При этом Коген и Ко вербуют себе в союзники знаменитого физика Генриха Герца, на все лады объявляя его то махистом, то кантианцем. Сам же Герц и не задумывался, в какие философские школы его запишут, он в своей «Механике» показывает традиционную точку зрения естествоиспытателя, напуганного воплями профессоров от философии (против «метафизики» материализма), но стоящего на стихийном убеждении в реальности внешнего мира.

Ленин отмечает: «Герцу даже и не приходит в голову возможность нематериалистического взгляда на энергию. Для философов энергетика послужила поводом к бегству от материализма к идеализму. Естествоиспытатель смотрит на энергетику, как на удобный способ излагать законы материального движения в такое время, когда физики, если можно так выразиться, от атома отошли, а до электрона не дошли».

Цитируя выдающегося мыслителя Людвига Больцмана, Ленин отмечает его последовательную критику «энергетизма» Оствальда, в которой Больцман убедительно доказывает, что Оствальд «вертится в порочном кругу, выводя сначала энергию из массы, принимая формулу кинетической энергии, а потом массу определяя как энергию».

По этому поводу Ленин снова бичует Богданова, который фактически запутался в основных понятиях метрологии, сводя понятие материи «к выступающему в уравнениях механики коэффициенту массы, который оказывается обратной величиной ускорения».

Жаль, что в процессе написания своей книги Ленин не мог привлечь на помощь великого Дмитрия Ивановича Менделеева, сделавшего метрологию по-настоящему научной дисциплиной и провозгласившего: «Наука начинается там, где начинают измерять». Но независимо от Менделеева Ленин выступает как метролог: «Понятно, что если какое-нибудь тело взять за единицу, то движение (механическое) всех прочих тел можно выразить простым отношением ускорения. Но ведь «тела» (т.е. материя) от этого вовсе ещё не исчезают, не перестают существовать независимо от нашего сознания».

Обратим внимание, что Ленин, не будучи знаком с релятивистской механикой Эйнштейна, фактически был в одном шаге от знаменитой формулы E = mc2, установившей единство массы и энергии и ставшей предтечей революционных изменений в энергетике ХХ века. Так что Ленин выступает не только как метролог, но и как соавтор крупнейшего физика-теоретика всех времён.

Сопоставляя суждения немецких мыслителей с английскими, Ленин чётко проводит аналогию: физики реалистической школы не менее удачно систематизируют факты и открытия последних лет, чем физики символистской школы, и существенная разница состоит в гносеологической точке зрения.

Наконец, обращаясь к французам, Ленин опять подмечает, что во Франции идеалистическая философия не менее решительно ухватилась за махистские шатания, чем английские, немецкие и русские служители поповщины.

Так, откровенный фидеист Леруа заявил: «Истины науки суть условные знаки, символы; вы бросили нелепые, «метафизические» претензии на познание объективной реальности; будьте же логичны и согласитесь с нами, что наука имеет только практическое значение для одной области человеческих действий, а религия имеет не менее действительное значение, чем наука, для другой области действий; отрицать теологию «символическая», махистская наука не имеет права».

Анри Пуанкаре, при всем своём уважении к махизму, не решился согласиться с поповщиной Леруа и в своей книге «Ценность науки» попытался защититься: «Г-н Леруа, объявляет разум непоправимо бессильным лишь для того, чтобы уделить побольше места для других источников познания, для сердца, чувства, инстинкта, веры…: научные законы суть условности, символы, но «если научные «рецепты» имеют ценность, как правило, для действия, то это потому, что в общем и целом они, как мы знаем, имеют успех. Знать это — значит уже знать кое-что, а раз так, — какое вы имеете право говорить нам, что мы не можем ничего знать?»

Позиция Пуанкаре против Леруа смотрится довольно-таки беспомощно: «Каков критерий объективности науки? Да тот же самый, как и критерий нашей веры во внешние предметы. Эти предметы реальны, поскольку ощущения, которые они в нас вызывают, представляются нам соединенными, я не знаю, каким-то неразрушимым цементом, а не случаем дня».

Ленин, безусловно признавая заслуги Пуанкаре как физика, с большим сожалением пишет, что автор такого рассуждения может быть крупным физиком. Но совершенно бесспорно, что брать его всерьёз как философа невозможно. Прямо обращаясь к Пуанкаре, он восклицает: «Чистейший материализм, если Вы считаете, что ощущения вызываются в нас реальными предметами и что «вера» в объективность науки такова же, как «вера» в объективное существование внешних предметов».

Итак, на основании анализа кризиса в физике Ленин заключает:

«Основная идея рассматриваемой школы новой физики — отрицание объективной реальности, данной нам в ощущении и отражаемой нашими теориями, или сомнение в существовании такой реальности. Здесь отходит эта школа от господствующего, по общему признанию, среди физиков материализма (неточно именуемого реализмом, неомеханизмом, гилокинетикой и не развиваемого самими физиками сколько-нибудь сознательно),— отходит как школа «физического» идеализма».

«Физический» идеализм, т.е. идеализм известной школы физиков в конце XIX и в начале XX века, так же мало «опровергает» материализм, так же мало доказывает связь идеализма (или эмпириокритицизма) с естествознанием, как мало доказательны были соответствующие потуги «физиологических» идеалистов. Уклон в сторону реакционной философии, обнаружившийся и в том и в другом случае у одной школы естествоиспытателей в одной отрасли естествознания, есть временный зигзаг, преходящий болезненный период в истории науки, болезнь роста, вызванная больше всего крутой ломкой старых установившихся понятий.

Огромные усилия потрачены как физиками, так и философами при осмыслении открытий на рубеже XIX-XX веков для доказательства несостоятельности «старой» физики, базирующейся на материализме без диалектики. Приводя множество интересных и ценных примеров, они доказывают, что «всякий закон физики есть временный и относительный, потому что он приблизителен».

Ленин опять иронизирует: «И ломится же человек в открытую дверь!»

Но тут же ирония превращается в его обычный сарказм: «Но в том-то и беда…, что двери, открытой диалектическим материализмом, они не видят!»

Одним словом, сегодняшний «физический» идеализм точно так же, как вчерашний «физиологический» идеализм, означает только то, что одна школа естествоиспытателей в одной отрасли естествознания скатилась к реакционной философии, не сумев прямо и сразу подняться от метафизического материализма к диалектическому материализму. Этот шаг делает и сделает современная физика, но она идёт к единственно верному методу и единственно верной философии естествознания не прямо, а зигзагами, не сознательно, а стихийно, не видя ясно своей «конечной цели», а приближаясь к ней ощупью, шатаясь, иногда даже задом.

Современная физика лежит в родах. Она рожает диалектический материализм. Роды болезненные. Кроме живого и жизнеспособного существа, они дают неизбежно некоторые мёртвые продукты, кое-какие отбросы, подлежащие отправке в помещение для нечистот. К числу этих отбросов относится весь физический идеализм, вся эмпириокритическая философия вместе с эмпириосимволизмом, эмпириомонизмом и пр.

Возвращаясь в сегодняшний день, невозможно не признать, что роды физики либо сильно затянулись, либо спустя сто лет многострадальная мать рожает нового младенца, появление которого на свет сопряжено с куда большими трудностями, чем раньше, поскольку достижения атомно-космического ХХ века несоизмеримы с теми открытиями, которые вызвали кризис в физике, столь гениально проанализированный Лениным.

Диалектика познания, столь ясно и чётко изложенная Лениным, всё расставляет по местам: раз существует объективная реальность, значит, существует и возможность её познания через соответствующие модели. Всякая модель является приближённой, поскольку никакой эксперимент не дает исчерпывающей информации о предмете исследования. Но в то же время всякий эксперимент содержит элементы абсолютной истины как того самого исчерпывающего знания объективной реальности, которое может быть достигнуто только за бесконечное время. Теория, объясняющая эксперимент и предсказывающая новые результаты, является отражением объективной реальности в сознании и тем самым являет собой объективную истину. Используя статистическую аналогию, можно сказать, что объективная истина асимптотически сходится к абсолютной.

Научные теории, не будучи совершенно безусловными и точными, тем не менее, содержат нечто объективное, имеют объективное содержание. И это наличие объективного содержания объединяет, связывает теории прежние и новые, более общие и менее общие, а также и теории о разных областях, потому что они говорят об одном и том же мире. Поэтому они не должны противоречить друг другу, и задачей исследователей является установление между ними соответствия не только в конкретных прикладных целях, но и для подтверждения их правильности. Конкретным критерием правильности новой теории является получение согласованной общей картины знания, включающего новую теорию. Так, принцип соответствия Бора есть частный случай установления такого соответствия и преемственности старой и новой теорий.

Тем не менее, как и сто лет назад, многие философы от естествознания считали и считают, что даже если мы на основании научных знаний добиваемся практических успехов, то это всё равно ничего не говорит о реальном мире самом по себе. Однако такое утверждение есть чистый софизм, просто увертка от правильного вывода, поскольку именно систематическая успешность применения знаний — а что же ещё? — говорит о наличии в них объективного содержания, о том, что они действительно более или менее адекватно отражают реальное состояние мира.

Особенно острые дискуссии, переходящие в полемику, ведутся в области изучения живых систем. Это не случайно: большинство Нобелевских премий, присуждённых за последние годы, присуждено за открытия, связанные с биологией. На пороге XXI века назревает новая революция в физике, и это ещё более эпохально, чем все достижения ХХ века.

Достаточна ли современная физика для решения биологических проблем? Не требуется ли биологии новая, не существующая пока что физика?

Не правда ли, вопрос звучит почти так же, как накануне появления знаменитой книги Ленина, когда каскад открытий вызвал кризис в физике и сползание многих — несомненно, выдающихся — мыслителей в идеализм.

Остановимся на представлениях о соотношении физики и биологии, предложенных выдающимися физиками ХХ века — Бором и Шрёдингером.

Нильс Бор рассматривал биофизику с позиций принципа дополнительности, частным случаем которой является принцип неопределённости, заложенный в основы квантовой механики. Бор рассматривал как дополнительные исследования живых организмов на атомно-молекулярном уровне и как целостных систем. Согласно принципу дополнительности, эти два вида исследований несовместимы, и в то же время ни один результат биологического исследования не может быть однозначно описан иначе, как на основе понятий физики и химии. По Бору, жизнь следует рассматривать как основной постулат биологии, не поддающийся дальнейшему анализу, подобно кванту действия в атомной физике. Таким образом, имеется дополнительность: биологии, с одной стороны, и физики и химии — с другой.

Концепция Бора не ставит каких-либо границ применимости законов физики и химии в исследованиях живой природы. Выдающиеся успехи молекулярной биологии заставили Бора в конце жизни дополнить свой принцип дополнительности применительно к биологии, введя различие между практической и фундаментальной дополнительностью, обусловленное чрезвычайной сложностью живых систем. Поскольку для практических целей часто не требуются измерения с какой угодно точностью (во всяком случае, на определенном уровне развития науки), можно считать (опять-таки, базируясь на данном уровне развития), что практическая дополнительность преодолима.

Развитие молекулярной биологии привело к атомистическому толкованию основных явлений жизни — таких, как наследственность и изменчивость. Сегодня с новой силой ставится вопрос о системном уровне, на котором исчезает разница между живой и неживой материей, и существует ли такой уровень вообще.

Эрвин Шрёдингер

В разгар мировой войны, в 1943 г., великий физик-мыслитель Эрвин Шрёдингер написал свою знаменитую книгу «Что такое жизнь с точки зрения физики», оказавшую, без преувеличения, эпохальное влияние на развитие биофизики и молекулярной биологии. Несмотря на небольшой объем, в этой книге внимательно рассмотрены важнейшие проблемы, начиная от термодинамических основ жизни и переходя к соответствию между биологическими явлениями и законами квантовой механики.

На первый взгляд, имеется решительное противоречие между эволюцией изолированной физической системы к состоянию с максимальной энтропией (требование второго начала термодинамики) и биологической эволюцией (от простого к сложному). Шрёдингер провозгласил основное свойство живых систем: способность «питаться отрицательной энтропией», т.е. живые организмы и биосфера в целом не могут быть изолированными системами, а обязательно обмениваются с окружающей средой и веществом, и энергией. Неравновесное, но стационарное состояние открытой системы поддерживается оттоком энтропии в окружающую среду.

Позднее наука о таких неравновесных, но стационарных состояниях получила стараниями немецкого мыслителя Германа Хакена название синергетики. Сегодня она является основной парадигмой развития практически всех естественных наук, и не только их, поскольку её принципы охватывают и социологию. Одним из крупнейших российских синергетиков является профессор Георгий Малинецкий. В рамках синергетики изучается совместное действие отдельных частей некоторой большой системы (изначально вообще неупорядоченной), в результате которого происходит самоорганизация — возникновение макроскопических пространственных, временных или пространственно-временных структур, причем рассматриваются как детерминированные, так и стохастические процессы. Изучается и обратное явление — переход от упорядоченных состояний к хаотическим. Так что Шрёдингер вполне может считаться не только одним из «отцов» квантовой механики, но и провидцем синергетики.

Вторая проблема, рассмотрение которой Шрёдингером предвосхитило развитие целого ряда направлений биофизики, — выявление общих структурных особенностей живого организма. Анализируя имеющиеся на то время данные о структуре живых систем, Шредингер пришел к выводу, что живой организм есть апериодический кристалл, т.е. система с высокой степенью упорядоченности, но лишенная трёхмерной периодичности, присущей твёрдому телу. Понятие об апериодическом кристалле явилось ключевым для рассмотрения жизни на основе теории информации, а также при исследовании различных превращений в живых системах. Более того, это понятие дало мощный толчок новому направлению в математике — фрактальной геометрии, переживающему сейчас бурное развитие именно в связи с разработкой новых моделей в биологии.

Третья проблема, рассмотренная Шрёдингером и вызвавшая особенно оживленные дискуссии (продолжающиеся до сих пор, хотя самого Шрёдингера уже более полувека нет в живых) — соответствие биологических явлений законам квантовой механики.

Обсуждая результаты радиобиологических исследований, проведённых под руководством Н.В. Тимофеева-Ресовского в Берлин-Бухе (Институт общества кайзера Вильгельма), Шрёдингер выделяет квантовую природу радиационного мутагенеза. Наличие таковой было неопровержимо доказано многочисленными экспериментами. Но в то же время живые организмы, даже простейшие, принципиально макроскопичны, откуда следует, что применение к ним законов квантовой механики весьма нетривиально. В то время ещё не было сформулировано представление о макроскопических квантовых явлениях, хотя сверхпроводимость и сверхтекучесть уже были открыты. Как известно, за их объяснение позднее были присуждены Нобелевские премии (Шрёдингера к тому времени уже в живых не было). Но, кто знает, может быть, эти Нобелевские премии ещё долго дожидались бы своих лауреатов, если бы Шрёдингер не задал в своей книге на первый взгляд глупый вопрос: «Почему атомы малы?». Очевидно, что этот вопрос лишен смысла, если не указать, по сравнению с чем атомы малы.

Н.В. Тимофеев-Ресовский

Несмотря на то, что уже полвека к моменту выхода в свет книги Шрёдингера развивалась с подачи великого Д.И. Менделеева как самостоятельная область науки метрология, никто, по сути, не догадался подметить, что практически все меры длины — метр, сантиметр и т.д. — определяются размерами человеческого тела, т.е. имеют биологическое происхождение. А тогда, утверждает Шрёдингер, вопрос о размерах атомов следует переформулировать так: почему атомы много меньше живых организмов, или почему организмы построены из большого числа атомов? Даже в наименьшей бактериальной клетке число атомов имеет порядок 109.

Шрёдингер сам же и даёт ответ: необходимая для жизни упорядоченность возможна лишь в макроскопической системе, в противном случае порядок разрушался бы флуктуациями. Но такая макроскопическая система, чтобы иметь возможность воспроизводить себя, должна подчиняться квантовым законам, которые только и могут объяснить устойчивость элементарных носителей наследственности — генов. В этом Шрёдингеру также оказали неоценимую услугу исследования группы Тимофеева-Ресовского, установившие порядок числа атомов, составляющих ген как «квант» наследственности.

Подчеркнем, что развитие молекулярной биологии блестяще подтвердило и продолжает подтверждать гениальные предсказания Шрёдингера. Сегодня имеются все основания утверждать, что современная физика не встречается с границами своей применимости к рассмотрению биологических явлений. Напротив, развитие биофизики как части современной физики свидетельствует о неограниченности возможностей последней. Вводятся новые физические представления, но не новые принципы и законы. Так что правы были и Бор, и Шрёдингер. И нельзя не отметить великого Тимофеева-Ресовского, влияние идей которого проявилось и у того, и у другого.

Работа Шрёдингера предвосхитила одно из крупнейших открытий в биологии — открытие двойной спиральной структуры ДНК. В этом открытии блестяще подтвердилась идея Шрёдингера о живых системах как апериодических кристаллах, ведь структура ДНК — это не что иное, как жидкий кристалл на молекулярном уровне. Благодаря этому открытию всё, что так или иначе связано с живыми системами, получило необозримые и немыслимые ранее перспективы развития.

Прорыв в развитии молекулярной биологии, связанный с открытием структуры ДНК, произошел, как и требует того диалектика, не на пустом месте. Еще в 1930-х годах один из основателей квантовой теории Паскаль Йордан (Pascual Jordan) предложил ввести понятие «квантовая биология», имея в виду ориентацию биологии на новейшие достижения физики и химии. Но лавинообразное развитие молекулярной биологии, последовавшее за открытием Уотсона и Крика, имело и теневую сторону.

Большинство ведущих ученых приняли парадигму «расчленения» больших систем, предполагающую, что поведение таковых можно понять и объяснить, анализируя поведение их составных частей без поиска нового качества при переходе на более высокие системные уровни. Она получила наименование редукционизма и привела к фактическому застою в биологии к концу ХХ века, поскольку на фоне бурного развития исследований на молекулярном и субмолекулярном уровнях интенсивность исследований на макроуровнях (тканевом, органном, организменном) упала ниже допустимых пределов.

Положение изменилось к лучшему в 90-х годах минувшего века, когда появилось новое направление в науке, получившее название «биофотоника». Эта область знаний образовалась на стыке квантовой оптики и биологии, акцентируя внимание на коллективных квантовых эффектах при взаимодействии электромагнитного излучения с биообъектами. В сущности, биофотонику можно рассматривать как логически неизбежный союз биологии и квантовой электроники, вступившей к этому времени в пору научной зрелости. Рождение биофотоники представляет собой важный шаг вперед в понимании существа биологии как системно-комплексной области знаний. Заветы Шрёдингера работают!

Именно, биология изучает объекты, которые являются достаточно сложными, чтобы соответствовать названию живых систем. Их существование и функционирование невозможно понять, просто расчленяя их на составные части вплоть до молекулярного уровня, как это длительное время делалось под влиянием парадигмы редукционизма. В этом отношении биофотоника предоставляет уникальную возможность для реализации системного подхода при переходе с молекулярного на более высокие системные уровни. Реализация такого системного подхода при изучении живых систем позволяет снова ввести в обращение термин «квантовая биология», имея в виду наличие коллективных квантовых эффектов на системных уровнях выше молекулярного (вплоть до организменного). Тем самым биофотоника и биофотонные исследования имеют особое значение для «переоткрытия» и настоящего наполнения понятия «квантовая биология» современными достижениями физики и химии.

Под влиянием редукционизма многие выдающиеся мыслители-естествоиспытатели опять, как и махисты столетие назад, пренебрегли диалектикой, и это затормозило прогресс науки на добрые четверть века. Между тем диалектика решительно объявляет несостоятельность редукционизма как сведения высших форм к низшим. Невозможно понять смысл картины выдающегося художника, если что есть силы исследовать способы смешения красок. Невозможно уяснить смысл информационной революции, если предельно углубленно анализировать устройство микросхем, пусть даже и на уровне нанотехнологий. Это в полной мере относится к взаимоотношениям «старых» и «новых» понятий в естественных науках. Возводя в «абсолют» данные эксперимента, махисты сваливались в идеализм. Отрывая мысль от мозга, философы от естествознания сваливались туда же. И мыслители-редукционисты, стремясь объяснить поведение больших систем через предопределенность их микроструктур, тоже в итоге провозглашают стремление «к богодержавию».

Аналогичное положение существует во взаимном отношении между квантовыми наблюдаемыми и «скрытыми» субквантовыми параметрами. Прямое сведение одной теории к другой методологически несостоятельно и практически невозможно, что показали многие исследования. Классическая механика становится неотличимой от релятивистской не в самом пределе малых скоростей, а в области, соответствующей допустимой неточности наблюдения. И спектр квантовой частицы в потенциальной яме при уменьшении постоянной Планка также не переходит в классический непрерывный, но становится неотличимым от него при определенной неточности наблюдения. Так что если эксперимент — основа всех естественных наук, то метрология — основа любого эксперимента. Но трактовать эксперимент надо не махистски, а диалектико-материалистически.

Обычно роль неточности физиками подразумевается, но, формально не выделенная, часто не учитывается в теоретических рассуждениях и доказательствах, поскольку следует не из самого изучаемого объекта, а от субъекта. Вот где прячется неомахизм!

Остановимся на некоторых главнейших примерах современных идеалистических уклонов в физике.

Отдельные представители физической науки вопреки чётким и ясным установкам диалектического материализма, развитым Лениным, пытаются воскресить в новых вариациях антиматериалистический лозунг «Материя исчезает». Интерпретируя математические соотношения квантовой механики, они провозглашают «вновь открытые свойства материи», сущность которых якобы заключается в том, что некоторые материальные объекты атомного масштаба принципиально не наблюдаемы, т.е. не могут быть локализованы в пространстве и времени, — следовательно, обладают каким-то магическим свойством, хотя бы на короткое время, прекращать своё бытие в пределах нормальной пространственно-временной непрерывности.

Эти установки, как известно, основаны на принципиальном отрицании возможности рассматривать всякий микрообъект как объект, реально существующий в пространстве и времени совершенно независимо от наблюдающего субъекта и вообще от каких бы то ни было вспомогательных наблюдательных приборов. Речь в данном случае должна идти не о том, умеем ли мы или не умеем достаточно точно установить локализацию в пространстве и времени того или иного микрообъекта, изучаемого нами. Это — излюбленная тема физиков, идеалистически интерпретирующих соотношение неопределенности и принцип дополнительности. Если что-либо принципиально не может быть локализовано в пространстве и времени, следовательно, это «нечто» не существует объективно-реально вне нашего сознания и независимо от нашего сознания.

Указанные мистические «вновь открытые свойства материи» находятся в теснейшей связи с отрицанием универсальности принципа причинности, с отрицанием всеобщей и безусловной закономерности всего происходящего в природе, не допускающей никаких изъятий для области явлений атомного масштаба.

Несмотря на исчерпывающее разъяснение Ленина по вопросу о том, в какой мере признание универсальной закономерности в явлениях природы отражает нашу материалистическую установку, есть ещё физики, утверждающие, что принцип причинности сохраняет свою полную силу только в отношении явлений макромасштаба, в явлениях же микромасштаба могут иметь место случаи, когда этот принцип является неприменимым. Но ведь отказ от признания абсолютной универсальности принципа причинности обозначает не что иное, как допущение существования явлений, не стоящих ни в какой связи с другими явлениями, т.е. допущение возможности чудес.

Впору устраивать спиритические сеансы с вызовом духов Леруа или Уорда. Впрочем, современные «специалисты»-экстрасенсы с успехом заменяют традиционных медиумов. Ничего нового в этом нет: анализируя итоги всероссийской переписи населения 1897 г., Ленин, констатируя гигантскую детскую смертность и связанную с этим среднюю продолжительность жизни в районе 30 лет, отмечал, что на одного земского врача приходится 10 знахарей и колдунов. Сегодня воспроизводится то же самое.

Современный физик-исследователь настолько прочно стоит на позициях интуитивного признания полного соответствия между объективной закономерностью происходящих в природе явлений и методами математического их описания, что, сталкиваясь с неопределенностью при математической трактовке микрофизических явлений, иногда теряется и делает неправильное заключение, сводящееся к отрицанию причинных связей в самих явлениях.

Сущность возникающей в подобных случаях ошибки состоит в игнорировании настойчиво указываемого Лениным «относительного характера наших, т.е. человеческих, приблизительных отражений… закономерности в тех или иных понятиях». Ясно, следовательно, что, с материалистической точки зрения, соотношение неопределенностей надо понимать не как повод к отрицанию принципа причинности при рассмотрении движений отдельного микрофизического объекта (например электрона), но лишь как указание на то, что в некоторых предельных случаях математический анализ данных опыта ещё не в достаточной степени отражает закономерное протекание того или иного процесса. Однако, неопределенность в математическом описании отдельных явлений атомного масштаба, протекающих, конечно, столь же закономерно, как и явления макрокосмические, компенсируется значительно большей определённостью, достигаемой статистическими методами, которые приводят к менее искажённому отражению в нашем сознании общего хода явлений, происходящих в природе. Случайность не означает нарушение причинности!

Итак, нет решительно никаких оснований к отказу от принципа причинности в отношении явлений микрокосмического порядка и к наделению электронов мистической «свободой воли», как это делалось и делается некоторыми физиками, придерживающимися идеалистических установок. Одно несомненно, а именно: в объективно-реальном мире могут иметь место только такие явления, которые находятся в той или иной объективно-реальной же причинной зависимости от других явлений. Ленин говорит:

«Мир есть закономерное движение материи, и наше познание, будучи высшим продуктом природы, в состоянии только отражать эту закономерность».

Мы помним, что Ленин не располагал сведениями об элементарных частицах, отличных от электрона. Не располагали ими и его современники — выдающиеся физики, на труды которых он опирался. Но он, в отличие от них, опирался ещё и на материалистическую диалектику и сформулировал свой знаменитый тезис о неисчерпаемости электрона.

К середине ХХ века уже появилось огромное количество «элементарных» частиц, так что возникла настоятельная необходимость выяснения, какие же из них действительно являются элементарными, т.е. точечными и бесструктурными, а какие — нет. Японский физик Сеито Саката в конце 50-х построил первую реалистическую модель систематики элементарных частиц, причем заявил, что к поискам его побудило восприятие в «Материализме и эмпириокритицизме» идеи о неисчерпаемости материи, и заключил перефразировкой слов Ленина: «Нейтрино так же неисчерпаемо, как и атом». Но и модели Саката уже минуло более полувека, появились новые, более совершенные модели, и диалектика настоятельно требует дальнейшего развития представлений о микромире.

Познание сталкивается с непознанным как в очень малом, так и в очень большом — чем больше астрофизики узнают о строении Вселенной, чем больше возникает всё новых и новых вопросов, причем традиционный путь развития науки — построение всё более адекватных объективной реальности моделей — встречается со всё большими трудностями, зачастую вызывающих большие сомнения в познаваемости мира. Это вызывает сомнения и в методологических основах научного прогресса, где снова прячется идеализм.

Диалектический материализм отлично видит во всех иных философских концепциях и методах — объективном и субъективном идеализме, агностицизме, релятивизме (философском), софистике, недиалектическом материализме, объективизме, позитивизме, конвенционализме, физикализме, структурализме и т. д. — представления и теории, развившиеся и спекулирующие на преувеличении, абсолютизации отдельных, частных сторон познания. Так, позитивистская верификация — проверка по одному или нескольким опытам или принятие ближайшего объяснения проблемы — в большом числе случаев вполне достаточна, но возможны как систематические технические ошибки, так и ложные интерпретации. С расширением же круга и фундаментальности согласований огрехи проявляются, и знание становится более обоснованным и уверенным. В связи с такой широтой и разносторонностью диалектического материализма совершенно нелепо выглядят встречающиеся обвинения его в догматизме, какой-то зашоренности и т.п. удивительных странностях.

И это не ново: мы помним, что главный «эмпириомонист» Богданов, крайне обиженный тем идейным разгромом, который ему учинил Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм», откликнулся на неё статьей «Вера и наука», в которой обвинил Ленина в … религиозном характере мышления! И это после убедительнейших доказательств того, что эмпириокритицизм неминуемо ведёт к фидеизму. Уж точно: Богданов как полемист никуда не годился, если не нашёл никаких аргументов, кроме запальчивых выкриков типа «Сам дурак!». Само собой, подобные аргументы никого не убедили, и Богданов был исключен сначала из Большевистского центра, а затем и из ЦК.

Из партии, впрочем, его не исключали, в надежде, что он всё-таки поумнеет под влиянием могучего ленинского интеллекта. Это было мудрым решением, наверняка принятым по инициативе самого Ленина — ведь сложившаяся вокруг Богданова группа интеллектуалов (Луначарский, Красин, Базаров, Алексинский и др.) могла принести большую пользу развитию революционного движения. И это в достаточной степени оправдалось: Богданов и его единомышленники сформировали в декабре 1909 г. группу «Вперёд!», которая призывала членов РСДРП готовиться к новому революционному подъёму, не делать культа из легальной работы, выступала за свободу дискуссий в партии, за выработку социалистической пролетарской культуры, вела активную издательскую деятельность — в общем, сделала много полезного для будущей революции, несмотря на идейные разногласия.

Но сам Богданов, похоже, так и не поумнел: весной 1911 г. он вышел из группы «Вперёд!» и отошёл от политики, хотя иногда писал статьи для «Правды» и других рабочих органов. Вернулся в Россию в 1913 г. по случаю амнистии в связи с 300-летием дома Романовых, занимался медицинской практикой и во время Первой мировой был мобилизован врачом в действующую армию. Ужасы фронтовых будней привели его к убеждению, что пролетарская революция и неминуемая последующая гражданская война приведут к таким колоссальным жертвам, что строить социализм будет некому. Миллионы погибших на мировой войне, гибель четырех монархий, радикальное перекраивание европейских границ — всё это в свете невиданных ранее средств уничтожения, попавших в руки власть предержащих в ХХ веке, вполне могло вызвать крайнее отвращение к какому бы то ни было насилию, пусть и во имя будущего торжества социализма. И Богданов пришёл к мысли, что пролетариату в первую очередь надо стремиться не к завоеванию политической власти, а к «культурному вызреванию». Это вполне перекликалось с «Завещанием» Г.В. Плеханова, в котором тот обвинил Ленина в стремлении уничтожить половину населения России. Только Богданов руководствовался не политическими, а естественнонаучными соображениями, опираясь на свой врачебный опыт.

После Великого Октября Богданов стал одним из идеологов Пролеткульта, состоял в Президиуме Комакадемии, читал лекции по политической экономии в Московском университете. За свои идейные шатания попал в поле зрения ГПУ, но после встречи с Дзержинским был освобождён (наверняка Дзержинский посоветовался по этому поводу с Лениным, хотя в это время — октябрь 1923 года — Ленин по болезни был уже не у дел, но сохранял полную ясность мышления, и врачи очень осторожно высказывали надежду на его возвращение к работе). После смерти Ленина Богданов возглавил Государственный научный институт переливания крови, где пропагандировал теорию омоложения через переливание крови: «… есть все основания полагать, что молодая кровь, с её материалами, взятыми из молодых тканей, способна помочь стареющему организму в его борьбе по тем линиям, по которым он уже терпит поражения, т.е., по которым он именно «стареется».

Как видно, биологические воззрения Богданова оставляли желать много лучшего, но это скорее его беда, чем вина. Тем более, что в духе романтических устремлений первых лет Советской власти он экспериментировал прежде всего на себе самом. Увы, не принимая во внимание ни групп крови, ни резус-факторов, он крайне рисковал, и это проявилось фатальным образом: после очередного обменного переливания крови от молодого человека наступило отторжение, и Богданов скончался. Произошло это в 1928 году.

Возвращаясь в сегодняшний день, нельзя не заметить, что сегодняшние «неомахисты» смотрятся куда более мелкими фигурами, чем Богданов и тем более Плеханов. И это относится не только к физикам микромасштаба, вроде изобретателя «теории реального объекта» Г. Скобелина, но и крупным личностям типа академика А.А. Логунова, вице-президента АН СССР накануне распада Советского Союза и ректора МГУ в течение 15 лет вплоть до 1992 года.

Логунов обладал огромным авторитетом в научном мире как специалист по квантовой теории поля, физике высоких энергий и разработчик альтернативной теории гравитации, претендующей на опровержение общей теории относительности Эйнштейна. Заслуги Логунова нашли признание в виде Ленинской и двух Государственных премий, а также многих орденов и медалей, как отечественных, так и иностранных. Но весьма характерным выражением взглядов Логунова являются сами названия его основных работ: «Релятивистская теория гравитации и принцип Маха», «Анри Пуанкаре и теория относительности» и т.п. Как будто не прошёл целый век после решительного опровержения махизма, и протаскивать обветшалые принципы снова допустимо под тем же лозунгом «новой физики». И, как видно, даже мощный авторитет Логунова как крупного научного руководителя и общественного деятеля не обеспечил замену теории Эйнштейна теорией Логунова. Физики в абсолютном большинстве не пожелали отказываться от идей Эйнштейна, заложенных в основу общей теории относительности, и сегодня Логунова почти не вспоминают. Тем более, что экспериментальное доказательство существования гравитационных волн внесло свой весомый вклад как в подтверждение теории Эйнштейна, так и в развитие метрологии на квантовом уровне.

А мелкотравчатые «создатели новой физики», распространяющие якобы «новое мировоззрение» со ссылками на Ленина, цитирующего Энгельса на предмет неизбежности изменения формы материализма с каждым естественнонаучным открытием, явно не могут даже встать рядом с людьми масштаба Логунова, прежде всего хотя бы потому, что сами они, как правило, никакими естественнонаучными открытиями не отметились.

Упомянутый Г. Скобелин (между прочим, выпускник МФТИ) «развивает» марксизм, апеллируя к понятиям как структурным элементам теории познания, получившим отражение в сознании. Понятия, по Скобелину, легко переносятся от одного индивидуума к другому, так как имеют общую для них основу сравнения. Эта основа связывается с неизменностью состояния человека в процессе сравнения, и образы объектов, которыми он оперирует в процессе мышления, есть множество статичных отражений объективной реальности. Далее наш «неомахист» исходит из того, что статика собственного образа человека формирует единицу сравнения, которая является основой понятия, при этом из внешних изменений «вырезается» в процессе интерпретации только то, что «понятно» в предшествующих образах. Эту «единицу сравнения» Скобелин определяет как «элементарное понятие», опорное в теории познания.

С ходу можно задать вопрос: чем же эта «единица сравнения» отличается от богдановских «элементов мира»?

Далее, снова обращаясь к Ленину, Скобелин цепляется за слово «номенклатура», игнорируя фундаментальные понятия теории познания и выпячивая «номеклатурный» смысл самого слова «понятие». Но при этом он грубо передергивает понятие сознания как субъективного образа объективного мира и подсовывает смысл слова «понятие» как статической «картинки» внешнего мира. А из этого немедленно следует вывод о том, что внешние изменения мира остаются за пределами сознания, и сознание тем самым оказывается «очищенным» от связей с внешним миром.

Не правда ли, давно знакомое изображение оторванной от мозга мысли?

Далее провозглашается: «Объективность от сознания не зависит, потому что имеет свою собственную внутреннюю природу, недоступную сознанию, оперирующему исключительно с вторичными образами».

Объективность недоступна сознанию! Вот как наш «мыслитель» трактует ленинское определение материи. Можно было бы и не продолжать рассмотрение его рассуждений, но ведь излагаются претензии на новый тип мышления (в котором решительно ничего нового нет), отвергающий основной вопрос философии под видом того, что ни Энгельс, ни Ленин не поясняют, в чем состоит принцип независимости существующей объективной реальности от ощущений. Делается «сногшибательный» вывод: поскольку принцип независимости не определяется, постольку классики скатываются к идеализму.

Ну чем не богдановское обвинение Ленина в религиозности?

Но ведь Богданов решительно заявлял, что он никак не идеалист, да вот только в диалектике он был весьма слабоват. Зато наш Скобелин старательно выискивает противоречия у Ленина и приводит такие цитаты:

» В этой философии марксизма, вышитой из одного куска стали, нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной существенной части, не отходя от объективной истины, не падая в объятия буржуазно-реакционной лжи.»

Это как будто нравится Скобелину. Но только «как будто», потому что дальше он «исправляет» Ленина:

«…отсутствие чёткого обоснования независимости вынуждает отцов-основателей делать шаг назад, соглашаясь с тем, что: – «…диалектический материализм настаивает на приблизительном, относительном характере всякого научного положения о строении материи и свойствах её …». А это есть нарушение причинно-следственных связей в угоду отсутствия абсолютного понятия в структуре мировоззрения, что не позволяет философии оторвать бытие от сознания и тем самым приобрести истинную независимость».

И что, пресловутая «единица сравнения» и является таким абсолютным понятием? Право же, богдановские «элементы» куда более убедительны, поскольку хотя бы опираются на эксперимент. А «единица сравнения» вообще ни на что не опирается, разве что на «статичные образы» в мышлении выдуманных «индивидуумов». И это объявляется причиной, по которой ленинское определение материи объявляется суженным, поскольку (надо же!) определяет не всю реальность, а «только её часть, данную в ощущениях, т.е. заведомо ограниченную, привязанную к личности, а, следовательно, к идеалистической точке зрения».

Музыка! Туш! Долой Ленина-идеалиста!

Вот только к чему цитировать главный вывод Ленина о родах физики, если «новое мышление» сообразно Скобелину вообще не способно ничего произвести на свет, кроме уродливых выкидышей?

Как махисты ленинского времени были беспомощны в диалектике, так и их современные последователи ничуть не лучше, если не хуже, владеют диалектическим подходом к действительности, накручивая на свои субъективно-идеалистические бредни целые «гордиевы узлы» словоблудия. И студенческое «эмпириокретинизм», в советское время относимое к махистам, в пух и прах разбитым Лениным, выглядит в заголовке статьи Скобелина в точности, как гоголевская унтер-офицерская жена, которая сама себя высекла. Правда, у Гоголя это дается в интерпретации городничего, а «эмпириокретинизм» Скобелина ни в каком городничем не нуждается.

Российская наука сегодня пребывает в плачевном состоянии. Совсем недавно, на памяти ещё не выжившего из ума поколения, ЮНЕСКО признавало, что только две державы в мире способны вести исследования сплошным фронтом: СССР и США. Вот только американцы обеспечивали научный прогресс путем «выкачивания мозгов» из всего доступного мира, а мы обходились в основном своими силами. И ведь неплохо получалось! Наша система подготовки научных кадров справедливо считалась лучшей в мире, творческий потенциал нашей интеллигенции не шёл ни в какое сравнение ни с какими странами Запада, и даже наш злейший враг — Госсекретарь США Генри Киссинджер — признавал, что у нас был создан принципиально отличный от Запада тип личности «хомо советикус». Система ценностей «хомо советикус», по его определению, была несравненно выше в гуманитарном отношении, чем западного члена «общества потребления», и очень жаль, что эту систему в «перестроечное» время уничтожили. Правда, он делал эти заявления, выйдя в отставку, а, как многократно подтверждалось в жизненной практике, «хорошая мысля приходит опосля».

Нынешние «либерасты», претендующие на управление общественным сознанием, любят задавать лукавые вопросы типа «как сделать конкурентоспособной российские науку и образование?»

Подобные вопросы сродни еврейской притче о том, как некий сынок убил своих родителей и на суде требовал снисхождения по причине сиротства. Недавно ушедший от нас академик Жорес Иванович Алфёров — последний из отечественных Нобелевских лауреатов, не мысливший о поисках лучшей жизни за границей, до последних дней отстаивавший честь нашей науки и испробовавший все способы её защиты вплоть до стука в двери кремлевских кабинетов, так озаглавил свою последнюю книгу, где он собрал множество статей и выступлений: «Власть без мозгов».

Жорес Иванович Алфёров

Это же не что иное, как перекличка с Лениным через столетие! В течение последней четверти века наследие Ленина — прежде всего гигантский интеллектуальный потенциал — целенаправленно и остервенело уничтожается, а само имя Ленина всеми возможными способами изгоняется из памяти людей, и если и упоминается, то вкупе с мегатоннами грязной лжи.

Но давайте вспомним просто цифры, демонстрирующие роль Ленина в становлении и развитии тех самых естественных и технических наук, которые, в отличие от наук общественных, якобы далеки от политики.

В тяжелейшие годы отражения международной капиталистической интервенции 1918-1920 гг., в годы борьбы с белогвардейскими армиями Владимир Ильич Ленин и руководимая им Советская Россия создавали десятки (!!!) научных центров.

Сравним деятельность Ленина с «делами» нынешних либералов и станет понятнее, почему у нищих мозгом главным «производством» является ложь про Ленина и его последователей.

•             1918, январь — инженер (будущий академик) Г.О. Графтио по поручению Ленина разрабатывает смету на строительство Волховской ГЭС.

•             1918, март — летно-научная база под рук. профессора Жуковского. Совместная работа с Расчетно-испытательным бюро при Высшем техучилище (теперь МГТУ имени Баумана).

•             1918 — Ленин на встрече с русским учёным Винтером попросил начать активную работу в ядерной энергетике.

•             1918, март — предложение Ленина Академии наук организовать исследования в области ядерной энергетики

•             1918, май — создается Институт по изучению мозга и психической деятельности.

•             1918, июнь — II Всероссийский авиационный съезд.

•             1918, июль — первый завод по производству радия.

•             1918, август — создание Михаилом Бонч-Бруевичем по поручению Ленина Высшего геодезического управления и госпредприятия «Аэрофотосъемка».

•             1918, сентябрь — Институт физико-химического исследования твердого вещества.

•             1918, октябрь — ЦАГИ — первый в мире институт во главе с Жуковским и Туполевым, объединяющий широкий круг исследований.

•             1918, декабрь — создаются: Государственный институт прикладной химии и Научный химико-фармацевтический институт.

•             1918 — первая радиолаборатория в Твери.

•             1918, декабрь — более крупная Нижегородская радиолаборатория.

•             1918 — Комиссия по артиллерийским опытам (КОСАРТОП). Она создала программу создания новых орудий, боеприпасов и приборов.

•             1919, январь — Российский научный химический институт.

•             1919 — Физико-механический факультет при Петроградском политехе.

•             1919 — Комиссия по развитию тяжелой авиации (КОМТА)

•             1919, июль — Российский астрономо-геодезический институт (АГИ).

•             1919, декабрь — Государственный вычислительный институт (ГВИ).

•             1923, апрель — институты АГИ и ГВИ реорганизуются в единый Государственный астрономический институт.

•             1920, март — Шуховская радио-телебашня на Шаболовке.

•             1920, ноябрь — Институт инженеров Красного Воздушного флота (ВВИА им. Жуковского).

•             1920 — первый факультет воздушных сообщений в Путейском институте.

•             1920 — открылись:

— Государственный институт народного здравоохранения;

— Биохимический институт им. А. Н. Баха, Институт контроля вакцин и сывороток;

— Туберкулезный институт;

— Институт социальной гигиены.

•             1920 — Постановление Съезда советских металлургов о развитии электролитического получения магния для алюминиево-магниевых сплавов.

•             1921, январь — Первый советский гражданский самолет – тяжелый триплан «КОМТА».

•             1921, январь — по указанию Ленина создаётся Комиссия по разботке программы развития «воздухоплавания и авиастроительства».

•             1921, февраль — по инициативе В.А. Стеклова создаётся Физико-математический институт. Тогда же постановлением Главпрофобра и Коллегии народного Комиссариата почт и телеграфов от 31.01.1921 на Электротехникума народной связи им. Подбельского был образован Московский электротехнический институт народной связи им. Подбельского (МЭИНС);

•             1921, ноябрь — созданы институты:

— Государственный рентгенологический и радиологический (медико-биологический институт);

— Государственный физико-рентгенологический институт;

•             1921, декабрь — Радиевый институт.

•             1922 — первый ускоритель элементарных частиц.

•             1921 — плавучий морской исследовательский институт (Плавморнин).

•             1921 — экспериментальная мастерская новейших изобретений (ЭКСМАНИ).

•             1922, октябрь — Комиссия при ЦАГИ по постройке металлических самолетов во главе с Туполевым.

•             1922, декабрь — 3-летняя программа развития авиапрома.

•             1921—1923 — организованы Астрофизический институт, Биологический институт им. К.А. Тимирязева, Географический институт.

•             1922 — при МГУ было организовано 11 научно-исследовательских институтов. При физико-математическом факультете:

математики и механики, физики и кристаллографии, минералогии и петрографии, зоологии, ботаники, антропологии, астрономо-геодезический, геологический, почвенный, географический и химический;

При медицинском факультете — Институт высшей нервной деятельности.

•             1922 — первая в мире трансляция концерта по радио.

•             1923 — институт аспирантуры для подготовки научных кадров

•             1923 — производство 400-сильного авиамотора (американского «Либерти») и 300-сильного «Испано-Сюиза» и разработка советского авиадвигателя М-11.

•             1924 — первый в мире полет цельнометаллического двухмоторного бомбардировщикка ТБ-1.

•             1924 — единый Госавиатрест.

Только в 1918 – 1919 гг. было создано 33 научно-исследовательских института. К 1923 г. число НИИ достигло 56, а в 1929 г. – 406. Нужны ли какие-либо комментарии к этим цифрам? Очевидно, нет.

В.И. Ленин у карты ГОЭЛРО

Особую роль Ленина следует отметить в создании и реализации плана ГОЭЛРО.

В 1920 году, менее чем за один год (во время гражданской войны и интервенции), правительство РСФСР под руководством В.И. Ленина разработало перспективный план электрификации страны, для чего, в частности, и была создана Государственная комиссия по разработке плана электрификации России под руководством Г.М. Кржижановского.

К работе комиссии было привлечено около двухсот учёных и инженеров. И, тем не менее, несмотря на то, что Ленин не считал себя инженером, идея объединения всех будущих электростанций в единую энергосистему принадлежит именно ему. Когда после всех обсуждений план строительства электростанций был положен на стол в ленинском кабинете, он задумался, и, глядя на карту, сказал: «Кольца не получается». Генералы от энергетики переглянулись и поразились: они думали над планом почти год, а Ленин выдал идею единой энергосистемы за считанные минуты.

В декабре 1920 года выработанный комиссией план был одобрен VIII Всероссийским съездом Советов, через год его утвердил IX Всероссийский съезд Советов. Тогда и родилась знаменитая ленинская формула:

«Коммунизм — это есть советская власть плюс электрификация всей страны».

Карта объектов, подлежащих созданию по плану ГОЭЛРО

ГОЭЛРО был планом развития не одной энергетики, а всей экономики. В нём предусматривалось строительство предприятий, обеспечивающих эти стройки всем необходимым, а также опережающее развитие электроэнергетики. И всё это привязывалось к планам развития территорий. Среди них — заложенный в 1927 году Сталинградский тракторный завод. В рамках плана также началось освоение Кузнецкого угольного бассейна, вокруг которого возник новый промышленный район. Советское правительство поощряло инициативу участников в выполнении ГОЭЛРО. Те, кто занимался электрификацией, могли рассчитывать на налоговые льготы и кредиты от государства.

План ГОЭЛРО, рассчитанный на 10—15 лет, предусматривал строительство 30 районных электрических станций общей мощностью 1,75 млн. кВт. В рамках проекта было проведено экономическое районирование, выделен транспортно-энергетический каркас территории страны. Проект охватывал восемь основных экономических районов. Параллельно велось развитие транспортной системы страны (магистрализация старых и строительство новых железнодорожных линий, сооружение Волго-Донского канала).

Проект ГОЭЛРО положил основу индустриализации в России. План в основном был перевыполнен к 1931 году. Выработка электроэнергии в 1932 году по сравнению с 1913 годом увеличилась не в 4,5 раза, как планировалось, а почти в 7 раз: с 2,0 до 13,5 млрд. кВт•ч.

В 1920 году Россию посетил известный писатель-фантаст Герберт Уэллс. Он встречался с Лениным, ознакомился с планами широкой электрификации России и счёл их неосуществимыми. В очерке «Россия во мгле», посвящённом этой поездке, он так отозвался об этих планах:

Дело в том, что Ленин, который, как подлинный марксист, отвергает всех «утопистов», в конце концов сам впал в утопию, утопию электрификации. Он делает всё от него зависящее, чтобы создать в России крупные электростанции, которые будут давать целым губерниям энергию для освещения, транспорта и промышленности. Он сказал, что в порядке опыта уже электрифицированы два района. Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населённой неграмотными крестьянами, лишённой источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасла торговля и промышленность? Такие проекты электрификации осуществляются сейчас в Голландии, они обсуждаются в Англии, и можно легко представить себе, что в этих густонаселенных странах с высокоразвитой промышленностью электрификация окажется успешной, рентабельной и вообще благотворной. Но осуществление таких проектов в России можно представить себе только с помощью сверхфантазии. В какое бы волшебное зеркало я ни глядел, я не могу увидеть эту Россию будущего, но невысокий человек в Кремле обладает таким даром.

Беседа В.И. Ленина с Г. Уэллсом в кремлевском кабинете

Ленин пригласил Уэллса приехать через 10 лет и посмотреть, как выполняется план, который казался Уэллсу совершенно невыполнимым. Уэллс приехал в 1934 году, встречался со Сталиным и был совершенно поражён тем, что план был не просто выполнен, но и перевыполнен по ряду показателей. Впечатления Уэллса от того, что он увидел в СССР, были настолько сильными, что он фактически пересмотрел свои убеждения.

Дело в том, что его поездка в 1920 году была инспирирована руководящими структурами Антанты с целью ознакомить западную интеллигенцию с бессмысленностью планов большевиков на предмет строительства новой жизни. Выбор пал на Уэллса не случайно: он был известен, во-первых, как талантливый писатель, хорошо разбирающийся в науке и технике, во-вторых, как человек либеральных взглядов, близких к социал-демократическим. Мнение Уэллса должно было быть после возвращения в Англию широко распропагандировано как созвучное с позицией политического истэблишмента Запада, каждый день ожидающего падения большевистского режима. Но Уэллс обманул ожидания: достаточно выразительно описав страдания российской интеллигенции, гораздо более уязвимой в условиях революции и гражданской войны, чем главные движущие силы социальных преобразований — пролетариат и крестьянство — он решительно заявил, что большевистское правительство — это единственно возможное правительство в сложившихся в России условиях, и его тактика — единственно правильная. Этого Уэллсу простить никак не могли, и он угодил в опалу. Но последующие события доказали прожжённым политиканам Запада, что Уэллс-то был прав! И его книга «Россия во мгле», на первый взгляд кажущаяся мещански-поверхностной, была внимательно прочитана Лениным с теми самыми знаменитыми пометками на полях и рекомендована к массовому изданию.

А Уэллс после встречи со Сталиным в 1934 году ещё более проникся уважением ко всему, что происходило в СССР, и превратился в искреннего друга нашей страны. Ещё более расположили его к нам итоги Великой Отечественной и Второй Мировой, да так, что совсем уж на склоне лет он вступил в компартию.

Хотя Ленин и придавал первостепенное значение электрификации, но нельзя не выделить то обстоятельство, что ещё в марте 1918 г. (только что был заключен «похабный» Брестский мир, только что правительство перебралось из Петрограда в Москву, на юге России концентрировалась и крепла белогвардейщина, Советская республика замыкалась на «пятачке» в кольце фронтов) он предложил академикам развивать исследования в области ядерной энергетики! Не забыл, значит, свой лозунг «Электрон неисчерпаем, как и атом»! Право же, Владимир Ильич вполне заслужил звание академика по части физических наук, хотя в анкете делегата съезда о своей профессии написал «Литератор».

И нельзя также не отметить, что Ленин придавал особое значение освоению Северного морского пути. Как бы ни проклинали память кровавого ставленника Запада адмирала Колчака, но нельзя отрицать его заслуг как полярного исследователя. Будучи «верховным» правителем белогвардейского движения, он в 1919 г. организовал Комитет Северного морского пути, который при нем ничего создать, конечно, не успел, и надо отдать должное Сибревкому, который после разгрома колчаковской армии в Сибири не разогнал колчаковский Комитет, а в полном составе включил его в состав своих учреждений. Уже в 1921 году западный участок СМП заработал (осуществились несколько Карских экспедиций). Ведь только-только затихли главные битвы Гражданской, страна была в разрухе, а Ленин уже видел караваны судов, проводимых мощными ледоколами от Баренцева до Берингова морей.

Хотя Ленин и призвал академиков развивать ядерную энергетику, он, конечно, не мог представить себе, что Северный морской путь превратится в постоянно действующую транспортную артерию благодаря атомному ледокольному флоту.

История атомного ледокольного флота России ведет свой отсчет с 3 декабря 1959 года. Именно тогда состоялся торжественный спуск на воду первого на планете атомного ледокола, который совершенно закономерно получил имя «Ленин».

С тех пор 3 декабря отмечается как День атомного ледокольного флота России.

Первенец атомного ледокольного флота «Ленин» за тридцать лет работы прошел 654 400 миль, из них во льдах — 560 600. Он провел 3741 судно. В кают-компании «Ленина» побывали Фидель Кастро, Юрий Гагарин и другие не менее известные люди. Многие члены команды атомохода были представлены к правительственным наградам. А капитан Борис Макарович Соколов, возглавлявший экипаж почти четыре десятилетия, был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Он не представлял жизни без «Ленина» и даже умер по дороге на ледокол.

Первый в мире атомный ледокол «Ленин»

Судно, которым гордился Советский Союз, не было списано на металл, несмотря на то, что оно не функционирует с 1989 года. Сейчас «Ленин» находится на вечной стоянке в Мурманске.

История плаваний «Ленина» сделала его настолько легендарным, что 1 апреля 2012 года в Интернете появилось совершенно серьёзное сообщение о том, что «Ленин» вновь выходит на Севморпуть в связи с острой нехваткой атомоходов из-за небывалого роста грузопотока. Якобы решено не отвлекать атомоходы «Ямал» и «50 лет Победы» от обеспечения судоходства по СМП и снова отправить «Ленина» в круизы на Северный полюс, поскольку билеты на эти круизы раскуплены на много лет вперёд.

Шутка, конечно, но очень добрая шутка, в которой сквозит отношение к первому в истории атомоходу как к святыне, не способной уйти в прошлое.

Со временем были построены ледоколы: «Арктика», «Россия»; «Сибирь», «Таймыр», «Советский Союз», «Ямал»; «Вайгач»; «50 лет Победы». Ввод их в эксплуатацию на десятилетия вперёд предопределил существенное превосходство нашей страны в сфере атомного судостроения над всем миром.

Северный морской путь — реальная альтернатива действующим транспортным каналам между Тихоокеанским и Атлантическим бассейном, которые сейчас соединены через Панамский и Суэцкий каналы. К тому же этот путь намного выигрышнее по времени. От Мурманска до Японии по нему предстоит плыть около шести тысяч миль. Если следовать через Суэцкий канал, то расстояние окажется больше в два раза. За счет атомных ледоколов нашей стране удалось наладить круглогодичный грузопоток на Северном морском пути. В год перевозится около пяти миллионов тонн грузов. Постепенно увеличивается число значимых проектов, некоторые заказчики заключают долгосрочные контракты, вплоть до 2040 года. Атомный ледокольный флот — прекрасный памятник Ленину размером во всю Арктику.

Встречая 150-летний юбилей В.И. Ленина, невозможно не подчеркнуть, что такие люди, воплощающие истинное величие целой эпохи и полностью оправдывающие понятие вождя как гениального мыслителя и одновременно величайшего организатора, рождаются раз в истории, и каждый из нас, если он в состоянии хоть что-нибудь понимать, может и должен воспринимать имя Ленина как ярчайший маяк, способный вывести из самых жутких ураганов к заветному берегу светлого будущего. Много ещё в нынешней России одноклеточных обывателей, которых заботливо выращивает власть капитала. Буржуйское «мировое сообщество» для сохранения своего господства больше всего озабочено уничтожением мыслящей части человечества, чтобы оставшихся сделать микрочипированными «зомби». Но с нами — имя и дело Ленина, оставившие в отечественной и мировой истории поистине неизгладимый след.